Распутин. Анатомия мифа

Во Временное правительство вошли некоторые известные общественные деятели, снискавшие себе популярность громкими выступлениями против курса государственной политики, страстной критикой «произвола» и «антинародной деятельности» различных должностных лиц. Пост министра иностранных дел получил лидер конституционно-демократической партии Павел Николаевич Милюков. Другой видный деятель-оппозиционер, Александр Иванович Гучков, стал военным и морским министром, а главой кабинета и министром внутренних дел — бывший думец, председатель Всероссийского земского союза князь Георгий Евгеньевич Львов.
Подлинным же «революционным украшением» правительства «свободной России» стал тридцатишестилетний адвокат и депутат Думы Александр Федорович Керенский, составивший себе имя погромными антигосударственными выступлениями на политических процессах и на заседаниях Государственной думы. Он с ранних пор придерживался социалистических убеждений и уже в годы студенчества в Петербургском университете лелеял заветную мечту — взорвать Зимний дворец вместе со всеми членами царской фамилии. Позже он «расширил политический кругозор» и пришел к убеждению, что надо разрушить всю монархическую систему и тогда «народ обретет свое счастье». Зимний дворец был спасен, и это имело свою приятность для «убежденного социалиста». В 1917 году в главной царской резиденции и обосновался пламенный страдалец за народное счастье, занявший в первом составе Временного правительства пост министра юстиции, а по совместительству — и генерального прокурора. Через четыре месяца он станет и главой кабинета.
С первых дней победы революции жизнь в стране изменялась с космической быстротой. Уже 6 марта была обнародована политическая программа правительства. Она провозглашала: всеобщую амнистию (ес получили не только враги прежней власти, но и уголовные преступники), полную политическую свободу, всеобщее избирательное право и созыв Учредительного собрания. Декреты и указы новой власти сыпались как из рога изобилия. Были отстранены от управления все должностные лица прежней администрации, был запрещен национальный гимн «Боже, царя храни», была отменена присяга в армии и отдание чести, предписано снять с вывесок и реклам царские гербы и орлы с короной, отменено церковное упоминание царя, были ликвидированы переводные экзамены в гимназиях и вступительные в университетах. Много и других невиданных новшеств внедрялось в повседневность.
Россия вдруг в одночасье превратилась в страну, где все оказалось дозволенным. 5 марта, после почти недельного перерыва, вновь вышли газеты, которые просто захлебывались от восторженных славословий. Газетные развороты запестрели откровениями различных лиц, сообщавших интервьюерам, какое «счастье они испытали», дожив наконец «до эры свободы». Славили «славную революцию» и «великую свободу» даже те, кто прекрасно себя чувствовал при павшем режиме, кто был его продуктом и составной частью.
Двоюродный брат Николая II великий князь Кирилл Владимирович, успевший еще до отречения царя перебежать на сторону новой власти и присягнуть ей, откровенничал выше всякой меры. Оказалось, что только теперь он по-настоящему счастлив, так как живет «в свободной стране» и «может говорить все, что думает», а раньше же он постоянно «чувствовал притеснения», слежку. Князь уверял, что в последнее время «бывший царь» был «явно не в себе», что «все дела вершила Александра Федоровна». Оклеветав родственников, внук Александра II выразил полную поддержку новому правительству.
Известная газета «Русская валя», созданная за год до того группой столичных банков при заинтересованном участии последнего царского министра внутренних дел А. Д. Протопопова, сидевшего теперь в казематах Петропавловки, просто задыхалась от избытка экстатических чувств: «Мы можем гордиться той исключительной красотой общего движения, той высокой его культурностью, какими ознаменовались святые освободительные дни с первой минуты своей исключительно до настоящих минут, знаменующих полную победу русского народа над вековым игом деспотического самодержавия».
 
Газеты переполняла радужная информация о грандиозном преображении России, о «великой бескровной революции». Хотя в разных частях империи были убиты сотни людей, а тюрьмы, невзирая на «всеобщую амнистию», заполнялись новыми заключенными — «врагами свободы и народа», на эти «эксцессы» мало кто обращал внимание.
Несмотря на то что правительство и МВД возглавлял князь Г. Е. Львов, он активной роли не играл и служил лишь декорацией. Направлением внутренней политики заведовал министр юстиции. Как убежденный социалист, он стремился «ежеминутно углублять революцию», чтобы сделать возврат к старому невозможным.
Керенского отличала невероятная активность. За день он успевал побывать на многих заседаниях, выступить на нескольких митингах, подписать ворох воззваний и указов. Он рьяно отстаивал мысль об «изолировании» бывшего царя, и 7 марта Временное правительство издало распоряжение об аресте государя и членов его семьи. Поверженные были заключены под арест в Александровском дворце Царского Села. Режим содержания определяла инструкция, составленная лично Керенским.
Сразу же после принятия на себя функции шефа российской юстиции «любимец Февраля» постоянно публично высказывал уверенность, что «отныне произволу положен конец», что теперь «все граждане России могут вдыхать полной грудью воздух свободы», что они «могут не бояться за свою жизнь». Керенский очень быстро превратился в кумира столичной публики, стал своего рода «прима-актером», постоянно окруженным толпой поклонников и поклонниц. Он был таким великолепным, таким «душкой», так потрясал впечатлительные натуры, что на некоторых собраниях и митингах молодые барышни падали в обморок, а юноши рыдали от восхищения.
Не только экзальтированные курсистки и взволнованные студенты трепетали при виде Керенского. Восторгались и более зрелые дамы, имевшие «шумную биографию». Одна из самых известных в этом ряду — Зинаида Гиппиус. «Жрица декаданса», поэтесса, критикесса, публицистка, эссеистка и социалистка. Она и ее муж, популярный писатель Д. С. Мережковский, знали «милого Александра Федоровича» давно, но только в те мартовские дни он им открылся во всей своей революционной монументальности. Через несколько дней после переворота он нанес визит «неистовой Зинаиде», и та записала в дневнике: «Он, конечно, немного сумасшедший. Но пафотически-бодрый… Это все тот же Керенский. Тот же… и чем-то неуловимо уже другой. Он в черной тужурке (министр-товарищ), как никогда не ходил раньше. Раньше он даже был «элегантен», без всякого внешнего «демократизма». Он спешит, как всегда, сердится, как всегда. Честное слово, я не могу поймать в его словах перемену, и, однако, она уже есть. Она чувствуется».
Изменялись все и всё. Причем некоторые перемены просто резали глаз. Еще совсем недавно блестящая, столица Российской империи превратилась за несколько дней в заплеванный и замызганный город. Горы мусора во дворах и скверах (дворники перестали работать — революция!), толпы неопрятных людей на улицах, расхристанных солдат, задирающие прохожих компании наглых проституток (никто не мог подумать, что их такое количество!), группы праздношатающихся, фланирующих с утра до вечера по центральным улицам Петрограда. Людская масса лузгала семечки, а многие, невзирая на введенный еще в 1914 году сухой закон, были явно навеселе. И бесконечные манифестации, демонстрации, митинги. Это стало главным развлечением толпы.
Полиция исчезла, зато появились во множестве вооруженные патрули, состоявшие из солдат и молодых людей в штатском платье с красными бантами на труди и такого же цвета нарукавными повязками. Эти «рыцари революции» прославились не только рвением в выявлении и аресте бывших «слуг прогнившего режима», но и своими «экспроприациями». Немало богатых квартир и особняков были ограблены во время поисков и арестов «врагов народа».
Вскоре после падения царской власти в Петрограде оказался И. А. Бунин. Писатель был потрясен увиденным. «Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, чего попросишь. А на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами: «Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит».