Стальной подснежник
* * *Эйнар в который раз перечитывал по-казенному скупые и сухие строки письма. Пакет королевской канцелярии, вскрытый без должной почтительности охотничьим ножом и оттого с неровным рваным краем, валялся на столе. Эйнар три раза проверил печати, надеясь, что это все-таки чья-то безмерно дурацкая шутка. Хотя не представлял, у кого хватит безмозглости баловаться с королевской печатью. Нет, письмо было настоящим. И, значит, все в нем написанное – тоже.
Отложив тонкий лист дорогого пергамента, Эйнар поставил локти на стол, оперся лбом о ладони и долго сидел, пытаясь понять, что ему делать. Отказаться от непрошеной чести? Это оскорбление королевской воли! Или нет? Да, он подавал прошение, чтобы пожалованное лейб-дворянство распространилось и на его дочь как единственную наследницу. Даже указывал, что в таком случае готов отказаться от него сам – как посоветовал стряпчий, составлявший бумагу. Мол, в таком случае в столице отнесутся к просьбе благосклоннее, увидев не жадность и дерзость, а просто желание обеспечить будущее дочери.
Но брак по королевскому сватовству! Жена – леди! Да что он будет с ней делать здесь, где ни балов, ни лавок, ни достойных ее подруг? Чем думал король, навязывая ему такое сватовство?
Хотя, конечно, не сам же король озаботился поиском жены для коменданта пограничной крепости? Настолько Эйнар дураком не был. Нет, его прошение наверняка попало в лапы обычных канцелярских чинуш, а те… Поразмыслив, Эйнар решил, что шуткой канцеляристов это тоже быть не может, опять же из-за печати. Но и представить женщину благородного происхождения рядом с собой у алтаря не мог. Вот не выходило, хоть ты тресни по швам! Эйнар глухо застонал, с ненавистью глядя на письмо.
Еще утром жизнь казалась простой и понятной. Он вернулся из клятой деревни, мечтая облиться горячей водой, поесть и завалиться спать. С первым и вторым получилось, а вот с третьим пришлось обождать, как обычно. Тибальд исполнил распоряжение о мародерской добыче в точности, мешки уже стояли в кладовой, но теперь надо было срочно писать донесение в Дайхольм с просьбой прислать стряпчего для описи. Второе донесение надо было писать о казни мародеров. По всем законам Эйнар был прав, конечно, но обязанности составить бумаги это с него не снимало.
А еще были дети: захворавшая лихорадкой девочка и мальчишка, смотревший волчонком, разве что зубы не скалил. Пока о ребятах заботилась Молли, и больную все равно нельзя было трогать, но лекарь Лестер уверял, что болезнь не опасна, малявке только нужно отлежаться в тепле и покое. А потом что с ними делать-то? Дети – круглые сироты, родственников у них тоже нет. Мальчишка, во всяком случае, на вопрос о них мотал головой и отводил взгляд. Оставить при крепости? Лишнего куска да одежонки не жалко, но дети вырастут… Да и вдруг их кто-то все же ищет? А в сиротском приюте несладко.
Эйнар застонал про себя, решив хотя бы заботу о приблудышах пока оставить на потом. Сейчас главное – королевская то ли милость, то ли гнусная шутка. Он, Эйнар Рольфсон, – и жена-леди! Написать и отказаться, пока не поздно? Дальше Драконьего Зуба все равно не сошлют – некуда. И из комендантов вряд ли разжалуют…
Так ничего и не придумав, он сложил письмо, сунул его в пакет и отправился в лазарет, к Лестеру. В молодости старый армейский лекарь закончил целых пять курсов магической Академии, пока не вылетел, дойдя до пределов способностей. Значит, был человеком образованным, в чем Эйнар неоднократно убеждался. Мог иногда помочь с составлением особенно заковыристой бумаги или подсказать, как вести себя с приезжим чиновником из штатских. Вдруг и сейчас чего-нибудь сообразит?
Еще на совет стоило позвать Тибо. Образованием сержант похвастаться не мог, зато был очень неглуп и по-житейски сметлив. Втроем они что-нибудь да измыслят. Письмо жгло карман, будто Эйнар в него раскаленных углей сдуру насыпал. Леди… Да не нужна ему никакая леди! Надменная, изнеженная, брезгливая… Насмотрелся он на них, хоть и издалека – бывал в городах. И уж точно Тильде не нужна мачеха. Девочке и так тяжело, она до сих пор плачет ночами, разве может кто-то заменить ей мать?
И, как всегда, воспоминание ржавым ножом полоснуло по сердцу. Спускаясь по лестнице во двор, Эйнар даже скривился от внезапной боли и отвращения: какая-то высокородная дура займет место Мари? Будет жить в ее комнате, спать в их с Эйнаром постели, может, даже копаться в вещах… Эйнар стиснул зубы: он уже ненавидел самозванку. Не надо ему никакого дворянства, и Тильда без него обойдется, только бы никто не лез равнодушно и жестоко в их с дочерью горе. Как же все-таки избавиться от нежданной и такой ненужной королевской милости? Это только в сказках принцессы выходят замуж за солдат и живут с ними счастливо. А в их семье в сказки не верит даже Тильда.
Глава 4
Белый шелк и черные розы
Вот уже четвертый день Ло пребывала в состоянии тихого холодного бешенства. Его величество Криспин, долгих ему дней жизни и умертвие каждую ночь под одеяло, явно не считал возможным отправить подданному жабу, не завернув ее в подарочную обертку.
Поэтому в отведенных Ло комнатах дневали и ночевали модистки, кружевницы, чулочницы и башмачники. Хвала Пресветлому Воину, хоть от парикмахеров удалось отвертеться: за полторы недели пути к Драконьему Зубу рассыпалась бы любая прическа, да и соорудить ее из коротких прядей было более чем затруднительно. Пожилой мастер только сокрушенно пощелкал ножницами и покачал головой, сообщая Ло, что изрядная часть волос у нее не белая, а седая – и это в цвете блистательной юности!
Ло пожала плечами: никакой особой разницы она даже в зеркале не видела – белые и белые. Ну, может, стали еще сильнее отливать металлом, да и то надо присмотреться и помнить, какими они были раньше.
От модисток так просто было не спастись. Они никак не желали понимать, что леди Ревенгар едет не в загородный замок или хотя бы приличный провинциальный городок, где три-четыре раза в год устраивают балы, а в крепость. На границе! Да, в горах, где холодно, ветрено и никто не оценит турнюр на драгоценном китовом усе. Уже потому не оценит, что Ло его наденет исключительно под угрозой смертной казни, да и то подумает.
Когда удалось вбить это в головы швей, дело пошло веселее. Ей сшили несколько вполне удобных платьев из тонкой шерсти и льна, отыгравшись за простоту фасона на отделке: столько кружева, расшитых золотом и серебром вставок, пуговиц и меховой оторочки Ло не видела на своей одежде никогда. Глядя в зеркало при очередной примерке, она с отвращением убеждалась, что видит перед собой именно то, от чего всю сознательную жизнь пряталась сначала за мантией адептки, потом за армейским мундиром: не слишком красивую и совершенно бесцветную девицу. Скуластую, остроносую, прозрачно-бледную… Блекло-серые глаза, прямые светлые волосы – с какой только дури Маркус прозвал ее Подснежником? Девица в зеркале, несмотря на все ухищрения модисток, больше напоминала выжженный солнцем сорняк, который рачительный садовник выдирал-выдирал, да так и бросил, не справившись с цепкой дрянью.
– Миледи нужно носить темно-синее, – почтительно подсказала девочка-швея, ползая вокруг Ло и что-то приметывая к подолу ее юбки. – А еще королевскую вишню и аквамарин…
При мысли о королевской вишне – густой вишневый цвет негласно считался принадлежащим монарху, его семье и фавориткам – Ло передернуло. Вишневый она бы надела разве что на собственные похороны. Ну, или на королевские – на такой знак внимания к усопшему Ло согласилась бы с удовольствием.
– Готово, миледи. Можно снимать, – прощебетала девица и добавила с благоговением: – Время мерить свадебное платье, миледи…
Ло стиснула зубы: свадебное платье было последним бастионом королевских модисток, на котором они решили погибнуть, но отправить невесту, сосватанную его величеством, к жениху во всеоружии. Женском всеоружии, разумеется!
Спору нет, платье было… красивым. Если кто-то мечтает утонуть в ворохе нежнейшего серебристого шелка, таких же серебряных кружев и лент, расшитых мелким жемчугом. Дивное платье! Изящное, небрежно-величественное, прекрасное каждым стежком и линией… Ло чувствовала себя в нем драгоценной фарфоровой куклой, которую страшно взять в руки, чтобы не испачкать или не сломать. То есть абсолютно, отвратительно бесполезной вещью!