Еще один Валентинов день
– Почему в морозилке? – безучастно спросил Джеймс.
– Так зерна дольше сохраняют свежесть.
– Разве кофе больше не продают молотым?
– Гораздо вкуснее, если молоть самому.
– А я-то вообразил, что так легче, – пробормотал он.
– В смысле?
– Управляться на кухне, – буркнул Рафферти и вышел, закрыв за собой дверь.
Хелен поспешно надела выцветшие джинсы и старую футболку, потом направилась на кухню. Рафферти нашел кофе в зернах, но смотрел на пакет с опаской.
– Не вижу кофемолки.
Она махнула на электрическую, но он, кажется, ничего не понял. Джеймс не застегнул рубашку, оставив открытой твердую мускулистую грудь. Кожа была покрыта загаром, и Хелен снова почувствовала неудержимое желание выяснить, откуда явился этот субчик. И куда собирается.
Не говоря ни слова, забрала у неумехи зерна и с нарочитой сосредоточенностью принялась готовить кофе. Подождала, пока жидкость закапает в сосуд, затем повернулась к Рафферти, пытаясь найти место, где можно безопасно сфокусировать взгляд. Соблазнительная грудь слишком отвлекала.
– Где ты так загорел? – спросила Хелен, не в состоянии подавить любопытство.
«Интересно, выгоревшие волоски грубые или мягкие на ощупь?»
– Во Флориде. Побывал там в свой последний январь.
– И куда направишься, когда покинешь Чикаго? И где ты живешь?
Он покачал головой. Кухня была огромной, но, когда Рафферти заполнял собой пространство, съеживалась до крошечной. Кофе медленно капал.
– Поиграем в «Двадцать вопросов»? – рявкнула прокурорша. – Или соизволишь ответить?
Тепло в мужских глазах исчезло, остался только холодный мрачный сарказм.
– Как пожелаешь. Понятия не имею, где окажусь после Чикаго. Понятия не имею, где я живу. Загар остался от последнего визита во Флориду, который по случайности пришелся на конец января… 1929 года.
Хелен прищурилась на шутника, всячески старалась не сорваться:
– Так сколько же тебе лет?
– Зависит от того, как считать. Я родился в 1895 году в городе Колумбус, штат Огайо.
– Стало быть, девяносто восемь. А ты неплохо сохранился, – сухо заметила Хелен.
Кап, кап, кап – сочился кофе.
– Можно сказать и так. Я погиб в возрасте тридцати четырех лет. В день святого Валентина.
«Что еще он напридумывает, пока готовится напиток?»
– В день святого Валентина, в 1929 году, – протянула она. – Ну конечно. Тебя застрелили в гараже вместе с кучей других бандитов. И за этой бойней стоял Аль Капоне.
– Да.
Дергаными резкими движениями Хелен достала две кружки и поставила их на стойку. Вытащила из кофеварки ёмкость, услышав шипение убежавшего кофе, и наполнила обе чашки. Повернулась, обхватив свою обеими руками, пытаясь держаться хоть за что-то.
– А здесь-то ты что делаешь? – спросила она с невероятным на ее взгляд спокойствием.
– Каждый год на два дня я возвращаюсь в Чикаго. На 13 и 14 февраля. Затем исчезаю. Не знаю, куда проваливаюсь потом и что со мной происходит в промежутке между воскрешениями. Черт, да я вообще сомневаюсь, что действительно существую. Может, я всего лишь иллюзия.
– Дурной сон, – пробормотала Хелен, делая глоток слишком крепкого кофе, чтобы успокоить нервы. – А что тебе надо в моей квартире?
– Не так-то просто объяснить.
– Это вряд ли. Ты без запинки вывалил на меня весь этот вздор о ежегодном воскрешении из мертвых, как в плохом кино. Зачем же останавливаться? – надтреснутым сердитым тоном протянула Хелен.
– Ты мне не веришь?
Казалось, Рафферти больше удивлен, чем обижен ее язвительностью.
– Конечно, не верю. Никогда не была горячей поклонницей паранормальных триллеров… «Ночь живых мертвецов» не относится к моим любимым видео. Скажи честно, зачем ты здесь и чего хочешь от меня? И какое отношение к тебе имеет Билли Моретти?
Рафферти заколебался, и Хелен засомневалась, скажет ли он правду. Очевидно, нет.
– Билли – один из погибших в гараже.
– Ах, вот оно что, – ехидно каркнула прокурорша. – Тогда почему я видела его тысячу раз, а не только в прошедшем феврале?
– Он вернулся навсегда. Я нет.
– Почему нет?
– Откуда мне знать, черт возьми? Может, я хуже других. Может, не заслужил. Может…
– Может, ты несешь полную чушь!
Рафферти недовольно прищурился, протянул руку за кружкой кофе, задев злючку длинными пальцами. Кожу закололо по всему телу, особенно в низу живота. Язва желудка, напомнила себе Хелен. Не страсть.
– Считаешь, я все выдумал? – спросил Джеймс, сделав большой глоток.
– Считаю, что ты, скорее всего, писатель-фантаст. Или работаешь в «Скрытой камере».
– В какой еще «Скрытой камере»?
Что-то оборвалось внутри Хелен.
– Не вешай мне лапшу на уши, Рафферти! Ты не можешь быть каким-то дурацким зомби, воскресшим из мертвых гангстером, не настолько ты безумен, чтобы всерьез плести подобные небылицы. Хотя достаточно сумасшедший, раз вообразил, что имеется хоть один чертов шанс убедить меня.
Рафферти не двигался. Аура спокойствия окутывала Джеймса, полная невозмутимость нервировала. И тут он усмехнулся кривой самоироничной улыбкой.
– Ты показалась мне чрезвычайно доверчивой, – заявил он, сделав еще один глоток.
Ужасно странно, но теперь, когда Рафферти признался во лжи, Хелен вдруг задумалась, есть ли хоть малейшая вероятность, что он говорил правду. Потом в голове лихорадочно заметались мысли.
– Зачем ты это делаешь?
– Делаю что?
– Обманываешь меня.
На мгновение она забыла, как близко он стоит. Рафферти пошевелился, подался вперед и навалился на спорщицу всем весом, вдавив спину в шкафчик. Хелен ощутила пылающую тяжесть мужского тела – кожи, мышц, костей и сухожилий – и поняла, как сильно он ее хочет. Джеймс наклонился и провел губами по ее рту, пахнув кофе, сигаретами и страстью.
– Потому что ты очень соблазнительная.
Хелен позволила себе на мгновение прильнуть к твердым губам, прежде чем отступить.
– А ты не из тех, кто способен противиться искушению? – прошептала она.
– Я стараюсь, советник. Честно, стараюсь.
Отпрянул от нее, и Хелен вдруг замерзла.
– Чем мы займемся сегодня?
– Кто это «мы»? Порядочные люди?
Джеймс посмотрел на нее с явным удивлением, но не произнес всем известную ответную реплику. Но ведь все телезрители без исключения слышали старую шутку из сериала «Одинокий рейнджер». По-видимому, кроме Рафферти.
– Хелен, сегодня День святого Валентина. И, насколько я могу судить, вокруг тебя не толпится куча парней, жаждущих отметить этот праздник вместе. Так что придется провести его со мной.
– И что мы будем делать? Наведаемся в гараж, где тебя застрелили?
– Все это давно в прошлом, – дернул головой Рафферти. – Там теперь дом престарелых, который я вовсе не стремлюсь посетить. Тем более что все обитатели по сравнению со мной просто молокососы.
– Рафферти… – угрожающе прошипела Хелен.
– Обещаю вести себя прилично. Просто притворись, что никогда не слышала о моем бурном прошлом. Считай меня коммивояжером мануфактуры из Огайо, на том и остановимся.
– Коммивояжер? – ошарашено повторила прокурорша. – Мануфактуры?
– Продавец, – поправил Джеймс. – Текстиля и готовой одежды. В «паккарде» остались образцы…
– Рафферти, – снова предупредила она.
– Так как мы собираемся провести день?
Следует вышвырнуть его из дома. Позвонить либо в полицию, либо в психушку. Надо выдумать какой-нибудь предлог и убраться куда подальше. Правда, пока Рафферти ничего такого не сделал, зато лгал с первой встречи. О Билли, о себе, обо всем. И, что самое странное, самое возмутительное, – эта нелепая ложь выглядела невероятно правдоподобной.
– Я собиралась пойти на вечеринку, – услышала Хелен собственный голос.
– У тебя свидание? – недовольно спросил Джеймс.
– Это необычная вечеринка. У меня куча друзей, которые любят отмечать разные праздники. Каждый год закатывают званый ужин а-ля премия Оскар, когда мы все надеваем вечерние наряды, едим попкорн и смотрим кино. На Четвертое июля запускают фейерверки, на Пасху организуют поиск пасхальных яиц [13], где все наряжаются, как для пикника.