Хозяйка замка Уайтбор (СИ)
При всей неприязни к мисс Рамирес, я отдавала должное ее обаянию. Не удивительно, что Кеннет к ней тоже проникся! В ней столько энергии, страсти, столько нерастраченного огня! Я невольно сравнивала нас… и сравнение было не в мою пользу. А вдруг она смогла бы лучше, чем я, поддержать Кеннета в его сложных саморазрушительных отношениях с собственным драконом?..
Результатом этих размышлений была бессонная ночь и мрачное настроение наутро. Когда вас одолевают дурные мысли — нет ничего лучше легкой прогулки. Я решила пройтись в сторону Уил-Дейзи и Кавертхола. Захвачу с собой пачку табаку, чтобы умаслить Дуайта, если, конечно, удастся застать его трезвым. Старик все еще на меня обижался…
Завтракать мне пришлось в одиночестве. Почему-то ни дядя, ни миссис Дэвис сегодня не спустились в столовую. Я лениво жевала омлет, следя за тем, как тонкий луч перемещается по столу, скользит по фарфору, вспыхивая на серебряной отделке кофейника.
Погода вполне благоприятствовала моим замыслам, так что я принялась собираться. Мне все еще казалось удивительным, что можно было весь день заниматься своими делами. Праздность еще не успела мне наскучить. Когда я была Стрекозой Энни и жила в Кречи, Гарри Бобарт спозаранку поднимал меня пинками, заставляя помогать Рут по хозяйству.
У него находилась для меня тысяча поручений: сбегать на рынок, к трактирщику, к ростовщику… В команде у мистера Тревора тоже особенно не разнежишься, зато здесь, в Думаноне, я могла бездельничать сколько угодно, и никто даже словом не возражал!
Все-таки в жизни леди имелись определенные преимущества.
Утро было таким умытым и чистым, что я задним числом пожалела, почему мы с Кеннетом не условились о новой встрече. Такой денек пропадает зря! В прошлый раз рассказ Кеннета поразил меня до глубины души, и все остальное просто вылетело из головы. Оставалось надеяться, вдруг моего друга тоже посетит светлая идея насчет прогулки в окрестностях Уайтбора…
Легкий ветерок разгонял туман между холмами, но тот упорно цеплялся за каждый куст, не желая отступать. Я шла по колено в белесой пелене, как в парилке. Сонные крыши Кавертхола дремали в утренней тишине. Лабиринт, покрытый цветущей сетью скалларий, выделялся на коричневом склоне холма цветущим белым пятном. В его середине, возле высокого камня, отмечавшего центр лабиринта, громоздилась какая-то темная масса.
Сначала я подумала, что это чья-то корова перебралась через глинистые валы и улеглась там на ночь. Но тогда странно, что никто из деревенских не хватился ее и не загнал домой! А крупных диких зверей в наших лесах не водилось.
Жители Кавертхола обычно избегали подходить к лабиринту. Я их суеверий не разделяла, поэтому, подобрав подол юбки, спокойно перелезла через первый вал. Потом через второй. Нужно же убедиться, кого это угораздило устроиться на ночлег прямо в центре строения сидов!
Неудобные башмаки скользили по глине, колючие кусты хватали меня за одежду, мешая пройти дальше. Я задержалась, шипя от досады, чтобы выпутать подол из цеплючих веток, и в этот момент слоистый туман вдруг разошелся, как ветхая ткань, открыв моему взгляду самый центр лабиринта. Я так и застыла, вцепившись в ткань. Меня приморозило к месту.
Это было не животное. Это был человек… мужчина… джентльмен, одетый в плотный плащ с тремя пелеринами. С ужасающей четкостью мне врезалось в глаза, что подол его плаща был вымазан глиной, а темные волосы слегка трепетали на ветру, как птичьи перья. Шляпы не было, затылок представлял собой сплошную рану. Белый камень, у подножия которого скорчился человек, был весь испятнан бурыми потеками.
В ужасающей, бездыханной тишине я медленно-медленно подалась назад, перелезая через вал обратно. Не помня себя, выбралась из лабиринта, споткнулась и припустила к деревне. Сердце бешено колотилось, легкие горели от скопившегося воздуха. И только добежав до человеческого жилья, до первых деревенских домов, я обнаружила, что могу кричать.
Глава 15
До этого дня жизнь деревеньки Кавертхол была спокойной и сонной, как поверхность пруда в дальнем конце улицы, чью мирную гладь может возмутить разве что стайка гусей. И вдруг в одночасье все изменилось. Спустя некоторое время возле места преступления собралась целая толпа. Впрочем, большинство людей, как я заметила, по-прежнему старались держаться на почтительном расстоянии от Лабиринта.
Мы довольно долго ждали, пока из Босвена прибудут судейский чиновник с констеблем. Меня немного потряхивало — то ли от озноба, то ли от пережитого страха: ведь в первую минуту мне показалось, что мертвый человек в лабиринте был мистером Уэсли. У дяди был похожий теплый плащ с пелеринами и такие же темные волосы. Позднее, когда нашлись двое смельчаков, которые перенесли тело к церкви, пристойно сложив ему руки на груди, мы все узнали в убитом Джереми Хартмана. Я ощутила даже некоторую неловкость от вспыхнувшего облегчения.
Мистер Уэсли появился еще позже, вполне себе живой, со сжатым в нитку ртом и сердитыми блестящими глазами. Оценив обстановку, он послал людей за дознавателем и сам куда-то уехал, а меня распорядился отвести в лачугу Дуайта, расположенную поблизости.
Жилище старого рыбака (которого, кстати, дома не оказалось) и само походило на одряхлевшего старика: скрюченного, подслеповатого и местами облысевшего (за годы существования домишко растерял часть черепицы, а у хозяина, видимо, никак не доходили руки поправить дело). Пахло в нем, словно в худших кварталах Кречи, зато можно было укрыться от ветра. Там мы и ждали, пока приедут судейские чиновники. Это произошло не скоро. Бледное чахоточное утро успело превратиться в такой же пасмурный мутный день, когда в Кавертхоле появились представители правосудия. Узнав, что тело погибшего перенесли в дом, нарушив тем самым картину преступления, дознаватель расшумелся не хуже, чем мистер Тревор. Я слышала, как староста втолковывал ему что-то о Лабиринте и связанных с ним легендах, но не думаю, чтобы чопорный чиновник проникся этими мистическими настроениями.
Прошло много времени, прежде чем у него, наконец, дошли руки до свидетеля, обнаружившего тело, то есть, до меня. Мы сидели напротив друг друга, как два противника на дуэли, и я тихо радовалась, что скудный засаленный свет не позволял рассмотреть выражение моего лица. Дознаватель оказался человеком с непримечательной внешностью и поистине дотошной въедливостью. После его вопросов (ответы на которые он прилежно записывал в холщовую тетрадь) во мне снова зашевелился страх:
— Это правда, что вчера ваш дядюшка назначил встречу убитому? Где именно, не знаете?
Его глаза — совершенно заурядные, как два шестипенсовика — бродили по моему лицу. Я постаралась не выдать своего смущения. Сегодня на рассвете мистера Уэсли точно не было дома. Я заметила это по состоянию Уайтбора, очень чутко
реагировавшего на отсутствие хозяина: в такие часы замок становился похожим на старого пса, угрюмо лежащего возле будки. Где, интересно, носило моего дядю в столь ранний час? И как мне себя вести, чтобы не навлечь на нас лишних подозрений? Энни Фишер приложила бы все силы, чтобы ввязаться в расследование, благородная девица Анна Уэсли при виде покойника лишилась бы чувств, ну а я застряла где-то посередине, как овца, запутавшаяся в кустарнике, и чувствовала себя примерно такой же беспомощной.
— Это было не настолько срочное дело, чтобы вставать ни свет ни заря, — наконец ответила я, вымучив отвратительно ненатуральную улыбку. — Но вы можете уточнить время у мистера Уэсли, конечно.
Дознаватель кивнул, разом потеряв ко мне интерес. Может быть, решил проявить сочувствие к барышне, чьи хрупкие нервы сегодня подверглись такому ужасному испытанию. Или наоборот записал меня в число подозреваемых. Известно же, что человек, первым обнаруживший труп, часто оказывается последним, кто видел покойника в живых.
Выйдя на воздух, я обнаружила, что дядя позаботился обо мне, оставив в деревне грума с коляской, чтобы тот отвез меня домой. Я невольно почувствовала благодарность: добираться пешком после тяжелого дня просто не было сил. Как бы я ни относилась к Джереми Хартману, его ужасная смерть вызывала только сочувствие. Кроме того, меня немного беспокоило, как отреагируют сиды на святотатство, совершенное в их владениях. Присутствие Лабиринта остро ощущалось даже в наступивших сумерках. Садясь в экипаж, я посмотрела в сторону холма и вздрогнула: если вчера вечером спираль лабиринта бледно светилась, словно месяц в ночи, то теперь он был весь покрыт черным кружевом. «Скалларии долго не цветут, — вспомнились объяснения доктора Медоуза. — Обычно они зацветают самыми первыми и быстро гибнут от малейшего холода». В отличие от вчерашнего, день сегодня выдался мрачным и промозглым, под стать совершенному злодеянию, а от соленого ледяного ветра листья скалларий почернели и казались вырезанными из жести.