Олегархат им. тов. Сталина (СИ)
— Что, настолько все страшно будет? Ладно, уговорила, заеду.
Николай Семенович поначалу просто с любопытством разглядывал камеру, которую я поставила перед ним на стол. По размеру она была такой же, как и переносная камера производства «Телефункен», разве что объектив бил поменьше, а сверху выступал микрофон заметно большего, чем у немцев, размера. Но внешние различия этим не ограничивались: камера была соединена кабелем с большой сумкой, в которой, как я пояснила Николаю Семеновичу, был «кассетный видеомагнитофон».
— Очень интересно, и немцы что, из-за вот этого магнитофончика готовы вдесятеро переплачивать за простую камеру?
— Ну, иногда автомобиль с магнитофоном близко к месту съемки подтащить не удается, так что и магнитофон тут точно не лишний — но КПТ его будет буржуям отдельно предлагать всего за двадцать тысяч долларов.
— То есть примерно сто тысяч рублей… думаешь, будут брать? Это же очень дорого.
— Я сказала «предлагать», а не «продавать». Продаваться он за такую цену конечно же не будет. А вот камера… смотрите, я ее уже к телевизору подключила и что мы там видим?
— Должен заметить, что ты выбрала не лучший объект для съемки, у меня физиономия не это… как его, не фотогеничная, вот.
— Да плевать на фотогеничность, я могу камеру и на себя навести. А вы ничего особенного в телевизоре не замечаете?
— Рожу свою замечаю, и что? Рожа как рожа…
— Симпатичная такая физиономия. Не зеленая, не красная, не синяя — нормального человеческого цвета.
— Ну да, а ты что хотела, чтобы у меня лицо позеленело, что ли?
— Нет. Просто для любой другой современной камеры для такого качества цветопередачи нужно в студию прожектора специальные ставить можностью под несколько киловатт, а тут съемка идет при свете трехрожковой люстры.
— Пятирожковой… а ты и люстру поменяла? Не заметил…
— Да, поменяла, там теперь диодные лампы стоят. Но дела даже не в этом, смотрите на экран внимательно. Вот я люстру выключила — и что мы видим?
— Намекаешь, что я похож на толстого негра с консервной этикетки, причем в метель?
— Метель — это помехи из-за того, что усилитель зашкалило, это мы убрать в принципе можем. Но получается, что даже при освещении с экрана телевизора даже цвета кое-как разобрать можно. А теперь я камеру переводу на себя: меня-то телевизор не освещает. Что видите?
— Ну ты и страшна… в гневе. Это что было?
— Это специальная камера, не для буржуев: на объективе линзы без инфракрасного фильтра и камера на тепло реагирует. Я же живая, теплая… а нос холоднее щек и лба, вот кошмары вам она и показывает. А буржуям вот что будет, — я нажала кнопочку на пульте ДУ, на камере зажегся небольшой фонарик. — Видите, я снова вся из себя красивая и вполне цветная. Камера-то репортажная, ей можно где угодно что угодно снимать без дополнительного освещения. И вот за это немцы и готовы платить. А насчет цены огромной… завод, на котором матрицы для этой камеры изготавливаются, нам уже обошелся слегка за два миллиарда.
— Светик, да ты точно охренела! Мы же за всю жизнь эти камеры не окупим! Буржуи столько их просто не купят! За сто лет не купят!
— Ну, во-первых, завод не только камеры эти делать будет. А конкретно эту камеры инженеры КПТ разработали в рамках программы «Легенда», в нее с высоты в триста-четыреста километров ночью на дороге будет видно тепло от работающего мотора автомобиля. А для наземного применения сейчас парни собирают ночной прицел оптический для винтовок, в него вражеского солдата будет видно километра за два.
— За семьсот тысяч прицел к винтовке?
— Сейчас, пока технология отлаживается, матрица нам обходится тысячи в полторы, а все прочее — это те самые накладные расходы. Я о цене для деятелей телевизионных искусств говорю.
— Да уж, умеешь ты удивлять.
— Не бейте, дяденька, это не я! А я тут списочек составила, думаю троим по ордену Ленина за матрицу дать нужно, двоим по «Трудовому Знамени» за камеру и прицел, еще десяткам полутора «Знак почета» точно лишним не будет.
— Сама бы и наградила, право-то имеешь.
— Закон нужно соблюдать, у нас награждает Верховный Совет, а я уже неделю к Пантелеймону Кондратьевичу попасть не могу.
— Давай твой список, я завтра у него постановления подпишу. Да, а буржуи технологию, получив камеру, не сопрут?
— Не думаю. По их расценкам такой завод обойдется не дешевле миллиарда долларов, а то и больше — а пока они на такие расходы идти не будут. Потому что они вообще поймут, как такие микросхемы делать, лет через пять, не раньше. А к тому времени мы доведем цену одной матрицы уже рублей до пятидесяти и им в принципе что-то конкурентоспособное сделать не получится. Паровозы нужно давить пока они еще чайники…
Камеры для «Легенды» — это было, конечно, здорово. Но куда здоровее была другая разработка КПТ, проведенная (причем успешно) для этой программы. Вот чем хорошо «социалистическое соревнование», так это тем, что оно на капиталистическую конкуренцию совсем не похоже. Так что инженеры КПТ плотно скооперировавшись с краснодарцами смогли разработать солнечную панель, снимающую по двести восемьдесят ватт мощности с квадратного метра и при этом деградирующую на пятьдесят процентов года за три. А в КБ у Челомея специальная группа конструкторов собрала из таких панелей батарею площадью в шестьдесят метров и весом в триста примерно килограммов.
Управляемому спутнику активной разведки (УС-А) для радара нужно было примерно шесть киловатт мощности, которую изначально собирались получать от бортового ядерного реактора. И тут КПТ вылез со своими «интересными предложениями»: уже спроектированный реактор весил больше тонны с четвертью и работал «до полного изнеможения» где-то полгода всего, даже меньше — а солнечная батарейка была впятеро меньше по весу и гарантированно обеспечивала нужную радарам мощность примерно четыре года. Правда, поначалу у военных было серьезное возражение: батареи большие, а спутник летит невысоко, сильно тормозиться будет. Но когда им показали прототип электрореактивного двигателя, работающего на цезии (совместная разработка КПТ и ФИАНа, причем КПТ тут разве что в качестве «хорошо оборудованной мастерской» выступал), все возражения снялись: у батареи был такой запас мощности, что спутник мог и еще ниже лететь не падая. А весь «избыток сэкономленного веса» был потрачен на здоровенный серебряно-цинковый аккумулятор, питающий радары в тени…
По программе «Легенда» было уже шесть спутников запущено — и они тоже были результатом «социалистического соревнования» в форме социалистической же кооперации. Запускались они ракетами Козлова, вся энергетическая часть изготавливалась у Челомея (скорее всего лишь потому, что у меня с ним проще обо всяких мелочах договариваться выходило), движки коррекции на «придворном заводике» делали — но делали их там сотрудники ФИАНа, а всю «рабочую часть» разрабатывали и изготавливали в КБ-1 под руководством Александра Андреевича Расплетина. Того самого, который придумал телевизионный стандарт в шестьсот двадцать пять строк.
И я долго думала, почему меня такая кооперация сильно смущает — но где-то в середине августа, на совещании у Челомея, посвященном разработке «третьей части» системы «Легенда», я сообразила: в этом проекте отсутствовало КБ имени Лавочкина. Совсем отсутствовало, и мне стало очень интересно, почему. Но выяснить это мне не удалось: стремительно наступала уборочная страда, за которой уже нависал сентябрь…
Я работала с рассвета и до заката, а потом еще немного, раздавая специалистам КПТ «ценные руководящие указания» в форме «а хорошо бы вот еще что придумать»: по последним отчетам в стране уже за семьдесят тысяч ребятишек появилось с помощью ЭКО и процесс набирал все большую популярность, так что я мучительно вспоминала, что бы еще такого полезного «из будущего» можно было бы сейчас воспроизвести для облегчения жизни нынешних не самых молодых матерей. Вспоминалось плохо, ведь в «прошлой жизни» у меня нужного опыта вообще не было — и это сильно раздражало. Из-за чего я все больше углублялась в работу, у меня все больше «не получалось» — и мне из-за этого становилось все хуже. Просто какой-то заколдованный круг я себе создала. Но когда Вася подошел ко мне перед сном, надев на манер плаща Викин кухонный фартук, и с мечом (пластмассовым, все же довольно мягким), я поняла, что что-то я делаю не так: