Остров амазонок (Дикие)

Ложась в постель, Сюзи никогда не засыпала сразу. Как только мать укладывала ее и целовала на ночь, Сюзи вскакивала и стояла в детской кроватке, прижавшись ухом к стене. Она вслушивалась в пугающую темноту и в еще более пугающие звуки. Ожидание было даже хуже, чем сами побои.
Сюзи никогда не могла понять, почему ее покорная, безответная мать не могла бросить отца и получить развод. Не могла понять, почему в тех случаях, когда им удавалось удрать от разбуянившегося отца и прибежать в полицейский участок, никто ничего не делал, не желая вмешиваться в семейную ссору. Не могла она понять и того, почему, когда мать наконец набралась смелости уйти, отец совершенно потерялся и расплакался, упрашивая ее остаться, говоря, что она нужна ему, что он любит ее. Мать Сюзи, больше боявшаяся уйти, чем остаться, упала к нему в объятия и осталась. После чего, через неделю, все началось сначала. Сюзи чувствовала бессильный гнев, неспособная понять их взаимную зависимость.
Еще будучи маленькой девочкой Сюзи привыкла связывать слово «мужчина» с тиранией, насилием и страхом. Она недолго выдержала в этой гнетущей напряженной атмосфере. Повзрослев, она поспешила избавиться от этого ада, несмотря на стыд за то, что оставила мать, несмотря на то, что ее еще долго преследовало полное упрека лицо.
Несколько месяцев спустя после ее побега из дома ее мать упала с лестницы и разбила голову. Через восемь дней она скончалась, не приходя в сознание. После похорон Сюзи больше не виделась с отцом.
– Бедная девочка, – успокаивающе приговаривала Кэри, гладя ее по голове.
 Четверг, 27 декабря 
Сильвана смотрела на бархатную черноту ночного неба. Звезды были намного ярче и больше, чем на Западе. Глядя вверх, объятая ночью, она чувствовала себя успокоенной. Она частенько просыпалась среди ночи и забиралась на вершину утеса в ожидании зари, наблюдая, как небо постепенно становится бледно-желтым, затем цвета огня по мере появления солнца.
Сильвана смотрела на аквамариновую воду лагуны, пышные заросли джунглей, впитывая в себя всю эту красоту. Затем она спускалась к морю.
Все еще прохладный песок хрустел у нее под ногами. Если при отливе валуны были не покрыты водой, она прыгала с одного на другой, забывая об опасности поскользнуться. Все время она слышала гипнотический шум моря, облизывающего скалы в своем ритме – искушающем и опасном. Сильвана чувствовала его щедрый дар, получаемый от невидимого дарителя – матери-земли.
Сильвана, никогда не чувствовавшая себя в Питтсбурге дома, теперь обрела его на Пауи. Она чувствовала себя принадлежащей этому месту. Здесь она обрела мир.
Она поняла, что не хочет уезжать отсюда.
Ее решение остальные женщины восприняли по-разному.
– Ты хочешь навсегда остаться на Пауи? – изумилась Сюзи.
– Нет, я собираюсь обосноваться на Фиджи. Когда мы ловили там рыбу два года назад, я упала и растянула лодыжку. Каждый день, пока мы не уехали, местная сестра милосердия навещала меня в отеле. Помню, я подумала, как это здорово – посвятить свою жизнь людям, быть действительно кому-то нужной. Поэтому вчера вечером я решила, что, когда мы будем возвращаться, я полечу на Фиджи, найду эту сестру и посмотрю, не смогу ли я чем-нибудь ей помочь. Она знает, что делать. Я смогу построить небольшую детскую больницу.
– А как же Лоренца? – воскликнула Анни.
– Лоренца замужняя женщина, у нее теперь своя жизнь, – сказала Сильвана. – Я буду прилетать домой дважды в год, и Лоренца может привезти своих детей на Фиджи.
– А твой дом!
– Мне всегда в нем было не по себе, – пожала плечами Сильвана.
Сюзи была шокирована.
– Но твои прекрасные вещи…
– Чем больше имеешь, тем больше хочется. Я думаю, что больше всего удовлетворены те, кто ограничивается самым необходимым, – заявила Сильвана.
– Но эти места нецивилизованные, – вставила Пэтти.
– Меня это не пугает. Может быть, я устала от цивилизации. Я никогда не смогу жить, как раньше. Я хочу управлять своей жизнью. Сила – это возможность выбора, и я свой сделала.
 
Наконец Джонатан нарушил напряженную тишину:
– Сначала нам всем надо вернуться в Питтсбург.
К концу февраля в лагере было заметно оживление. Женщины стряхнули с себя апатию. Они совершали продолжительные прогулки, забредая в ранее не изведанные уголки.
Теперь, когда они собирались уезжать, все яснее почувствовали экзотическую красоту острова.
Теперь они любовались звездами, подобными россыпи жемчуга на черном бархате, зеленым сумраком тропического леса – загадочного и восхитительного. Ночные звуки не были больше зловещими, когда они слушали крики каких-то животных и глухой рокот волн в рифах.
 Вторник, 26 февраля 
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Солнце сияло весь день.
– Итак, сезон дождей позади, – проговорил Джонатан. – Подождем еще два дня и спустим на воду плот первого марта за час до высокой воды, в десять вечера.
– Почему нельзя спустить его в сумерки, как в прошлый раз? – спросила Сюзи. – Мы не хотим грузиться в потемках.
Джонатан ответил не сразу. Затем он заговорил тем тоном, который, как они теперь знали, означает «трудности впереди»:
– Учтите, что местные жители враждебно настроены, так как мы осквернили их священное место. Они знают, что мы попытаемся покинуть остров, как только кончится сезон дождей. Я не хочу стычки в лагуне или сразу же за рифом.
Он оглядел их покорные лица.
– Конечно, спуск в темноте намного труднее, но гораздо важнее, чтобы нас не видели. Местные жители не ожидают, что мы отплывем ночью, и, если повезет, будут вдрызг пьяны, празднуя окончание сезона дождей.
 Пятница, 1 марта 
Последние часы пребывания на острове тянулись очень медленно. Скрытый под деревьями на вершине склона тридцатифутовый бамбуковый плот скоро будет поставлен на деревянные катки, чтобы облегчить спуск по откосу крутого обрыва.
Весь день женщины сосредоточенно готовились к отъезду.
Еще раз они паковали свои пожитки в рюкзаки, еще раз затачивали ножи, наполняли водой бамбуковые контейнеры, складывали запасы рыбы и фруктов.
Начиная с сумерек, все нетерпеливо ожидали решающего момента.
В девять Джонатан тихо сказал:
– Ладно, пошли. Залезь-ка на дерево, Сюзи, посмотри вокруг. Остальные несите провизию на берег.
Сильвана молча загружала других женщин, стараясь давать каждой посильную ношу, чтобы они могли преодолеть крутой спуск при лунном свете.
В десять женщины приготовились к спуску плота. Сюзи оставалась на наблюдательном посту на дереве, вокруг которого была привязана веревка, а Кэри – внизу, готовая травить ее, если понадобится. Веревка Пэтти была привязана к соседнему эвкалипту.
Джонатан проверил катки и тихо скомандовал:
– Хорошо, давайте начинать.
Он спустился с утеса и занял свое место. Так как вода из-за прилива была высокой, он должен был стоять намного ближе к утесу, чем это было при предыдущем спуске, и ему было гораздо труднее наблюдать за женщинами. Он задрал голову, но мог видеть только Анни и Сильвану – две маленькие фигурки на вершине утеса
Анни увидела, что Джонатан поднял обе руки. Она подняла правую, и Кэри отпустила веревку на фут. Одновременно Сильвана подняла левую руку, и Пэтти отпустила свою тоже на фут. Плот рывком скользнул вперед и замер.
Через минуту Джонатан снова поднял обе руки, опять плот скользнул вперед и остановился. Все шло медленно, но склон был обрывист, и весьма важно было равномерно отпускать веревки, иначе плот начнет раскачиваться из стороны в сторону.
Спустя четырнадцать напряженных минут, когда он поднял руки в очередной раз, Джонатан вдруг услышал странный звук, словно металл ударился о металл. Чувствуя себя совершенно беззащитным, понимая, что является хорошей мишенью в лунном свете, он опустил обе руки.