В глубине тебя (СИ)
И... больше это не танец. Мы соединяемся в этих поцелуях, сливаемся друг с другом вне времени, как будто оба на мгновение лишаемся чувств... Мгновение длиной в вечность... Мгновение, в каком не видно и не слышно ничего... Мгновение, в каком не понимаешь, кого и что ты чувствуешь и... ничего думать не в силах.
Так было однажды — вернее, не было. Мы не отрывались, не прерывались, не расставались... — мы целовались... Все эти месяцы... годы мы не переставая целовались... Ведь так бывает... Так было с нами... Так бывает, когда хочешь, чтобы длилось бесконечно... когда не хочешь, чтобы прекращалось...
Но прекращается: Рик бросает мой рот, под конец слегка зажав губами мою нижнюю губу, и теперь судорожно целует мою шею, а я закрываю глаза, запрокидываю назад голову.
— Не я, — вбрасываю опять зачем-то, напоминаю.
— Ты, — возражает он теперь моей шее, впечатываясь губами мне в кожу . — Ты и только ты. Всегда ты. И больше никто.
Его руки пробрались ко мне под плащ, стянули с меня джинсы, трусики — да, иди, войди туда, легонько киваю ему я. Его руки у меня на оголенной попе, сжимают половинки — я с мучительным стоном сжимаю влагалище и попу тоже сжимаю — ей хорошо так, когда он кладет на нее руки. Она будто домой вернулась после долгих скитаний, да и я — тоже. Старый, обветшалый домишко и вроде сносить его собрались, а я рискнула, сунулась в него — укрыться от дождя. Глядишь, выдержит, не рухнет надо мной. Приютит в последний раз.
И он решает приютить меня. Он дает мне приют или я — ему.
Я расстегиваю его ремень, срываю с него джинсы, боксеры тоже срываю и вижу его, возбужденного, готового. Мы сняли друг с друга все, что было ниже пояса. Он берет в руку твердый, восставший член, проводит у меня между ног головкой — тепло, приятно и я глажусь о него киской. Он приподнимает меня за попу, я обхватываю его ногами, и он входит в мою влажную, жаркую плоть, сажает на него. И вот опять мы стоя... как в первый раз, как много раз — последний раз?..
— М-м-м, — закусываю губы, сладко и нежно сжимаю вагину вокруг него — он чувствует ее стонущую жажду, вздыхает — она сдавила его член, обхватила плотно. Мне до того кайфово — больно почти от кайфа, аж зажмуриваюсь. Долго жмуриться не могу — хочу видеть его, чувствовать его глазами.
— Вот так теперь сиди и не рыпайся, — велит он мне внезапно, но голос его ласков, а в глазах не яростный янтарь, а серая мольба. Они трогательны, когда такие.
— Не рыпаться? — я даже не думаю издеваться, просто переспрашиваю — а вдруг мне послышалось. — Ничего не делать?
— Ничего. Я сам буду делать тебя, — подтверждает он — и делает уже.
Он надевает меня на себя, вгоняет в меня член, и каждое его проникновение провоцирует во мне встряску. Так и проходит мой озноб. Руки его сжимают мою попу, лицо он прячет у меня между сисек, к которым пробрался под свитером и лифчиком. Он трется о них, о каждую — поровну, хоть они и разной величины. По очереди находит языком набухшие до боли соски, а я чувствую каждым соском его мокро-жаркое облизывание, встречаю с восторженным стоном. Со стонами перебираю его волосы, вжимаю в себя его лицо. Вталкиваю его член поглубже в себя, даже немножко мешаю ему толкаться самому, кажется.
Мои руки гуляют по его спине и то и дело возвращаются к его заднице. Когда я сжимаю твердые половинки, он напрягает ее с глухим стоном. Стон его врезается в меня, проникает под кожу, пробравшись под ребра, вибрирует в сердце.
Я поднимаюсь-опускаюсь на нем, держусь за него одной рукой, другой снимаю с себя и свитер, и лифчик — пусть посмотрит на меня, голую. Пусть вспомнит, а то вдруг забыл.
Он и вправду прекращает тереться лицом о мои сиськи, окидывает меня взглядом. И все насаживает, насаживает на себя.
Не вижу его глаз, но слышу, как он шепчет:
— Красивая такая... ты у меня... забыл, какая... — выходит из меня, а меня укладывает на пол, на одежду. — Только ты, — напоминает. — Всегда ты.
Наверно, от этих его слов на лице у меня нарисовывается такое, что он не выдерживает — его губы кривятся в болезненной, ласково-жалобной усмешке, поспешно тянутся поцеловать мои глаза, от них — мой приоткрывшийся рот.
А потом Рик опускается лицом ко мне между ног и говорит тихо и просто, с улыбкой, такой теплой и беспомощной:
— Бля... детка... во я по киске твоей соскучился...
— А она — по тебе, — шепчу ему.
— М-м-м, маленькая моя... хулиганка... нежная... теплая такая... — он водит по языком по взмокшим складкам половых губок, а меня выкореживает всю, выворачивает наизнанку... стону мучительно и глухо, но долго так не смогу... закричу сейчас: Ри-и-ик, мне было пло-о-охо без тебя...
Забираюсь ступнями под его свитер. Глажу пальцами ног его спину, спускаюсь ниже, перебираю его волосы, пока лицо его трется у меня между ног, а его язык пускает в меня сладкие, голые электрошоки. Выгибаюсь навстречу ему с криками: «А-а-а!!!»
Я в теплом, мягком, невесомом коконе, пропитанная тусклым светом от его грубо-нежных, влажных ласк, от грубо-нежных слов, прикосновений. Свет приподнимает меня, отрывает от земли. Я позволяю этому случиться и мне совершенно ясно: я могу летать...
— Сладкая... — шепчет Рик моей киске с улыбкой до того блаженной, что я попробовать на вкус ее могу — и правда, сладкая. — Вкусная... — от наслаждения он даже зажмуривается. — Охуеть, как-к мне ее не хватало... Охуеть, как-к мне не хватало... тебя...
А вот это уже выше моих сил. Она кончает ему в лицо, кончает с моими «рыданиями», и он лицом встречает ударную волну ее взрыва и не отпускает, держит мои руки, ласкает-мучает меня насильно. Он и раньше так делал.
И только лишь, когда я уже неконтролируемо дрожу и извиваюсь, будто меня рвет на части, он, наконец, перестает лизать меня.
Пока меня колотят отголоски оргазма, Рик сдирает с себя свитер и майку.
— Жарко?.. — улыбаюсь, поглаживая выпуклые мускулы, послушно подрагивающие под моими ладонями.
— Озноб... — улыбается он, едва не дергаясь под собственный прерывистый выдох-вдох. — О... бля-а-а, Катька-а-а... — хорошенько тряхнув, его почти подкашивает: это я нащупала его соски и массирую их языком.
— Согреть надо? — осведомляюсь нежно-деловито, скольжу правой вверх по его шее и отправляюсь «пошалить» — погладить его лицо.
— Од... но... знач... но... — гладится он щекой о мою ладонь. — Край как надо...
Рик сует под меня свои вещи, приподнимает и вновь трется членом о мои половые губы. Потом берет его в руку, вводит в меня, ведь я соскучилась по нему.
И согревает первее, чем успеваю согреть его.
У него на лице мой запах, когда он опять забирается языком ко мне в рот. Он толкается в меня членом, обхватывает руками сиськи, сжимает, и, нацеловавшись со мной, тыкается в них носом. А я глажу его волосы, скольжу руками по его спине, спускаюсь к заднице. Чтобы поглубже, до жаркой, сладкой, тянучей боли втолкнуть в себя его член, поднимаю к нему навстречу бедра.
Его толчки в ней, поначалу медленные, все ускоряются. Я будто повисла в воздухе, до того приподнимает меня то, что сейчас будет.
— О-о-о? — стону я, будто с вопросом на конце.
— Иди ко мне, — разрешает Рик, лаская взглядом мои глаза.
— Да-а-а?! — будто спрашиваю громче.
— Да, — подтверждает он, а сам гладит мое лицо.
И я иду к нему. Я ведь к нему шла.
***
Дождь стучит по новеньким оконным стеклам, еще без «ручек», зато тройным, с аргоновым наполнением. В карточном домике сухо и почти уютно.
— Ты горячая, детка... ты горишь... м-м-м... детка...
Рик только что кончил, но не отпускает меня. Целует меня всю, будто пытаясь остудить мое тело губами — и наспех натягивает на меня одежду.
— Я заражу тебя.
— Ты заразила меня, — говорит он нежно. — Зараза.
— Прости.
— Заражай еще. Я переболел недавно.
— Ниче?.. У тебя там девушка не беременна?..
— Нет вроде.
Мне плевать на то, что это, сказанное им просто и обыденно, занозой впивается мне в сердце, как плевать и на то, что горло у меня болит уже по-страшному. Плевать — ему же плевать...