Еще один Валентинов день
Он протянул руку и расстегнул лифчик, все еще болтавшийся на ней, молниеносно стянул шелковые трусики и отбросил в сторону.
– Не хочу снова причинять тебе боль, – виновато проскрежетал он. – Но не могу с собой справиться. Еще слишком рано…
– Покажи мне, – отмахнулась Хелен от его озабоченности. – У нас есть всего несколько часов. Научи, что надо делать.
Рафферти застонал, последняя попытка сдержаться провалилась, он погладил ее между ног, разжигая истому в заветном местечке. Хелен выгнулась дугой, всхлипнув от удовольствия, он улыбнулся в темноте, приговаривая, нашептывая, какая она сладкая и пылкая, какая мягкая и гладкая, какая влажная и горячая, и как сильно он ее хочет, и как нестерпимо нуждается в ней.
– Медленно, любовь моя, – прошептал Джеймс, усаживая на себя сгорающую от страсти, трепещущую и готовую на все возлюбленную. – Очень-очень медленно. Не спеши. Господи, Хелен…
И затих от наслаждения, когда она, следуя его указаниям, осторожно опустилась и полностью вобрала в себя стальную твердость.
На этот раз никакой боли не ощущалось. Только теснота и растяжение, только огромная восхитительная наполненность внутри. Хелен таяла, сердце разрывалось, душа парила. Рафферти удерживал ее бедра большими ладонями и задавал неторопливый ровный темп, который, скорее всего, сведет ее с ума. Он владел собой куда лучше, чем она. Когда она была готова разлететься на куски и взлететь к небесам, он перекатил ее на спину, накрыл собой, медленно и ритмично заработал бедрами. Хелен хотелось кричать, впиваться ногтями в широкие плечи и плакать.
И вдруг Рафферти тоже обезумел, он толкался в нее снова, снова и снова, в таком исступленном желании, что вызвал у Хелен необузданный отклик. Потом окаменел в ее объятиях, жесткое тело выгнулось, с губ сорвался сдавленный стон. Хелен воспарила вместе с ним, бросаясь в омут любви, не признающей границ времени и пространства, жизни и смерти.
Рафферти все еще крепко ее стискивал, и она надеялась, что он оставит хоть какой-то след, пусть даже синяк, который будет напоминать о нем, когда он исчезнет. Все что угодно, любой знак, что он действительно был с ней.
Рафферти спрятал лицо в волосах любимой, сердце билось так же яростно, как у нее. Хелен жаждала вцепиться в него так неистово, чтобы все силы ада и рая не смогли его оторвать от нее. Конец придет всевластью смерти… Откуда это? Из Шекспира? Из Библии? Неважно, лишь бы оказалось правдой.
Постепенно любовники пришли в себя.
– Я раздавлю тебя, – пробормотал Рафферти, не пытаясь сдвинуться в сторону.
– Вот и хорошо. Не покидай меня.
И невольно вздрогнула от неудачной просьбы.
– Имею в виду, не…
– Я знаю, что ты имеешь в виду.
Рафферти поднял голову, посмотрел на Хелен, и впервые его лицо было странно спокойным. Ни мрачной насмешки, ни темных секретов, прячущихся в глазах.
– Не хочу покидать тебя.
Хелен обнаружила, что может улыбаться, по-прежнему крепко сжатая в его объятьях.
– Правда? Мог бы и обмануть.
Он поцеловал ее, слегка касаясь распухших губ.
– Не стоило заниматься с тобой любовью, а потом исчезнуть, – печально промолвил Рафферти. – Ты заслуживаешь лучшего…
– Угу, – кивнула Хелен, впав в беззаботное веселье, – но так уж случилось, что я никого другого не хочу. Ты вернешься ко мне? В следующем году?
Она даже не старалась скрыть тревогу и любовь в голосе. Он в любом случае все понимает.
– Не могу просить тебя ждать триста шестьдесят пять дней…
– Триста шестьдесят три, – поправила Хелен. – Я ждала тебя двадцать девять лет. Какое значение имеют триста с чем-то дней?
– Хелен, я…
На этот раз она остановила его, приложив пальцы к теплым губам.
– Больше ничего не говори, ладно? – прошептала она. – Пообещай, что вернешься. Я буду ждать.
– Не хочу, чтобы ты…
– Я буду ждать, – сурово отрезала прокурорша.
Рафферти закрыл глаза, тщетно борясь с собой. Потом открыл, в сияющих глубинах царили любовь и согласие.
– Я вернусь.
– Не сомневаюсь, – проворчала Хелен, голос звучал незнакомо и серьезно даже для собственных ушей. – И для нас начнется новая жизнь.
Потом неохотно смежила веки, не в силах держать их открытыми ни минутой дольше.
Хелен не хотела спать. Не хотела терять ни единой секунды, ни единого момента, ни единого вздоха, ни единого удара сердца. Но у организма собственные нужды и своя мудрость. Она пережила самые бурные сорок восемь часов в жизни, телу требовалось отдохнуть и восстановиться, независимо от того, как сильно она сопротивлялась. Хелен закрыла глаза, впитывая вес мужского тела, запах разогретой кожи, звук ровного дыхания. А потом отключилась.
Рафферти подождал, пока она не заснет, подождал, сколько возможно, потом осторожно отвел ее руки и лег рядом, наблюдая в лунном сумраке за сном любимой.
Снег давно перестал идти – еще до того, как они спустились с крыши. Случившееся там казалось странным и далеким. Бывший гангстер никогда не видел так много копов в одном месте и в одно время. Вполне достаточно, чтобы заставить понервничать.
Однако Рафферти полностью игнорировал полицейских. Потому что слишком переживал за Хелен… лицо бледное и испуганное, мышцы ослабли, глаза распахнутые и любящие. Впереди неизбежная встреча с судьбой, значит, необходимо воспользоваться каждой минутой жизни и любви, прежде чем будет вынужден уйти.
Рафферти тихонько лежал рядом, нежно гладил, убирал волосы со лба, мечтая слизать следы высохших слез на щеках. Он так хотел эту женщину, так изголодался по ней, что никогда не насытится.
Никак не получалось избавиться от ощущения правильности и неизбежности произошедшего. Следовало бы сожалеть о том, что касался Хелен, взял ее, занимался с ней любовью. Следовало бы раскаиваться, что она будет его ждать.
Но не мог. В его жизни нет места логике и долгу. Он просто знал, что прав. И Хелен права, что их любовь – это навсегда. Даже если они знакомы всего сорок восемь часов.
Внезапно вспомнилась Елена. Черные, как смоль, волосы, ярко-голубые глаза, миниатюрная пухлая фигура и старомодные принципы. Она была настолько далека от такой современной женщины, как Хелен Эмерсон, насколько это вообще возможно.
Откуда-то всплыли ее слова. Слова женщины, давно умершей, женщины, которая никогда ему не принадлежала, кроме как в сердце. Хрипловатый голос Елены. Ее пророчество, что когда-нибудь он влюбится по-настоящему.
Все это не имело смысла, и он слишком устал, чтобы разгадывать ребусы. Рафферти много лет старательно пытался понять странное предсказание, но не преуспел. Поэтому решил для себя, что надо без затей наслаждаться каждым дарованным днем.
Джеймс наклонился и легонько коснулся распухших губ Хелен. Он целовал ее слишком сильно, слишком часто и жаждал поцеловать снова. Но больше всего хотелось просто лежать рядом и смотреть на нее, чтобы последнее, что он увидит, было мирным, красивым спящим лицом. Он заберет эту картинку в личную крошечную вечность.
Забвение неумолимо приближалось. Оно всегда подступало во сне, кости немели, накрывало неимоверное утомление, с которым невозможно бороться. Рафферти скользил в неизвестность, словно в теплое мягкое одеяло, утешающее, обволакивающее, и, хотя хотелось теснее прижаться к Хелен и избежать падения в бездну, он знал, что только навредит ей. Лучшее, что можно для нее сделать, – позволить себе уплыть в никуда. Пусть она проснется утром в пустой постели. И если бы он на самом деле был благородным человеком, то понадеялся бы, что, вернувшись на следующий год, застанет ее благополучно устроившей свою жизнь.
Но он не был благородным. И радовался, что Хелен будет ждать.
Джеймс закрыл глаза и позволил мраку поглотить себя.
* * *В лицо бил сверкающий, яркий и слепящий, словно бриллиант, свет. Рафферти прищурился, прикрыв глаза ладонью. Рядом кто-то елозил, выдыхая приглушенные проклятия.