Негодная певица и некромант за клавесином (СИ)

Я как в тумане.
Я пропускаю приветственное слово председателя жюри, первое выступление и вздрагиваю, услышав:
— На сцену приглашается Кара Ти.
Глава 61
Мороз по коже. Внутри снова сводит от ужаса и предвкушения одновременно. На мгновение, кажущееся вечностью, тело дервенеет. Я не могу шелохнуться. Но если я струшу, если не выйду, я упущу свой единственный шанс.
Никогда!
Я отталкиваюсь от кресла, сама не понимаю, как оказываюсь на ногах и уверенно иду на сцену. Мне страшно, но с каждым шагом я будто заколачиваю страх куда-то глубоко-глубоко, где он мне не помешает.
Три ступеньки —  заоблачная высота, но я её одолеваю, и с улыбкой выхожу на край сцены. Время снова растягивается, настолько обостряются ощущения. Я вижу зрителей —  полный зал. Я знаю, где сидят Мэри и Марк, нахожу их взглядом. Мальчишка подался вперёд, сцепил пальцы в замок. Он переживает за меня больше, чем я сама? Как мило.
Я набираю в грудь воздух.
Я вижу клавесин.
Дан опаздывает? Хах, Дан просто не пришёл. Зачем ему сумасшедшая бывшая ученица? Возможно, все чувства придумала я? Возможно, на самом деле Дан был счастлив от меня избавиться?
Забавно, прах побери!
У меня нет музыканта.
Я не умею играть.
Я делаю шаг к клавесину.
Я вижу в зрительном зале… родителей и Берта. Сердце пропускает удар. Я не знаю, зачем они здесь —  поддержать меня или насладиться моим провалом. В письме я не скрывала ни город, куда сбежала, ни участие в конкурсе, ни планы на скорый концерт. Я глубоко вдыхаю и делаю ещё один шаг к клавесину.
Дан не придёт. Я надеялась, прямо сейчас надеюсь и жду, что он выпрыгнет на сцену, сядет за инструмент, но нет. Мне… петь просто так, без музыки? На афише для концерта я обещала, что за клавесином будет некромант. Впрочем… а я кто? Разве я не богиня некромантии, как газетчики написали в проплаченной статье? Взгляд падает на них.
Неужели бездарно выступить —  это предел моих возможностей?
Столько мыслей… В реальности прошла всего секунда.
—  Я благодарю Небеса за возможность быть здесь и сейчас. За возможность обрести голос. Моя песня будет особенной, я называю её… —  что я делаю?! —  документальной балладой. Каждое слово в ней правда.
Песня, которую я написала, с которой я собиралась выступать до этого мгновения, стирается из памяти. Строки тают как льдинки под жарким солнцем. На ум приходят совершенно иные слова, и я сажусь за клавесин. Не умею играть? Достаточно того, что я знаю —  звуки извлекаются нажатием на клавиши.
Правой-левой, я начинаю бодро шлёпать пальцами по белым пластинкам, топлю их. Инструмент в ответ на мои усилия грохочет. Я продолжаю нажимать с меньшим усилием —  музыка должна быть красивой оправой для моего голоса, а не ведущей в партии.
—  Столичный аптекарь продал микстуру от хандры, —  в полный голос запеваю я.
У меня нет готовых стихов. Я очень слабо представляю, что собираюсь сказать.
Просто…
Глядя на родителей, я вдруг вспомнила модную микстуру Руза Пойтера. Ту самую, которая действует как безобидное успокоительное, а месяцы или годы спустя вызывает полное разрушение личности. Прямо сейчас у меня есть шанс сказать людям правду, предупредить.
Я понимаю, что одной песни мало, чтобы противостоять моде и хвалам влиятельных столичных особ, но как я могу молчать, когда у меня есть шанс попасть на первые полосы всех газет?
—  Столичный аптекарь обещал душевное здравие, —  продолжаю голосить я.
Не в рифму.
— Столичный аптекарь был некромант, он подмешал в микстуру некроэнергию! Столичный аптекарь не успокоил, столичный аптекарь упокоил! — продолжаю я выть.
Строчка за строчкой, я рассказываю, как микстура разрушает личность, превращая некогда яркого живого человека в серую безликую тень, для которой даже сделать глоток воды непосильный и нежеланный труд.
Я ни разу не называю имя аптекаря, и это… неправильно. Скорее всего модную микстуру от душевной хандры опознают, но я намерена сделать всё, что я могу, чтобы предупредить, чтобы не оставалось сомнений, кого именно я обвиняю.
 
Интересно, я не поломаю музыкальный инструмент своей “игрой”?
Я ловлю себя на том, что выступать уже совсем не страшно. Я искренне наслаждаюсь происходящим, а вместе с новой только что сочинённой и, вероятно, совершенно ужасной песней, ко мне приходит чувство правильности происходящего.
Надеюсь, меня не обвинят в клевете? Хотя… судебное разбирательство было бы полезно. Если экспертиза подтвердит мои слова, микстуру запретят.
— Столичный аптекарь-убийца известен модницам как Руз Пойтер! — завершаю я.
В зале воцаряется мёртвая тишина.
Никто не аплодирует.
Никто не освистывает.
Я плавно поднимаюсь из-за клавесина, делаю несколько шагов к краю сцены и вдруг по наитию отказываюсь от реверанса. С короткой юбкой согнутые ноги с коленями, направленными в разные стороны, будут смотреться очень странно. Я прижимаю правую руку к груди в области сердца и исполняю “мужской” поклон перед зрителями. Второй поклон я адресую газетчикам, и третий — жюри.
Я ничего не говорю, не благодарю за внимание.
В гробовой тишине я спускаюсь со сцены в зал, иду к своему месту, и меня по-прежнему сопровождает тишина. Я сажусь в кресло. Очередь следующего конкурсанта выходить на сцену, но его или её никто не приглашает. Жюри молчат.
Может, я их оглушила?
Эльфы сидят буквально одервенев.
— Сеньорита! — тишину разрывает возглас газетчика. Он выскакивает в проход и подбегает ко мне.
— Да?
— В вашей песне вы назвали смертельным ядом существующее общепризнанное лекарство? Вы обвиняете Руза Пойтера?
— Лекарство создано относительно недавно, и до сих пор не было проведено независимых исследований, подтвердивших бы его безопасность. Я со всей ответственностью, как аттестованная некромантка, утверждаю, что эффект успокоения достигается за счёт содержащихся в микстуре микро доз некроэнергии, которая запускает медленный, но неотвратимый процесс разрушения личности.
— Сеньорита!
— Кари Ти, благодарю вас за выступление, — со своего места поднимается эльф, и газетчик вынужденно отступает. — Вы произвели неизгладимое впечатление.
На ум приходит совершенно шальная идея — а вдруг меня пригласят на следующий этап? В своём вое я точно была неподражаема.
На сцену наконец приглашается следующий участник.
Всё… кончилось? Я запрокидываю голову и прикрываю глаза. Силы стремительно уходят будто их выпивают. Хотя… Почему “будто”? Привет, Азири Ра. Я слушаю песню следующего участника, и мелодичный перезвон колокольчиков убаюкивает. Я не позволяю себе заснуть, наоборот, встряхнувшись, взбадриваюсь — не хватало ещё, чтобы меня сняли с конкурса за неуважение!
Появляется смутное предчувствие чего-то дурного.
Глава 62
Назойливое, как комар, который зудит, зудит, зудит. Я пытаюсь отмахнуться от предчувствия, но оно упрямо возвращается. Сосредоточиться на следующем выступлении не получатся, а комар зудит, зудит. И в  какой-то момент до меня наконец доходит, что ощущение, которое я приняла за предчувствие, на самом деле вполне телесное.
Я чувствую, как в воздухе нарастает некроэнергия.
Чушь какая-то.
Так не должно быть. Даже на кладбище, где некроэнергия держится постоянно, нет такой концентрации. Кто-то… умер? Не похоже. В главах, которые я успела прочитать, чётко говорилось о всплеске —  когда душа уходит на Изнанку, ткань мироздания размыкается, и с той стороны к нам попадает некроэнергия. Какая-то её часть рассеивается в воздухе, но большая часть оседает в оставленном душой мёртвом теле и особенно долго остаётся в костях, именно поэтому некроэнергии много на кладбище.
Но в зале? На территории, где проживают эльфы?
Никакого всплеска, некроэнергия поднимается как вода в колодце, кажется, что она течёт со всем сторон одновременно.
На ум сразу же приходят воспоминания о нападении жреца-нежити. Он ведь был не кем-нибудь — эльфом! Но я не понимаю…