Олегархат им. тов. Сталина (СИ)
А чтобы овчинку выделывать, требовалось очень много чего построить — и на строительство тоже очень многое нужное с установки в виде отхода выходило: очень чистый кварцевый песок, причем самый мелкий, идеальный для изготовления высокопрочных бетонов, а так как в процесс переработки включался еще и буроугольных шлак с ТЭС, то одновременно и не самый плохой цемент производился. Должен был производиться — пока там работала установка опытная, перерабатывающая тонн двадцать «отвала» в сутки. Но постановление о начале строительства всех нужных ГЭС и ТЭС парни пробили как раз восьмого марта, когда мне вообще ни до чего не было, и Станислав Густавович теперь наизнанку выворачивался, пытаясь изыскать средства на новое грандиозное строительство. И ведь изыскивал!
Впрочем, одна ГЭС на Зее уже строилась, но жалких тысячу триста мегаватт мощности сильно не хватило бы, так что энергетики быстро подняли из архивов еще с десяток практически готовых проектов. Оказывается, только на Зее с притоками было уже спроектировано десять станций, а на Бурее (тоже с притоками) — четыре, и каждая их них где-нибудь в европейской части страны считалась бы большой — ну а там большинство шло за «средненькие», меньше полугигаватта. Но даже на совсем небольшую станцию в сотню мегаватт столько всего требовалось сделать! Одного лишь цемента: на Зее, например, все плотины было решено строить целиком бетонные. Все действительно «небольшие», метров по десять-двенадцать, но, что меня слегка даже повеселило, их вообще сборными собрались строить, из «стандартных блоков», которые будут по реке привозиться и на место ставиться. По идее, так должно было быстрее получиться, но вот кто о такого вообще додуматься смог… Впрочем, додумались же мои инженеры до серийного производства «малых ГЭС», а тут как раз «малые» — по дальневосточным меркам, конечно, станции и строить собрались…
Еще одно, немного связанное со строительством обновленного ГОКа и кучи электростанций, «изобретение» инженеров КПТ уже начало потихоньку внедряться на новеньком Останкинском молокозаводе: там молоко начали разливать по лавсановым бутылкам. А с Известковой это было связано лишь тем, что там на ТЭС предполагалось не уголь, тут же из-под земли выкопанный, сжигать, а получаемый из него полукокс. Потому что даже учитывая, что процентов десять этого полукокса тут же, в коксовых печах', и сжигаться будет, теплотворная способность топлива все равно вырастет: из угля в процессе испарится примерно треть (по весу) воды. Правда, так еще много чего «испарится», и для того, чтобы и от этих «испарений» была польза, на Ушумуне было решено еще и химкомбинат выстроить, практически «увеличенный дублер» Сталиногорского комбината, где чуть ли не треть отечественного лавсана (то есть полиэтилентерефталата) производилось. Но то раньше, а скоро на Ишумуне будет производиться половина. И очень много синтетических бензина и солярки: хотя «синтетика» и дороже нефтяного топлива, но возить его так далеко получается еще дороже. И вот, учитывая грядущий бурный рост производства, ребята с ПЭТ-тарой и подсуетились. Причем бутылки нехватку лавсана точно не создадут: эта посуда будет, как и стеклянная, «возвратной», пластик будет повторно использоваться, скорее всего, в текстильной промышленности. Большей частью будет наверняка.
У меня в «специальных районах» вообще сбор вторсырья был налажен хорошо: и на мозги населению капали чуть ли не по двадцать четыре часа в сутки, и всю необходимую инфраструктуру создали. Везде стояли отдельные контейнеры «для бумаги», «для стекла и металла», «для пластмассы» и, на что народ пришлось особенно серьезно настраивать, «для пищевых отходов». Вот что такое «ядовитые отходы», людям почему-то долго объяснять не пришлось, всякие батарейки, изделия со ртутью внутри и прочее народ честно складывал в нужные контейнеры, даже несмотря на то, что такие не на дворовых помойках ставились, а в магазинах. А вот то, что очистки и объедки лучше выкидывать в специально отведенные контейнеры, народ долго не понимал. И только после того, как по местному телевидению стали каждый лень крутить «рекламные ролики» о том, что пищевые отходы не скармливаются свиньям, в перемалываются и отправляются в метановые танки, народ «проникся». Хотя на самом деле в эти танки отходов отправлялось очень немного, в основном ими кормили червей на «червяковых фермах»: рост урожаев при добавлении в землю «продукции» червяков оказался настолько заметным, что этим аграрии занялись уже всерьез. И не только аграрии, инженеры тоже подключились — но пока на таких фермах основой был все еще ручной человеческий труд…
Все же я действительно стала «отличным руководителем»: как там, «а если начальник заболел, запил или помер, наконец, но никто этого не заметил и все по-прежнему работает, то он отличный начальник». Дед у себя в Брянской области очень неплохо потрудился, по «новой системе» уже больше половины сельских хозяйств в области работать начали. Да и в соседних областях тоже кое-кто приступил к переходу на «прогрессивную форму управления». А со смолянами он вообще договорился о том, что планируемая АЭС будет строиться не в Брянской, а в Смоленской области. Что было в принципе понятно: специалисты Средмаша там площадку для станции подобрали еще весной шестьдесят четвертого, и по их словам, она была чем-то сильно лучше той, которую сначала выбрали на Брянщине. И строящийся город там назвали для меня знакомо: Десногорск. Хотя с названиями городов сейчас все вообще было… несколько странно.
В самом конце пятидесятых (как мне Лена сказала, после предложения какой-то городок на Владимирщине, а, возможно, и сам Владимир назвать «Патоличевском») было принято совместное постановление ЦК и Президиума Верховного Совета — и «все населенные пункты, названные именами революционеров», переобозвали обратно по-старому. Кроме Ленинграда, Ульяновска и населенных пунктов, названных в честь товарища Сталина. А новые города с такими названиями и имена получили новые, причем таким названия точно придумывали в сильной спешке, как, например, Приозерному. А еще одновременно с этим высланным «по национальному признаку» гражданам из ссылки разрешили уехать куда сами пожелают — правда, далеко не всем. Поволжские немцы получили «свободу передвижений» без ограничений, крымским татарам разрешили переселяться куда угодно, но только не обратно в Крым. Но для всех «переселенных народов», высланных во время и после войны, действовали еще и персональные ограничения: оказывается, НКВД вплоть до начала шестидесятых не прекращало расследований того, что эти «народы» натворили, и составили обширные персональные списки граждан, «сотрудничавших с оккупантами» — и таким «сотрудникам» ссылка осталась пожизненной…
Результаты такой «объявленной свободы» меня немного удивили: немцы в подавляющем большинстве никуда «возвращаться» не стали, чеченцев обратно в горы вернулось около половины (о чем многие, мне кажется пожалели, иначе бы не разъезжали по стране, чтобы на стройках денег заработать), а большинство прочих народов стали потихоньку расползаться по Сибири и Дальнему Востоку: чтобы где-то жить, нужно было все же и работу найти, а и на «прежних местах», и вообще в Европейской части требовались лишь люди с какой-то профессиональной подготовкой. То есть на шабашки ездить было можно, но вот постоянную работу для них найти почти нигде не получалось — а за Уралом стало довольно много именно «постоянных строек», и там «всех брали». Тоже с определенными ограничениями, тут уж КГБ следил, чтобы не образовывалось «национальных анклавов», так что там развивался настоящий «интернационал» — и развивался он вместе с бурно растущей промышленностью.
Впрочем, промышленность везде бурно развивалась, и иногда довольно неожиданными методами: в июне все же заработал второй завод по производству «Саврасок». Товарищ Буров тоже ведь активно строил на базе МТС минизаводики, но он предпочел их ориентировать не на выпуск запчастей для тракторов (дед ему сказал, что Брянщина этим добром Башкирию тоже с запасом обеспечит), а комплектующие для «Саврасок»), а для того, чтобы из этих комплектующих получился готовый автомобиль, выстроил сборочный завод в Бирске. Пока относительно небольшой, то, что уже было построено, должно было в год порядка двадцати пяти тысяч машин собирать. Но так как это было меньше, чем рассчитанный Струмилиным «минимум» для безубыточного автозавода в тридцать тысяч машин в год, за лето там предполагалось выстроить и вторую очередь завода. За лето выстроить, потом за зиму укомплектовать его оборудованием, рабочих новых поднабрать — и вот уже весной следующего года…