Выплата (СИ)
Мишаня возится с пультом, Романов уверенно залезает внутрь. Пытаюсь запомнить его движения, чтобы самому не слишком долго позориться. Ноги здесь, руки сюда, спиной туда, значит… И как все это должно работать?
Включается негромкая ритмичная музыка, и боец начинает движение; запоминаю, что к чему. Сперва он выглядит почти расслабленным, но потом лицо краснеет, вены вздуваются, футболка пропитывается потом. Если этому молодому здоровяку так несладко, каково придется мне? Ничего, тяжело в учении — легко в бою. Хотелось бы так думать по крайней мере. Ладно, идея вроде понятна, пойду пока на беговую дорожку…
Уже в дверях слышу резкий высокий звук. Музыка обрывается. Оборачиваюсь. Романов наполовину выпал из полусферы, шея вывернута под неестественным углом. Мишаня орет что-то в телефон. Я в один прыжок подскакиваю к тренажеру, вытаскиваю парня, опускаю на пол. Так, что там в алгоритме первой помощи? Давлю на середину грудины, еще раз, и еще… важен ритм! Сосредотачиваюсь на ритме.
Останавливает меня неестественно ровный голос Мишани:
— Не нужно. Оставь его. Боец Романов мертв.
* * *Меня вводят в кабинет Юрия Сергеевича. К моему удивлению, он там один. Конвойный закрывает дверь с внешней стороны.
Спрашиваю старого фээсбэшника:
— Что, вы сами будете меня допрашивать?
Даже не поздоровался со старшим по возрасту и званию. Но вроде бы ситуация позволяет обойтись без расшаркиваний. Два часа меня без всяких объяснений продержали в одиночной камере — надо сказать, довольно комфортной. Чего тут только нет, на этой базе… и пыточный каземат наверняка сыщется, если как следует поискать. Честно говоря, ожидал, что туда меня и отведут. Ну или где-то допросят в любом случае.
Юрий Сергеевич устало машет рукой:
— Полно, Саша, успокойся уже. Тут что, ментовка, чтобы протоколы писать? Все есть на камерах, каждый твой шаг. Добавить что-то имеешь к тому, что я видел?
— Да чего тут добавишь…
— Заметил что-то подозрительное? Конфликтовал с кем-нибудь?
Дважды отрицательно качаю головой.
— Ну и всё. Какой еще тебе допрос…
— А вам что удалось выяснить?
Наглый вопрос, конечно, но это же на мою жизнь покушение было. Моя была очередь заниматься на том тренажере, будь он неладен.
— Что тренер не при делах, — Юрий Сергеевич отвечает так, словно я имел право спрашивать. — Он все проделал строго по инструкции. Кроме того, что пустил Романова заниматься вне очереди. Но тут обычная мужская солидарность. Никакого второго дна.
И это все следствие? Они покушение на мою жизнь расследуют или кражу покрышек из гаража? Буркаю:
— Это он так говорит.
— Саша, ты в стрессе, конечно, но не зарывайся, — в голосе Юрия Сергеевича прорезаются ледяные нотки. — Мы тут не пальцем деланные, знаешь ли. Есть у нас методики проведения допроса. Думаешь, у тебя одного во всей стране был Дар задавать вопросы особенным способом? Тренер действительно ничего не знал.
— А кто тогда знал?
Вместо ответа Юрий Сергеевич достает из шкафа бутылку и разливает напиток в чайные чашечки. Коньяк. Пьем, не чокаясь. Судя по обилию лейблов, бухло самое элитное, но сейчас оттенков вкуса и аромата я не различаю.
А что там Ветер говорил, будто алкоголь на базе под запретом? Похоже, для кого как. Далеко не все он, видать, знает про эту базу, наш Ветер.
Или это я не все знаю про своего командира. Это же он направил меня на новый японский тренажер.
— Тренажер был перепрограммирован удаленно, — сообщает Юрий Сергеевич. — И так, что никаких следов не осталось. Руками на нем ничего не меняли, так что камеры не помогут.
— Получается, в тренажере была запрограммирована функция перелома шеи?..
— Ее там, естественно, не было. Производитель клянется, что ничего подобного в конструкцию не закладывалось. Код управления тренажером взломали и переписали, добавив непредусмотренную комбинацию компонентов. Причем били конкретно по тебе, Саша. Сбой был назначен на временной интервал, когда по плану заниматься должен был только ты.
Допиваю из чашки коньяк.
— Кто мог… то есть имел возможность поменять код?
— Никто. Однако кто-то это проделал.
— Работа одаренного хакера?
— Все может быть. Однако этот хакер находился здесь, на базе. Он вошел через внутреннюю сеть. Кому ты мог перейти дорогу, Саша?
Что-то меня мутит, и вряд ли от коньяка. Руки, ноги, голос — как не свои.
— Да н-не знаю… Разве что… Кукловоду. Выходит, он… она, оно, они… здесь, на базе Штаба?
Юрий Сергеевич добродушно усмехается, и сейчас его маска славного дяди выглядит ненатуральной как никогда:
— Ну это ты хватил через край, Саша. Наличия под боком вражеской агентуры никогда, конечно, нельзя исключать… И все-таки есть много причин, по которым человека могут пытаться устранить.
— Так ведь не просто какого-то человека… сам-то я — рядовой гражданин, это ясно-понятно… Но все-таки я — единственный, кто может сдержать сверходаренных при следующем Прорыве.
— Не единственный.
— Олег… он не готов. Или вы нашли еще свободных от Дара?
— Так, хватит, — Юрий Сергеевич перестал наконец скрывать раздражение. — Скидку на стресс я тебе сделал, Саша, а ты совсем берега попутал. Многовато вопросов задаешь.
— А потому, что ответов никаких не получаю! — что-то меня несет. То ли в коньяке дело, то ли в давно накопившемся раздражении. — Я на АЭС жизнью рисковал, и здесь мне чуть шею не свернули! А вы держите меня за дурачка, используете втемную! Тайны все эти сраные, намеки загадочные! Достало!
— А ведь это счастье твое, Саша, что я тебя за дурачка держу, — медленно, вкрадчиво говорит Юрий Сергеевич. — Поэтому, например, не привлек к ответственности за убийство Сухомлинова на АЭС. Хотя ты действовал вопреки моему приказу, о котором прекрасно знал.
— А что я должен был сделать? Сухомлинову этому талоны на усиленное питание выписать? В тридцати метрах от реактора? У него пистолет был!
— На предохранителе. Этот лох педальный в тебя не попал бы. Он и стрелять-то не умел.
— Этого мы не знаем. И тогда тем более не знали. Может, он год стрелковой подготовкой занимался. Что я должен был сделать — позволить себя убить?
— Ты прав, о Сухомлинове мы многого не знаем. А вот о тебе — знаем. Например, знаем, что ты стрелять умеешь. И что ты стрелял на поражение. В единственного, между прочим, человека, который мог бы что-то нам сообщить о Кукловоде и его методах. Так что если мы начнем всерьез искать тут вражескую агентуру, Саша, то как бы тебе с твоим наркоманом-командиром первыми не попасть под раздачу…
— В смысле — «наркоманом»?
— А ты не знал? У Ветра целая лаборатория в комнате, он себе какие-то коктейли колет, якобы для здоровья. Давно пытаюсь медслужбу на него натравить, но никому-то наш золотой командир не подотчетен… Ладно, не суть важно сейчас. Как говорится, главное в следственных действиях — не выйти на самих себя.
— Это ваши проблемы, и не делайте их моими — не получится. Я на АЭС действовал исходя из обстановки. Вы можете отстранить меня, можете закрыть, но навешивать на меня свои мутные внутриведомственные разборки я не позволю. И становиться в них разменной картой я не намерен. Вы обязаны выяснить, кто пытался меня убить. Сами только что сказали — у вас есть методики допроса!
— И как будет выглядеть, если я запрошу их применение не к какому-то там тренеру, а ко всем членам Штаба подряд, включая руководство?
Удерживаю готовый сорваться ответ — цензурных слов в нем было бы немного. Понятно, что следствие с применением спецприемов внутри собственного Штаба означает для Юрия Сергеевича конец карьеры. Независимо от результатов. И ясно-понятно, что ради своей сраной карьеры этот дядька не глядя пожертвует и моей жизнью, и сотнями других. Но поимка Кукловода или его агента… эти люди едва не взорвали ядерный реактор. Неужели для Юрия Сергеевича карьера важнее?
Наверно, да. Наверно, он не оказался бы на своем посту, если б хоть что-то в этой жизни было для него важнее, чем карьера.