Царь с востока

    - Господин! Пора ли стрелкам начать? - спросил Кандзи, обернувшись к даймё.
    Такехиро, надевая на голову шлем, степенно кивнул:
    - Пусть начинают...
    Про то, чтобы отозвать назад айну Онибиси, продолжавших вести упорный бой с Сибуцари, никто и не вспомнил, а может, не захотел вспомнить. Онибиси подобрались совсем близко к засеке, заплатив за это жизнями пяти воинов, а с десяток лучников, зажимая кровоточащие раны, уже ковыляли прочь от места сражения - стрелы Сибуцари не были отравлены, а потому раненые не умирали. Вождь их находился рядом с Такехиро Мацумаэ - и он был доволен, потому как конец Сагусаина был близок и все земли, охотничьи и рыболовные угодья Сибуцари перейдут к нему, а оттого выгода от торговли с японцами станет ещё крупнее. Вождь неотрывно следил за даймё, что был окружён знатными воинами, отчаянно ему завидуя. Жаль, ему не стать таковым - высокое положение доступно только японцам.
    'Неужели я хочу быть японцем?' - подумалось вождю Онибиси и ему стало стыдно - ведь раньше он гнал от себя подобные мысли.
    Размышления были прерваны выстрелами из аркебуз, и сердце его в тот же миг сжалось - ведь воины Онибиси всё ещё находились там, у завала из деревьев, и они неминуемо попадали под убийственные залпы аркебуз, чья жестокая сила была ему хорошо известна.
    Но что это? Вдруг всполошились воины вокруг Такехиро Мацумаэ, огласив грозными воплями окрестности. Ведь наземь упали аркебузиры, присланные из Эдо...
    А на засеке продолжали греметь выстрелы, в числе прочих стреляли и нанятые за золотые монеты якутские казаки из отряда Бугра:
    - Эвона как! Что, съели?! - в боевом запале хохотал Василий Бугор, уверенными движениями заряжая выданную ему во Владивостоке винтовку.
    Выстрелив снова, казак воскликнул, победно оглядывая товарищей:
    - Ага! Ещё один!
    Щиты, устанавливаемые японскими аркебузирами перед собой для защиты от стрел айну, больше не помогали им, раскалываясь, разбиваясь в щепы от нежданных японцами пуль. В считанные мгновения десятки свинцовых вестников смерти, прилетевшие с противным уху свистом из-за покрывшихся сизым дымом поваленных деревьев, где гремели выстрелы, буквально растерзали отряд эдосских стрелков. Около полусотни их были убиты сразу же, не успев даже выстрелить в сторону неприятеля. Удивительно меткие выстрелы невидимого врага разбивали щиты и рвали в кровавые клочья тела аркебузиров и пушкарей. Вместе с ними падали наземь и насаженные на длинные тонкие древки полотнища со знаками кланов. Убийственные выстрелы стали достигать и копейщиков. Тут уж не выдержали воины клана Мацумаэ, в испуге подавшись назад.
    - Откуда у варваров аркебузы?! - вопил Такехиро, вдруг перестав справляться со своенравным жеребцом.
    Последним, что превратило войско Такехиро в скопище беспомощных, разбегающихся людей, стал залп нескольких орудий со стороны укрепления айну. Ядра, вылетевшие из-за раздвинутых в стороны деревьев, закрывавших путь на перевал, взорвались сотнями горячих осколков, от которых воины валились, словно тростник под ударом меча. Этого вынести было нельзя, руки даймё ослабли и он свалился с жеребца. Но уже скоро, подхваченный Кандзи, он был посажен на другого коня.
    - Нужно уходить в крепость, господин! - завопил старый самурай.
    Такехиро беспомощно и жалко кивнул, осознавая своё полное поражение и грядущее великое бесчестье клана. Взглянув на Накагуро, он по-настоящему испугался - самурай будто остолбенел, а его глаза... Их-то и испугался Такехиро. А услышав вдруг резкий свист и дикое гиканье, доносившееся с поля боя, Мацумаэ посмотрел назад. Ему показалось, что он сошёл с ума - его мечущихся воинов, словно каких-то терзаемых животным страхом крестьян, по лугу гоняли конные айну, одетые в доспехи. Причём делали это столь умело, что не поддавалось никаким разумным объяснениям. Судорожными движениями Такехиро сумел заставить коня ускакать прочь от этого страшного места, тогда как Кандзи наоборот, бросился на одного из айну. Стуча зубами от невыносимого волнения, Мацумаэ гнал коня вперёд, ничего не слыша. И, конечно же, он не видел, как упал старый самурай Накагуро Кандзи, сражённый выстрелом из револьвера. А его убийца, оглядевшись, слез с коня и поднял с земли богато украшенный шлем самурая, водрузив его себе на голову, и довольный собою, рассмеялся, уперев руки в бока.
 
    Ничего не видя перед собой из-за пелены, что застила ему глаза, Такехиро остановил коня и неловко пройдя несколько шагов к темнеющему лесу по высокой траве, упал на колени. Сняв доспех, он разорвал на себе одежды и лоскутом материи обмотал лезвие своего меча. Взявшись за середину лезвия, он воздел невидящие глаза в небо, после чего выдохнул и вонзил острие меча в левый бок и потянул его к правому, разрезая живот.
    Умер даймё под пение лесных птиц и шум ветра в кронах высоких деревьев.
    Корея. Май 1654.
    За прошедший год в Корее произошло слишком многое, что в самом ближайшем будущем должно будет кардинально изменить традиционный уклад жизни общества. Пока нововведения стали реальностью только в столице, а также в северной провинции Хамгён, вотчине властителя. Но вскоре ван Бонгрим собирался реорганизовать административную систему, провести военную и экономическую реформы в остальных провинциях. В Сеуле до сих пор осторожно, озираясь по сторонам, шептали про 'зимнее избиение' чиновников и военачальников, не согласных с политикой и взглядами нового вана. Говорили, что вступивший на престол принц помутился рассудком после смерти старшего брата - вана Сохёна. И вот во дворце появился опальный прежде Бонгрим. Он пришёл в столицу с севера, из Хверёна, во главе войска стрелков-аркебузиров. Во время его марша на Сеул он входил в города - и ему оказывались высшие почести, его признавали за будущего властителя. Подойдя к столице, он встал лагерем у восточной окраины и послал во дворец Чхандок переговорщика - военного начальника провинции Хамгён, сопровождаемого полуротой стрелков. Высшим сановникам был предъявлен ультиматум, и в тот же день в столице было объявлено о скором восшествии на престол нового властителя - среднего сына вана Инджо, принца Бонгрима. А спустя полгода ван, опираясь на верные ему полки стрелков, произвёл в Сеуле настоящую чистку верхов - многие столичные, а также провинциальные военачальники и чиновники, приглашённые на празднества, лишились головы на площадях, украшенных ко дню торжества. Кровь лилась рекой - так говорили шёпотом очевидцы. Множество людей попросту исчезли навсегда - вторили им уцелевшие сановники. Если население северных провинций Кореи было наслышано о победах принца над маньчжурами, а оттого питало к Бонгриму уважение, а то и страх, то на юге началось глухое роптание - солдатам пришлось усмирять бунтовщиков-янбанов, баламутивших тёмное крестьянство. Генерал Ли Минсик, отправленный ваном на усмирение бунта, не брезговал лично казнить виновных - его суды были скоры и жестоки. Простых людей происходившее в столице никак не коснулось, наоборот, народ в итоге поддержал решительные действия властителя. Все цинские чиновники, захваченные гвардейцами вана, были выдворены из пределов страны. Бонгрим объявил о начале нового этапа в жизни государства - века знаний, века прогресса. Но в первую очередь нужно было позаботиться о безопасности державы. Поэтому на границе с маньчжурами начались работы по возведению оборонительных сооружений, строились военные городки, проводились учения и смотры войск. Кроме того, был объявлен особый набор в армию - полки комплектовались только добровольцами, годными к военной службе. На пограничных реках появились 'речные драконы' - корабли северного властителя, наводившие ужас на цинских воинов. Бонгрим отдарился за те корабли рисом, перцем, прочими съестными припасами, а также прислал в Нингуту несколько обозов с множеством бочонков селитры. Новый ван совершил неслыханную дерзость, открыто проявив неуважение к империи Цин - его кандидатура на престол не была согласована с Пекином. Более того, он заключил военный союз с властителем северных земель Соколом, который являлся несомненным врагом маньчжур на их северо-восточных границах. В придачу, корейское посольство, отправляемое в Ангарск, будучи ещё в Сунгарийске, встретилось с якутским воеводой Яковом Кокошкиным, который прибыл на Сунгари загодя - по приглашению воеводы Матусевича. Позже Яков Романович в подробностях отписал в Москву 'скаску о царстве Корейском', а также о дозволении ангарского государя начать торговлю с оным царством через крепость Нингуту. А уже через месяц послами вана в Урге был заключён военный союз и с федерацией халхасских ханов. Таким образом, в самое короткое время были созданы все условия для обеспечения обороны корейского государства, наконец, добившегося независимости.