Мой летний эротический роман (СИ)

— Мне очень хорошо с тобой, — вполголоса говорит Мэтт, обнимая меня крепче. — Ты мне по душе.
Не понимаю, что с ним происходит… Он словно со мной прощается.
Глупости! Мэтт бы сказал. Но на мгновение мне становится больно так, что режет в груди. Просто от одной только мимолетной мысли…
— Пойдем, — уже бодро говорит Мэтт и берет меня за руку.
В лимузине Лис включает лазерное шоу и легкую танцевальную музыку. Мы снова пьем шампанское, откуда-то взялось блюдо с фруктами.
Лимузин плавно скользит по ночному городу, останавливаясь возле неоновых вывесок то в одном месте, то в другом. Когда Лис со Жекой выскакивают на улицу, мы с Мэттом целуемся. Потом они возвращаются с целлофановыми пакетами. «Сувениры», — поясняет Лис.
Как же мне нравится целоваться с Мэттом!.. В эти минуты во мне просыпается какая-то другая Ника: сексуальная, дразнящая, желанная, смелая.
Последняя остановка лимузина — бутик-отель, стилизованный под замок: кованые фонари, кирпичные стены, окна со шпросами. Мы вваливаемся в ресторан в подвале, там для нас зарезервирован отдельный зал со сводчатой крышей и дубовыми столиками. В конце зала — небольшая сцена, едва заметная в темноте, тусклый свет туда не дотягивается. Справа от нее — черный рояль.
Лис быстро делает заказ и возвращается к нам.
— Так, пока ждем, давайте поиграем в игру наоборот. Ведущий говорит, что он делал много раз, и если кто-то из игроков этого не делал, то делает прямо сейчас. Готовы?..
Я теряюсь от обилия форм слова «делать», мысленно пытаюсь подобрать синонимы, чтобы избежать повторов — профдеформация, а Лис уже начинает игру.
— Итак, я много раз… пел в караоке!
Опять рогот, свист, все рады, я тоже смеюсь, пока не оказывается, что в караоке пели все, кроме меня. И мне нужно идти на сцену.
— Я? — пьяно улыбаюсь. — Да ни за что! У меня ни голоса, ни слуха.
— Правила есть правила! На сцену! — Жека и слушать меня не хочет.
— Ника, не ведись! — смеется Мэтт. — Ты ничего им не должна.
И именно эти слова поднимают меня со стула.
Едва я выхожу на сцену, еще темную, Лис хватает меня за руку и утаскивает за портьеры.
— Надень это, — говорит он неожиданно трезвым, удивительно серьезным голосом и протягивает мне два пакета. — Надень. Так надо. Это для Матвея, потом сама поймешь.
Но сейчас я ничего не понимаю. Стою, хлопая ресницами, и смотрю на что-то красное в пакете. Во втором — какая-то коробка.
Дергаюсь, когда на сцене зажигаются софиты, щурюсь. Что происходит?.. Но ощущение такое, будто я уже не властна над происходящим. Мне нужно просто отдаться течению этого вечера и посмотреть, куда оно меня занесет.
Переодеваюсь в короткое бархатное платье с открытой спиной. Сейчас оно кажется не красным, а рубиновым. Надеваю черные туфли на каблуке.
Это точно происходит не со мной.
Слегка неустойчиво выхожу на центр сцены к микрофону. Свет бьет прямо в глаза. Я прикладываю ладонь козырьком ко лбу, но все равно толком не могу ничего рассмотреть, кроме трех темных фигур, сидящих на стульях недалеко от сцены.
Аплодисменты, улюлюканье, задорный свист — группа поддержки у меня мировая!
Над головой вспыхивает экран, до этого незаметный в темноте. Начинает звучать музыка, очень знакомая, но я понимаю, что за песня, только когда на экране появляются слова.
Да блин!.. Как такое спеть?!
Но слога в тексте уже подсвечиваются и, второпях догоняя музыку, я пытаюсь вытянуть: «В конце туннеля яркий свет слепой звезды…»
Мамочки…
В тональности солистки «Города 312» я даже не пробую петь, пытаюсь нащупать свою.
— Хорошо! Хорошо! — громко поддерживает меня Лис, и я чувствую себя чуточку увереннее.
— Давай, умница! — кричит мне Жека, между прочим, оперный певец.
Если он еще не сбежал из ресторана, значит, мои потуги действительно можно вынести. Проносится мысль, что в начальной школе я пела в хоре, — в общем, начинаю в себя верить. И только я дотягиваю припев, как в конце тоннеля гаснет свет. То есть отключается музыка. Но текст по-прежнему бежит по экрану…
 
— Давай! — кричит Лис.
Легко сказать!.. Да блин!..
И я продолжаю петь без музыки.
Но теперь все не то. Я словно внезапно протрезвела и поняла, что стою одна на сцене и пытаюсь петь перед музыкантами. Мой голос становится все слабее, я сбиваюсь с ритма. Все…
И вдруг снова звучит музыка. Не фонограммная, как раньше, а настоящая, живая, фортепианная. Кто-то мне аккомпанирует.
Первые ноты проявляются будто неуверенно, как и мой голос, но музыка быстро набирает силу. Звуки наполняют пространство, отскакивают от каменных сводов, догоняют друг друга, закручиваются в виражи. И я тоже пою громче и даже, кажется, попадаю в ноты.
«Останусь пеплом на губах…» — отдаюсь я музыке, уже не сдерживаясь, от души. Я даже в своей ванной так искренне не пела.
Мой голос в микрофон звучит громко, но все равно его затмевает немыслимый вокал Жеки, который поднимается ко мне на сцену. Мы заканчиваем песню на одной ноте, хотя наши голоса настолько непохожи, что кажется, будто на разных.
— Кра-са-а-а-вцы! Браво! — кричит Лис, аплодируя мне возле сцены. Жека по-прежнему со мной.
И тогда я понимаю, кто играл на рояле…
— Умница, — вполголоса говорит мне Лис. — Вот теперь ты узнаешь настоящего Матвея.
  
Глава 23
 
Я спускаюсь со сцены.
После оглушительной музыки, пения Жеки и аплодисментов кажется, что в зале повисла гробовая тишина.
Мэтт сидит за роялем, водит подушечками пальцев по клавишам, не нажимая на них, — будто пробует на ощупь. Такое необычное, завораживающее зрелище… Вот бы сейчас на минутку заглянуть в его голову, подсмотреть мысли.
— Ну давай, играй, — подстрекает его Лис. — Никто не узнает. Что происходит в Минске, остается в Минске.
Мэтт поднимает на меня взгляд, будто это я его уговариваю. Рассматривает от макушки до пяток, и лицо у него такое серьезное, что я внутренне сжимаюсь.
Оглядывается на Лиса.
— Это ты подстроил?
— Ну я же костюмер. Прикинул, как она будет смотреться в красном возле черного рояля. — Лис подмигивает мне.
— И музыку ты вырубил?
— Не докажешь! — хитро улыбается Лис.
— То есть пульт от караоке я у тебя в кармане не найду?
— Сначала догони!
Мэтт поворачивается к фортепьяно, тяжело выдыхает. Между его бровей пролегла складка, будто он принимает сложное решение.
— Ладно… — Мэтт перебирает пальцами по клавишам. Звуки льются легко, словно их выпускают на волю. — Тащите виски. Достало уже ваше шампанское.
Лис едва не подскакивает на месте.
— Виски! Жека, слышал?! Официа-ант, мать твою, где ты?! — И он исчезает за дверью.
Мэтт протягивает мне руку и усаживает к себе на колени. Придерживает меня за спину. Я чувствую, как он глубоко и часто дышит. Каких демонов разбудили его друзья? Писательница во мне в восторге, а невинная девушка замерла и смотрит на происходящее с тревогой.
— Вер-роника… — Мэтт утыкается носом в мою шею, делает глубокий вдох. — Как же ты вкусно пахнешь! — говорит он таким тоном, что дыхание перехватывает.
Бесшумно появляется официант. Расставляет на столике возле черного кожаного дивана стаканы с виски, бутылки с водой и тарелки с закусками: сыры, фрукты, мясная нарезка. И так же бесшумно исчезает.
Лис подхватывает один из стаканов и ставит на крышку рояля возле Мэтта. Он все еще придерживает меня за спину, но словно машинально. Чувствую, Мэтт уже там, в музыке, которая рождается под его пальцами. Я соскальзываю с его колен.
Он устраивается на стуле удобнее, играет двумя руками. Звуки то мягкие и медленные, то резкие и торопливые, то синхронные, то вразнобой. Мэтт говорил, что я его удивляю, а сам дал мне сто очков вперед всего за полсуток.
Он отпивает виски и так резко отставляет стакан, что часть напитка выплескивается.
— Давай! Давай! — кричат ему друзья.