Complete Maximum (СИ)

Плечо болит нестерпимо, но внутри болит куда сильнее, Чонгук переворачивается на здоровый бок, подтягивает ноги к груди и сжимается в комок. Чтобы хоть как-то заставить этот ад, что в груди разверзся, прекратить сдавливать лёгкие, отбирая последний воздух.
«сильно били по голове»
«сломано несколько рёбер»
«губы в мясо»
«исключить возможность пневмоторокса»
«если очнётся»
«если осколок проткнёт лёгкое»
Чонгук поздно осознаёт, что кулак, который он закусил, чтобы не заорать в голос, всё ещё кое-где хранит остатки чьей-то крови, она плотно засела под ногтями и как её теперь вымывать?
Чонгук не хотел быть слабым при Крисе. Он хотел дождаться пока оставят в одиночестве и захлебнуться уже слезами, что душат буквально изнутри, но сейчас у него… не получается. Просто не получается даже заплакать. Орать да, готов бесконечно. А слёзы не идут. Только больно, безумно больно. Он так перед ним виноват. Господи, как он перед ним виноват.
Плевать на последнюю пулю, плевать на Хосока, плевать на Намджуна.
Хотя может и не совсем плевать и не вся эта боль Тэхену принадлежит.
На Намджуна нет ни злости, ни ненависти, никаких сильных чувств. Только безотчетная жалось и отголосок понимания нерациональной частью сознания.
К Хосоку миллион вопросов, которые так и останутся, видимо, без ответов. И вот это мучительнее всего. Безумно больно за Тэхёна. Безумно страшно за его здоровье. Но больнее с каждым часом, куда больнее, в десятки раз, потому что всё закончилось, он пострадал, а ответа на вопрос «за что?» так и нет. За что по голове били? За что рёбра ломали? За что душили и тушили о него сигареты? Почему он, абсолютно ни к чему не причастный, пострадал? Ни одной зацепки, не мог же Намджун его на это подбить. Не мог, Чонгук точно знает. За что Хосок так? Не с Тэхёном даже, понятное дело тот ему ничего не сделал, он своим поступком хотел уничтожить его, Чонгука. А за что? Всё закончилось, а вопросов больше, чем когда начиналось.
Когда дышать становится немного легче, а из груди попадает ощущение, что сломанные тэхёновы рёбра протыкали всё это время его, Чонгука, лёгкие, он, с трудом поднимаясь, встаёт с кровати.
«Буду херней страдать, Крис. И вставать тоже буду».
В коридоре пусто, Чонгук пытается прикинуть, где он вообще. Возможно, одна из клиник дока. Он у него не был особо.
Неожиданно из-за поворота нарисовывается миниатюрная медсестра. Завидев бледное, шатающееся, изгвазданное пылью, кровью и ещё чёрт пойми чем привидение перед собой, глаза её испуганно расширяются, она моментально подбегает, начиная отчитывать его и с силой, большей чем может уместиться в такой крохе, тащит Чонгука обратно в палату.
— Что ж это такое, кто ж вам позволил?
— Девушка, остановитесь.
Упрямо тащит, вот же пристала.
— Стойте, пожалуйста, мне больно.
Уже подвела к палате обратно, грубо руку выдергивать воспитание не позволяет, да и обижать не хочется.
— А у вас случайно не в апреле день рождения?
— Что? Эм… Нет, в сентябре. — остановилась наконец.
— Тогда почему вы такой овен?
— Что, простите?
— Прекратите буксировать меня, я всё равно выйду. Мне нужно к палате Ким Тэхёна. Где она? Покажите лучше сразу, иначе я буду вылезать из палаты, пока замертво не свалюсь.
— Я буду вас караулить, не переживайте, — грубовато, обиделась, наверное, на «овна».
— Никто не отменял окна.
— С ума сошли? Третий этаж.
— Если бы меня это волновало, если бы, — вздыхает натурально драматично.
— К нему нельзя, там сложная операция.
— Я рядом подожду посижу, мне нужен доктор, который ответственен за всю нашу… банду вот эту, — неопределённо передернув здоровым плечом.
— А он кстати не оперирует, он там рядом где-то просто.
— Тем более, — Чонгук аккуратно, но настойчиво руку отнимает.
— Ладно уж… провожу.
♣️
— Тебе кто вставать разрешал? — недовольно, беглый предостерегающий взгляд на провожающую медсестру.
— Она не виновата, я шантажировал.
— Чем?
— Тем, что в окно вылезу.
— Чонгук, тебе сколько лет?
 
— Мне пять, — выдыхает тихонько Чонгук, сокращает расстояние между ним и доком и обнимает его, что явно ниже ростом, сгибается, но обнимает.
— Ну что за ребёнок, действительно, давай сядем, — тихонько тянет Чонгука назад и вниз, заставляя сделать шаг и опуститься рядом на сидение. Разница в росте пропадает, поэтому Чонгук с лёгкостью утыкается лбом доку в плечо и опускает руки себе на колени, сжав полы выбившейся рубашки.
Док осторожно гладит по волосам.
— Чонгук, я осматривал его лично. Все анализы, пункции, рентгены и узи делались и брались при мне. С ним всё будет хорошо.
— Крис перечислил мне… всё, — голос сходит на нет.
— Всё не так страшно, ты помнишь, кто такой Крис? Он просто готовит к худшему даже тогда, когда этого не нужно делать. Я тебе как врач говорю, всё почти обошлось, остались мелочи, операцию скоро доделают. Проблема только с рёбрами. Сотрясение скорее всего есть, но кровоизлияния удалось избежать. Мы прочистили дыхательные пути, нос сильно разбит, но не сломан. Губу пришлось немного зашить снизу, но это мягкие ткани, срастутся быстро, может, и шрама не останется даже, — док понимает, что нужно сказать ему всё сейчас, чтобы был в курсе всего. Так будет честно по отношению к нему и продолжает, несмотря на то, что Чонгук ощутимо сжимается, гладит по голове, успокаивая, — с зубами слава богу тоже всё в порядке, гематомы сойдут, с рёбрами разберёмся, кости срастутся и будут иногда только ныть на погоду. Не переживай слишком сильно. Ты ему жизнь своей выходкой спас, пули бы он куда угодно уже не выдержал, очень много крови потерял. Но меня, если честно, чуть на тот свет своей самодеятельностью не отправил с сердечным приступом.
— Прости, доктор Чхве, — приглушённо.
— Не извиняйся.
— А почему операцию тогда делают если по твоим словам всё относительно нормально, — Чонгук решается наконец поднять голову и в глаза глянуть, он не хотел в них видеть жалость, поэтому не смотрел. Но её там не оказывается. Только усталость, пожалуй, и больше ничего.
— Нужно извлечь мелкие осколки рёбер и остальные… как сказать, чтоб ты понял, починить в общем.
— Говори как есть я хочу знать обо всех процедурах.
— Зачем?
— Просто мне нужно.
— А тебе и правда пять. — качает головой. — Сейчас ему делают остеосинтез. С остальным уже закончили, думаю.
— Что это?
— Сделаем из парнишки немного киборга, пару рёбер придётся снабдить скобами металлическими. Но ты не пугайся, они никак в жизни себя не проявят, забудете о них через пару недель.
Чонгук рвано выдыхает.
— Сколько шрамов останется?
— Ух, сложно сказать, ну один от ожога точно, на лице… Ну, может быть на губе и там, где кожу рассекли на лбу, он смуглый, боюсь, что могут остаться. Но это всё не факт. А, ну и на груди от операции.
— Понятно… Почему не оперируешь?
— Я терапевт и онколог. Не хирург.
— Даже не ассистируешь?
— Я доверяю своим докторам. Да и не берусь больше за такие вещи, он твой парень, а ты для меня много значишь, сам понимаешь…
— Понимаю, это правильно.
— Чонгук.
— М?
— Ты снова это делаешь.
— Что делаю?
— Запираешь всё внутри себя. Не нужно этого. В прошлый раз это очень плохо закончилось. Плакать и срываться в такой ситуации нормально, не держи всё в себе.
— Я так перед ним виноват… — уставился на свои руки.
— Не вздумай ему это сказать или показать. Он у тебя вспыльчивый, не думаю, что после всего, что он сделал он одобрит твою надуманную вселенскую вину, Чонгук. Ты будешь нужен ему сильным, уверенным и немного благодарным. Никому не нравится когда их топят в жалости, сопряжённой с чувством вины, — Чонгук понимает, док знает о чём говорит.
— Можно я хотя бы сегодня себя поненавижу?
Чхве в ответ усмехается.
— Мы сможем вывезти его в таком состоянии из США?