Дон Кавелли и Рука Бога

Полицейских всегда видно по глазам: взгляд у них либо пронзительный, либо, наоборот, погасший. Его пассажиры выглядели совсем не так. Значит, догадался Бруно, кто-то из них совершил преступление и собирается сдаваться. Потому и Гарбателла. Это один из лучших жилых районов Рима. Возможно, эти двое рассчитывали, что там к ним отнесутся получше, а не так, как здесь, где изо дня в день полиции приходится иметь дело с наркоманами и насильниками. Да, он наверняка прав.
  
Просто интересно, о каком преступлении идет речь. Кража? Не похоже. Растрата? Уже теплее. Нет, это тоже не подходит. Здесь вовсе не спланированное преступление, а совершенное из страсти. Этот мужчина убил ее любовника. Силачом он не выглядит, скорее, как человек, владеющий особняком с камином и прилагающейся к камину кочергой.
Хорошо нацеленный удар по затылку и… Или нет, это была женщина. Она убила его любовницу. Наверняка при помощи яда. Как же он сразу не догадался? Нет, ее большие нежные глаза его не обманут, а вот суд — другое дело, присяжных провести — это запросто. Скорее всего, приговор будет неоправданно мягким. Это точно. При хорошей защите она выйдет на свободу максимум через три года. Бруно наслаждался собственной проницательностью и знанием жизни.
Он осторожно остановил машину. «Приехали», — он назвал стоимость поездки и включил свет в кабине.
Кавелли расплатился с водителем, ощущая в животе странную пустоту. Оба пассажира вышли на улицу. В одном Бруно был абсолютно прав. В Гарбателле полиция чаще имела дело с состоятельными людьми, чем с мелкими преступниками. Возможно, именно здесь кто-то захочет выслушать и поверить в их невероятную историю о преступных замыслах миллионера Монтекьесы. Они уже почти достигли маленькой каменной лестницы перед входом, когда Маргарита де Лука взяла его за руку и слегка придержала. Она ничего не сказала, только с тревогой смотрела на него, но Кавелли понял ее и без всяких слов.
— Знаю, я думаю то же самое. Что мы здесь делаем? Кто нам поверит? Никто!
Это бессмысленно. Кавелли вздохнул и печально склонил голову. Они постояли так несколько мгновений, но затем, не сговариваясь, медленно поднялись по лестнице и исчезли в здании.
  
XXVIII
 
Несмотря на то что полицейский участок находился в лучшем районе Рима, коридор, который встретил их за входной дверью, поражал какой-то обшарпанностью и мрачностью. Так всегда бывает в присутственных местах по всему миру, и тот, кто приходит сюда за какой-то своей надобностью, едва переступив порог, ощущает, насколько беззащитным и незначительным сразу становится в этих стенах.
Скрипучие, покрытые дешевым линолеумом полы, серые стены, прикрепленные к ним кнопками официальные объявления, неприступные двери, неприятный запах пота и мастики. На скамейке для посетителей сидел средних лет мужчина в серой куртке-бомбере и читал спортивную газету. При этом было совершенно невозможно понять, хотел ли он подать заявление, был ли преступником или полицейским. Внешне он подходил под все эти категории. В конце коридора стоял стол, за которым сидел тучный полицейский лет тридцати и медленно что-то набирал на компьютере. Он на мгновение поднял глаза, посмотрел на вошедших, а затем снова вернулся к своему занятию. Больше никого не было видно. Только когда Кавелли и доктор де Лука дошли до его стола, служащий оторвал взгляд от клавиатуры компьютера. Он со стоном поднялся со скрипучего вращающегося кресла и устало посмотрел на них, прежде чем спросить еще более усталым голосом:
— Вы что-то хотели?
— Мы здесь для того, чтобы… — несколько неловко начал Кавелли.
— Нам нужно кое-кого увидеть, — пришла ему на помощь де Лука. — Нам стало известно об очень серьезной угрозе. Пожалуйста, отведите нас к начальнику отделения.
— Его сейчас нет на службе, а в чем дело?
— Отведите к его заместителю. Мы хотим сообщить информацию чрезвычайной важности, речь идет о жизни людей.
Офицер посмотрел сначала на нее, а потом на Кавелли. В его лице удивительным образом сочетались хроническая покорность и недовольство. Затем покорность победила, и он потянулся к телефону. Объяснил человеку на другом конце провода, что с ним хотят поговорить, выслушал ответ, ухмыльнулся и повесил трубку.
— Присаживайтесь, — он указал большим пальцем на одну из свободных скамеек. — Сейчас кто-нибудь придет.
Де Лука бросила на него испепеляющий взгляд и потащила Кавелли к той скамейке, которая стояла дальше всех от другого посетителя. Неожиданно Кавелли понял, что она вовсе не испугана, а, наоборот, чрезвычайно зла и решительна. Флегматичность этого полицейского взбесила ее, и это, казалось, высвободило в ней невиданные силы. Кавелли только оставалось надеяться, что она не устроит скандал. Агрессивное поведение вряд ли им здесь поможет.
Они сели на скамейку, и Кавелли покосился на полицейского. Тот снова принялся заполнять протокол или что-то еще и, похоже, уже позабыл о них. Де Лука наклонилась к Кавелли вплотную и тихим голосом произнесла ему на ухо:
— Если нам сейчас дадут поговорить с начальством, каждому из нас надо рассказать свою часть истории. Я предлагаю сначала объяснить им, кто я такая, и сообщить об исследовательском проекте. Только факты. Чтобы они увидели, что это не какая-то фантазия, а потом вы…
У Кавелли завибрировал мобильный телефон. Он вытащил его из кармана и посмотрел на дисплей. Скрытый телефонный номер. Он решил ответить на звонок.
— Алло?
— Это Анджело Монтекьеса.
Сердце Кавелли пропустило удар. Он за ними следил? Этот звонок — недвусмысленное предупреждение, чтобы они держали язык за зубами, или просто совпадение, что он позвонил именно сейчас? Кавелли предпочитал надеяться на второе. Он повернулся спиной к столу и, понизив голос, произнес:
— Чем могу быть для вас полезен, синьор Монтекьеса?
— Я хотел бы кое-что обсудить с вами. Конечно, не по телефону, а лично. Завтра я буду в Риме. Мы сможем увидеться?
Голос Монтекьесы звучал вполне обыденно, если он и подозревал Кавелли в измене, значит, он хороший актер и умело это скрывает.
— Конечно, где вам будет удобно встретиться?
— У Святого Себастьяна. Вы знаете, где это?
— Конечно. В…
— Подробности ни к чему. Мы же никогда не знаем, кто нас может услышать. Значит, завтра утром, в восемь?
— Я приду.
В трубке что-то хрустнуло. Монтекьеса отключился. Маргарита де Лука побледнела.
— Он хочет вас видеть?
— Завтра в восемь утра, в Риме.
— Что это значит?
— Не знаю. Но если здесь все пройдет успешно, нам будет не о чем волноваться, полиция возьмет лабораторию под охрану. Тогда можно будет считать, что опасность миновала.
Доктор де Лука нахмурилась.
— Если он еще не перенес большую часть синтезированных образцов в другое место.
— Зачем ему это делать?
Она лишь пожала плечами. Ей даже не пришлось ничего говорить. Кавелли и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос. Потому что Монтекьеса — крайне подозрительная сволочь. Он постарался как можно скорее выбросить эту мысль из головы. Если Монтекьеса их опередит, то все будет бессмысленно.
— Теперь нам только остается надеяться на лучшее, — пробормотал он, уставившись в пол.
Следующую мысль он решил оставить при себе и не произносить вслух. Дело в том, что настал один из тех редких моментов, когда он сожалел о том, что не считает себя достаточно верующим, чтобы молить Бога о помощи.
Некоторое время все молчали. Кавелли продумывал, как придать более убедительное звучание этой несомненно неправдоподобной истории. Он предположил, что доктор де Лука размышляет сейчас на ту же тему. Наверное, и вправду будет лучше, если рассказывать начнет она. Мало того что она была доктором биохимии и могла подтвердить свою компетенцию ученой степенью, ее часть истории основывалась исключительно на фактах. То, что приходилось на долю Кавелли, легко можно отнести к диким домыслам и слухам. Разве он мог доказать, что Монтекьеса поведал ему о своем плане? Но даже если в полиции поверят, что он своими ушами слышал, как безумный миллионер собирается устроить эпидемию, чтобы вернуть людей в церковь, ему могут возразить, что весь этот план — просто теоретические рассуждения. Высказывание по типу: «Надо бы повесить всех политиков». Кто не думал или не говорил чего-нибудь подобного, не имея ни малейшего намерения воплотить эту идею в жизнь? Полиция имеет полное право сказать: нет, синьор Кавелли, вы наверняка что-то неправильно поняли.