Распутин. Анатомия мифа
Таковые стали появляться в Покровском с конца 1905 года. С этого времени начинает формироваться тот кружок обожательниц, который будет сопровождать «отца Григория» до самой смерти. Потом, когда уже кончится его земная жизнь и венценосный покровитель перестанет быть «владыкой полумира», эта «женская группа» вызовет пристальный интерес как у следователей ЧСК Временного правительства, так и у средств массовой информации. Далее, когда исчезнет и Временное правительство, и все его клевреты, тема не исчезнет.
За дело примутся историки, романисты, драматурги и кинематографисты. Здесь вообще уже не будут ничего изучать и расследовать, а чуть ли не всех почитательниц Распутина без колебаний зачислят в разряд его сожительниц. Этот «любовный список», в некоторых случаях насчитывающий многие сотни имен, будоражит воображение впечатлительных сочинителей и поныне.
Среди множества зафиксированных в этом «документе» фигур первыми указывают непременно трех: Ольгу Владимировну Лахтину, Хионию Матвеевну Берлацкую и Акилину Никитичну Лаптинскую (о некоторых прочих «активистках» речь пойдет отдельно). Их Распутин по-свойски называл Лелей, Хоней, Килиной (по деревенскому обычаю прозвища от него получали многие знакомые).
Эти три особы бывали в Покровском, жили там порой по нескольку недель и числились среди тех дам, с которыми, как утверждалось, «Распутин ходил в баню». Оставим в стороне банную историю и остановимся на личностях этих «главных фигурантов по делу о разврате». Их, как следовало из доносов священников, неистовый Распутин прилюдно во время прогулок по селу «поглаживал», «обнимал» и «целовал». (Правда, кроме этих двух стражей морали в рясах, никто другой такого не наблюдал.) Их же в 1907 году «настиг» в доме Распутина ревизор консистории и всех троих опросил. Гостьи дали «показания» по поводу того, когда и почему они оказались в зоне распутинского тяготения.
Родившаяся в 1865 году дворянка из Казани Ольга Лахтина, вдова генерала, познакомилась с Григорием Распутиным в Петербурге в 1904 году через своего духовника, упоминавшегося уже не раз архимандрита Феофана. Он рекомендовал его как «человека Божия». К этому времени будущая страстная почитательница сибирского проповедника находилась на жизненном перепутье. Лишившись мужа и став вдовой в тридцать пять лет, она серьезно занемогла и потеряла интерес ко всему. Давая показания следователю ЧСК в мае 1917 года, генеральша признавалась: «Он меня исцелил. У меня была неврастения кишок, я пять лет лежала в кровати… Я два раза ездила за границу, никто мне помочь не мог, была калека». Необычный человек по имени Григорий снова открыл ей «свет в жизни». Сорокалетняя Леля уверовала навсегда в чудодейственные способности Распутина, стала называть его «отцом Григорием». В Покровское Лахтина приехала первый раз вместе с Распутиным в конце 1905 года, чтобы, как сама говорила, «узреть его жизнь по Богу».
Две другие преданные почитательницы Распутина были значительно моложе генеральши. Хоня родилась в 1876 году, а Килина — в 1877-м. У каждой из них была своя печальная ситуация, преодолеть которую и помог сибирский чародей.
Вдова поручика Берлацкая познакомилась с Распутиным в 1906 году в Петербурге. По ее словам, она находилась в тот момент «в ненормальном состоянии из-за самоубийства своего мужа, виновницей которого она считала себя». Душевные беседы с Распутиным успокоили молодую вдову, и она решила поехать в Покровское, чтобы. «научиться жить». Атмосфера в доме сибирского утешителя подействовала на Хоню благотворно. Проводивший опрос священник из консистории сообщал в Тобольск, что «свидетельница ничего странного не находит в привычке Григория Ефимовича приветствовать женщин лобзанием; оно — естественно и заимствовано от наших отцов».
У Килины имелась своя история. Сестра милосердия «крестьянская девица» Лаптинская познакомилась с Распутиным весной 1907 года у генеральши Лахтиной и сразу же была поражена его «простотою обращения, добротою и любовью чистою к людям, которую она не встречала в других, а также знанием жизни». Осенью 1907 года Лаптинская вместе с генеральшей поехала в Покровское, где и оказалась в числе опрашиваемых. Ничего предосудительного о Распутине и его семье сестра милосердия сообщить не могла. Рассказывала, что они днем помогали по хозяйству, а в свободное время «пели церковные песнопения и канты. Распутин читал им Евангелие, объясняя его».
Лаптинская со временем стала не только ближайшей сторонницей Распутина, но и самой непримиримой «к врагам и недоброжелателям отца Григория». Интересные зарисовки оставила в своих мемуарах подруга царицы Лили Ден. Они примечательны тем, что госпожа Ден хоть и много раз встречала Распутина, но никогда не принадлежала к числу его адептов.
О Лаптинской вспоминала: «Акилина изображала сестру милосердия, и многие ей верили. Она имела большое влияние на Распутина, и он, забыв об осторожности, сделал ряд имевших печальные последствия признаний Акилине, которая все услышанное использовала во вред императорской семье… Полагаю, что, несмотря на ее козни и хитрости, Акилина все же была привязана к Григорию Ефимовичу и подчас ей было стыдно за свою предательскую роль». Далее Лили Ден сообщала, что в первые дни революции «аль-тер эго» Распутина покинула Царское Село, а вскоре «мы узнали, что она живет в семье одного из самых главных революционеров».
Не ясно, что имела в виду Ден, говоря о какой-то тайне Распутина, которую разгласила Лаптинская. И без откровений такого информатора в петербургском обществе циркулировало столько всяких нелицеприятных для царской семьи утверждений, что еще одно в балансе правды и лжи ничего бы существенно не изменило.
Еще более многозначительной представляется вторая обмолвка мемуаристки о том, что после революции Акилина стала служить в доме «одного из самых главных революционеров». Кто под этим определением скрывается, непонятно, но если это случилось на самом деле, то уроки «христианского благочестия», которые давал Акилине ее кумир Распутин, для сестры милосердия прошли даром.
Многие из известных почитательниц Распутина, в том числе и все вышепоименованные, несомненно, принадлежали к типу невротических женщин, склонных к экзальтации. Однако из этого отнюдь не следует, что они готовы были не только поклоняться кумиру, без которого их жизнь бессмысленна и бледна, но и стать его наложницами. Во всяком случае, кроме каких-то туманных намеков на «банные оргии», никаких сколько-нибудь надежных свидетельств тут нет.
Естественно, может возникнуть контраргумент, сводящийся к тому, что вообще-то сексуальные отношения между мужчиной и женщиной по большей части это тайна двоих. А если речь идет о «групповом экстазе»? В таком случае, конечно, все участники входят в число посвященных. Применительно к жизни Распутина в Покровском вообще нельзя говорить ни о каких оргиях, для этого нет ни малейшего основания. Что же касается «традиционных сексуальных приемов», то и здесь никаких «свидетельств» нет и не было никогда, хотя на них без устали ссылаются. О том, как некоторые возникали, выше пришлось уже говорить.
Эти «свидетельства» появились в обращении в Петербурге вскоре после того, как окончательно выяснилось, что сибирский крестьянин стал другом царской семьи. Никакой интимной подоплеки здесь не было и в помине, хотя беспощадная молва приписывала Распутину чуть не роль хозяина царского дома, якобы бывавшего там в любое время «по своему усмотрению».
В действительности он приходил лишь тогда, когда его вызывали, и большей частью в случаях заболевания цесаревича Алексея. По этому поводу сохранились признания домашних служащих царской семьи, которые видели жизнь монарха и его близких изнутри. Эти ценные свидетельства до сих пор практически не используются при описании жизни и судьбы последнего царя.
«Что касается Распутина, то Государыня верила в его праведность, в его душевные силы, что его молитва помогает. Вот только так Она к нему и относилась. Распутин вовсе не так часто бывал во дворце, как об этом кричали. Его появление, кажется, объясняется болезнью Алексея Николаевича. Сам я видел его один раз. Он был понят мною вот как: умный, хитрый, добрый мужик». (Преподаватель английского языка, англичанин С. И. Гиббс.)