Распутин. Анатомия мифа

Смертельный удар монархии нанесли не они, а те, кто, непрестанно заявляя о преданности ей, своими поношениями и дискредитацией царя и царицы подорвали основы и принципы власти. Неистовая «стрельба по Распутину», которой занимались самые высокопоставленные должностные лица, ведущие деятели общественных организаций и даже царские родственники, на самом деле являлась уничтожением сакрального ореола, искони окружавшего особу монарха. Когда этот знак небесного избранничества был девальвирован, когда понятия «Россия» и «царь» разъединились, то будущее оказалось предрешено. При сложившейся исторической диспозиции монархическая Россия должна была пасть, и она пала.
Здесь не место выносить вердикты, называть имена могильщиков с «хорошей генеалогией», тем более что некоторые из них уже были упомянуты. Важно другое: понять и учесть урок истории начала XX века, игнорирование которого стоило (и еще будет стоить) немалого числа невосполнимых потерь и горьких разочарований.
В апреле 1919 года писатель Иван Бунин записал в дневнике: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, сложность, богатство, счастье». Один из величайших русских писателей XX века оказался провидцем. О той России, которая исчезла в вихре революционного лихолетья, ныне известно до обидного мало, а многие, очень многие из ныне живущих о ней не знают почти ничего. Это, конечно, не их вина, а их беда.
Прошлое по-прежнему в большинстве случаев преподносится в виде набора затертых, одномерных и невыносимо скучных формул и мертвых образов: «реакционно», «прогрессивно», «реформы», «контрреформы», «реакция», «угнетение», «мнение общества», «освободительное движение», «антинародная политика» и так далее. Подобными мертвящими идеологическими определениями пестрят страницы многих учебников, специальных монографий и популярных публикаций. Русская история превратилась в набор клишированных определений и понятий, которые ни в коей мере не раскрывают многоцветие минувшего времени.
Самое поразительное, что почти никто не удосуживается хоть как-то внятно объяснить содержание, семантику подобных чугунных ярлыков, затвержденных в умах еще в эпоху «царства серпа и молота» и благополучно его переживших. При такой подаче исторического материала реальная, полнокровная жизнь отлетевшей в вечность страны и цивилизации под названием «Российская империя», подлинные цвета, голоса и звуки ее не доступны ни восприятию, ни постижению.
Образно говоря, драматурги и постановщики приглашают публику посмотреть спектакль, но пришедших дальше фойе с аляповатыми афишами не пускают. Думается, многие сочинители и сами не подозревают, что есть это «дальше». При такой постановке дела нечего удивляться, что публика «не проявляет интереса», неуместно сетовать на то, что «падает тяга к истории». Странно, что этот интерес еще совсем не пропал…
Между тем люди в той давней России проводили свою жизнь не в борьбе с властью и не на баррикадах, как нередко утверждают различные «гиды» по лабиринтам истории. (Разношерстные группки «профессиональных ниспровергателей» общей социальной картины не меняли.) Они жили в мире обычных страстей, интересов и устремлений.
Этот мир человека, «человеческую историю», скажем, А. П. Чехов отобразил в своих произведениях куда представительней, чем все историки XX века. Причина здесь далеко не только в мере таланта, но и в ракурсе видения. «Общественное» в истории затмило и подменило «человеческое», а реальный шум времени был заглушен «трубным гласом» идеологии.
Корпорация профессиональных историков показала свою полную несостоятельность. Следует подчеркнуть, что в данном случае имеется в виду именно корпорация. Отдельные редкие примеры не ангажированного «прогрессивной точкой зрения» освещения прошлого лишь подчеркивают беспросветность общей картины. В условиях окостенения сознания у историков на авансцене и появились неожиданные «знатоки», такие, как Валентин Пикуль и Эдвард Радзинский.
 
Богатое воображение, свобода от ответственности перед документом, презрение к прошлому страны и народа, неуважение к читателю, наконец, который при таком отношении не более чем «безмозглый потребитель», позволило подобного рода «мэтрам» изображать русскую историю в виде собрания анекдотов, нередко весьма пошлого свойства. «Смелые интерпретаторы» и «талантливые рассказчики» открывают «новое», которое является всего лишь заплесневелым старым, предлагают «свежий взгляд», который давным-давно несвеж.
Миф и мифотворцы до сих пор правят бал на ниве русской истории. Распутин тут лишь один, но, может быть, наиболее рельефный пример. Почти все, что о нем написано и сказано, никакого отношения к подлинным событиям не имеет. Ряд наиболее смачных эпизодов приснопамятной «распутиниады» и был проанализирован в настоящей книге. Другие же остались за ее пределами, но и они по уровню своей достоверности принципиально ничем не отличаются от отмеченных случаев.
Неужели же груды фолиантов всего лишь памятник человеческому заблуждению и невежеству? Увы, фактически дело обстоит именно так.
Однако указанными факторами цветение «распутиниады» не объясняется. Тут всегда был и злой умысел, намерение опорочить не самого Распутина — сибирский крестьянин, по сути, мало кого и интересовал, — а монархическую Россию.
В этой связи в очередной раз неизбежно возникает тема «мировой закулисы», влияние которой на ход дел в России ощущалось всегда, а в последние десятилетия существования коронной власти особенно сильно. Враги трона и династии имели моральную поддержку от различных организаций, общественных и политических деятелей в западных странах, антиправительственные группы и партии получали там и денежное «вспомоществование». Это так. Но при всем том положение дел в самой империи двуглавого орла это принципиально не меняло. Трагический раскол страны вызывался в первую очередь внутренними факторами социального, экономического и политического порядка, которые к началу XX века необычайно обострились.
Противостояние между властью и обществом — теми, условно говоря, пятью процентами населения, которые составляли, как ныне принято говорить, «российскую элиту», расширялось и углублялось. Сразу поясним, что понятие «элита» в данном случае не является ни культурной, ни уж тем более духовной характеристикой, а служит лишь обозначением места в общественной иерархии. В первую очередь наиболее состоятельные и самые по-европейски образованные социальные элементы в России в большинстве своем и отвергали настоящее, реальную жизнь, грезя о «всеобщем преобразовании». Хотя слово «революция» и пугало их, но перемен, причем «радикальных», хотели если и не все, то очень многие. Отторжение от «пошлой жизни», маниакальный порыв «в даль заповедную» прекрасно отображен в произведениях творцов серебряного века русской культуры.
Люди стремились жить или «в завтра» (большинство), или «во вчера» (единицы). Текущий же день представлялся тусклым, мелким, никчемным. Пренебрежение к настоящему, возникшее на почве отхода от традиционных духовных ценностей, бесконечное третирование его породили систему мифологизированных общественных представлений и ценностей. Миф родила жажда будущего, но, едва народившись, миф делал многих людей своими рабами, и часто навсегда.
Общественные пертурбации, крушения и катастрофы просветили и просветлили сознание немногих.
Понимание этой исторической коллизии чрезвычайно важно, когда возникает вопрос о том, почему же все-таки люди так легко и так беззаветно доверялись слухам, хотя у многих из них была реальная возможность, что называется, наяву установить, где кончается басня и начинается подлинная история. Легенда о Распутине оказалась сильнее здравого смысла, о котором вообще можно говорить лишь условно, помня, что такая категория к обитателям «Палаты № 6» может быть применима лишь с большой осторожностью.
По сути своей «распутиниада» — это тихая и грустная история о том, как правитель «милостью Божией» по воле случая встретился с простым крестьянином, наделенным необычными способностями. Трагичность положения обусловливалась тем, что долгожданный и единственный наследник престола страдал тяжелой и неизлечимой болезнью, которая каждодневно угрожала его жизни. И странный, практически безграмотный мужик несколько раз спасал его почти на краю могилы. Какое родительское сердце не возрадовалось бы при этом, кто из мало-мальски порядочных людей не начал бы испытывать благодарность к спасителю?