Обреченное начало

Когда он вошел, сестра Клотильда за кафедрой проверяла работы. В глубине пустого класса сидела ученица, девочка в очках, примерно одного с ним возраста, и корпела над своим заданием. Горела только одна лампочка. Не поднимаясь с места, монахиня подозвала Дени жестом. Она улыбалась без напряжения, безмятежно, как в первый день. Когда он подошел, она, не отрываясь, смотрела на него несколько секунд, а потом сказала мягко:
— Добрый вечер, чудо природы.
— Добрый вечер, сестра. Я… я могу подождать за дверью, если хотите.
— Нет, иди садись. Ты был внизу у настоятельницы?
Она поднялась, показала ему парту в первом ряду, и он послушно уселся, положив перед собой учебники. Она говорила тихо, чтобы не мешать ученице в глубине класса, которая вернулась к своему заданию.
— Я спросил у какой-то сестры, — сказал Дени. — Она проходила по коридору.
— В следующий раз, пойди представься настоятельнице. Она удивится, что ты не пришел ей представиться.
Теперь сестра Клотильда стояла перед ним. Она снова молча несколько секунд смотрела на него, а затем неожиданно рассмеялась. Взяла одну из книг Дени — грамматику Дебове — и перелистала ее. Увидела, что он рисует рожицы на полях.
— Вы мне звонили? — спросил Дени.
— Ой!
Она прикрыла рот рукой, стараясь подавить смех и сказала:
— Знаешь, что? Сегодня утром я делала покупки для пансиона, не знаю, что у меня с головой, но я отдала им твою пятифранковую купюру с номером телефона!
Она закончила фразу, глядя в глаза Дени, и покраснела. И тут же снова стала быстро перелистывать учебник. Через минуту молчание прервала ученица в очках:
— Сестра, я закончила.
— Хорошо, Франсуаза. Положите тетрадку мне на стол.
Прежде чем выйти, Франсуаза сняла с вешалки возле двери темно-синее пальто. Надевая его, она смотрела на Дени и улыбалась ему, как товарищу по несчастью, указывая глазами на сестру Клотильду, которая стояла к ней спиной.
Когда они остались наедине, монахиня обошла скамейку, не переставая листать книгу, и села рядом с Дени. Она разгладила страницу ладонью.
— Попробуем перевести?
Дени поморщился.
— Знаете, я пас!
Смирившись, она закрыла книгу. Не отрывая взгляда от своих рук, лежащих на столе, она спросила его, чем он занимался сегодня.
— Думал о вас.
Она попыталась засмеяться, по-прежнему не глядя на него.
— Но не все же время?
— Все время, — ответил Дени.
Наконец она посмотрела на него — взгляд ее словно колебался, прежде чем столкнуться с его взглядом, — и произнесла:
— Не нужно.
— А вы обо мне никогда не думаете?
— Почему же. Но я… думаю, — сказала она устало.
— А что вы думаете?
— Думаю о том, что ты делаешь, что говоришь. Не знаю.
— Я говорю много глупостей?
Сестра Клотильда слегка пожала плечами — она стояла перед ним, стройная, в белом платье и в накидке с ровными складками.
— Нет. Не думаю. Я так не воспринимаю.
Она снова отвела глаза. Дени почувствовал неловкость — неподвижность угнетала его. Поскольку он не знал, что сказать, то невольно придвинулся к сестре Клотильде, словно хотел прижаться лбом к ее плечу, но она, будто предугадав его жест, живо отстранилась. Затем, взглянув на него, тотчас же пожалела о своей поспешности. Она притянула к себе голову Дени и гладила его по волосам, по щеке своей нежной рукой, гладила молча, пока он не повернулся, чтобы дотронуться губами до ее ладони. Она не отдернула руку, он услышал только, как она прошептала что-то умоляющее, что именно — он не понял.
Потом отстранилась, встала. Попыталась улыбнуться. Чтобы овладеть собой, подошла к щитку рядом с дверью и включила остальные лампочки. Под ярким светом сестра Клотильда повернулась к Дени, и они долго и молча смотрели друг на друга с расстояния в несколько шагов.
Позднее она рассказала ему, что в тот вечер в своей комнате в пансионе, после долгой молитвы и слез, она изо всех сил ударила себя металлической линейкой по левой ладони, куда он поцеловал ее.
От боли, от внезапного помрачения рассудка, она машинально поднесла руку ко рту. Тогда она осознала, что ее губы прижались туда, где были губы Дени, теперь она касалась его рта и, не дав себе опомниться, она поцеловала свою руку.
 
Когда Дени вернулся домой, родители уже волновались, и ему пришлось несколько раз повторить свои оправдания: сестра Клотильда занималась с ним.
— А, — сказала мать, — а кто это, сестра Клотильда?
— Монашка из пансиона Святой Жанны д’Арк. Я с ней познакомился в больнице.
— Хорошо, — сказал отец, — но сколько она берет за урок?
— Сколько берет?
— Ну да, в час?
— Она не берет денег.
— Совсем?
— Да.
— Повезло, — сказал отец.
И снова погрузился в газету.
Дени пошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Им овладела такая неудержимая радость, что он боялся, как бы она не выплеснулась наружу. Сестра Клотильда была его другом на веки вечные. Он мог целовать ее, быть рядом. Он сможет видеть ее так часто, как захочет. Больше не придется ждать. Если бы так — завтрашний день будет тянуться бесконечно. Воистину, бесконечно.
«Посмотрим. Завтра урок Белона. Новое выражение: небелоносимо. После Белона — самостоятельные занятия. Хорошо. Потом завтрак. Потом перемена. Тем хуже. Потом английский. Потом математика. Это самое трудное. Потом перемена. Еще хуже. Потом самостоятельные занятия. Два с половиной часа самостоятельных занятий. Но наверняка все начнут бузить! А потом, уже скоро — она.
Я ей скажу, как много я о ней думаю. Я ей все скажу. Скажу, что мне нравится, когда она рядом. Я ей скажу…
Но нет. Ничего ей не скажу. Я ее поцелую, я ее поцелую и ничегошеньки ей не скажу».
День завтрашний. Урок греческого. По крайней мере, это называется уроком греческого. На самом деле, это не урок. Есть только парты, кафедра и стоящий на ней учитель в старой сутане, а остальное — демоны и адский грохот.
— Ты собираешься проснуться сегодня? — спрашивает Рамон.
— Да, — отвечает Дени.
— У тебя довольный вид.
— Да, — говорит Дени.
— А вчера ты не был доволен?
— Был, — говорит Дени.
— Так что же тогда?
— Тогда иди к черту!
Рамон в шутку борется с Дени. Пьеро кидает бумажные шарики, целясь в доску.
— Ребиа и Летеран, вон из класса!
Вместе громко:
— Нет, отец.
— Нет, вы только на них посмотрите!
Отец Белон призывает к порядку остальных. Пытается призвать. Остальные не умолкают. В глубине класса сидит Жаки.
— Кто будет играть в крестики?! — кричит Жаки.
— Рено, из класса!!!
— Нет, отец.
И остальные:
— Он ничего не сделал, это несправедливо!
Отец Белон, уже весь красный, глотает слюну и свой волдырь за щекой.
— Рено — из класса, или я сам уйду.
И Рено великодушно:
— Идите, отец, разрешаю.
Оглушительный раскат хохота, безумство продолжается.
— Ты был с ней вчера? — спрашивает Пьеро чуть слышно.
— В пансионе, — отвечает Дени.
— Можно подумать, что ты влюбился.
Дени крутит пальцем у виска:
— А ты чуть-чуть не того?.. Влюбиться в монашку?
— И все-таки так можно подумать.
— Она славная.
— Понимаю. Прифен мне тоже это сказал.
— Прифен?
— Да.
Дени выпрямляется, идет прямо к окну, возле которого сидит Прифен. Прифен с улыбкой наблюдает за беспорядком в классе.
— Эй, ты!
— Что?
Пара затрещин. Прифен встает, несмело отталкивает Дени. Еще пара.
— Прифена поколотили! — кричит Рамон.
Остальные топают ногами.
— Что я тебе сделал? — рыдает Прифен.
— Ничего, — говорит Дени.
И новая порция затрещин. Отец Белон вцепляется в Дени и оттаскивает его.
— Убийца, убийца! — кричат остальные.
Дени вырывается, становится в боксерскую стойку перед священником и получает обычное приказание: