Столичный доктор. Том IV (СИ)

Вот сразу видно, что неведомая пока нам матушка больного дворнику весьма дорога. Наверняка рублем на Рождество не обходится. А что, таких жильцов обслуга ценит. Работа у дворника хоть и престижная, по крайней мере сейчас, но собачья. В режиме 24/7, пока не упадешь.
Я, как самый главный, вошел первым, остальные втянулись группой поддержки. Отец Виталий, встретивший нас прежде хозяйки, оказался похож на российский аналог брата Тука из рассказов о Робин Гуде — чуть ли не двух метров ростом, кулаки размером с мою голову. Но с вполне скрепной бородой и добрыми печальными глазами.
— Благодарю, что откликнулись. Прошу вас, — произнес он не очень уместным для его комплекции высоким баритоном. — Надежды мало, но как не попробовать…
Ладно, дядя, давай мы посмотрим. Ты у нас спец по соборованию и прочим загробным таинствам, а мы сейчас узнаем, точно ли умирает, и сколько там надежды осталось. Может, и рано в гроб.
Впрочем, стоило нам войти в комнату, где лежал больной, я со священнослужителем стал абсолютно солидарен. Дело пахнет ацетоном, что и в двадцать первом веке шансы уменьшает до абсолютного минимума. А сейчас… Пожалуй, у соборования шансов больше, чем у медикаментозного лечения.
Рассказ матери пациента всё только подтвердил. Началась болезнь с полгода назад. Полностью здоровый студент-химик, подававший большие надежды, вдруг начал худеть. Хотя ел при этом как бы не больше прежнего. И еще его постоянно мучила жажда. Обратились к врачу, тот выписал глистогонное и порекомендовал получше питаться. Не помогло. Альтернативные способы типа заказа молебнов и паломничество по святым местам дали надежду. Потому что состояние улучшилось. С тех пор к докторам не обращались. Состояние начало сильно ухудшаться примерно месяц назад. Улетел в канализацию набранный вес, пил парень по ведру в день, и этого не хватало — всё тут же выходило наружу через почки. И вот вчера начал терять сознание… Короче, вот и мы.
Диагноз ясен. Студентам показывать можно. Сахарный диабет первого типа, это который инсулинзависимый. Декомпенсированный. Кетоацидоз. Судя по «отчаянному» дыханию Куссмауля, глубокому, редкому и шумному, жизни пациенту осталось не очень много. Богомолие совпало с периодом мнимого улучшения — «медовым месяцем». А потом понеслось под откос. Лечения без инсулина не существует.
Кстати, а ведь Лангерганс островки клеток в поджелудочной описал давно, лет тридцать назад. И даже одна дама, проживающая в Петербурге, гинеколог вроде, описывала их экзокринную сущность. Как же ее фамилия? Леска? Резка? Улезко! Найти бы ее, пусть занимается инсулином, до открытия которого лет тридцать еще. Не забыть бы, потому что сейчас лезть в карман и писать в блокнотик не очень корректно.
Для порядка посмотрели, конечно. Хоть так проявить уважение к умирающему. Он достоин внимания до последней секунды своей жизни, так что как бы доктор не устал, а за руку подержаться надо, послушать то самое дыхание, заглянуть в иссохший рот, пощупать живот. Много чего сделать можно, даже когда понимаешь тщетность производимых манипуляций.
Мать пациента, Марья Ильинична, сидела на стуле без движения, тихо, как мышка. Казалось, она замерла и мысли ее витают где-то далеко отсюда. Может, устала уже от зрелища каждодневного угасания своего сына. Ну и пусть. Всё лучше, чем завывания и вопли с заламыванием рук. Насмотрелся выше крыши. Особенно поражает, когда плакальщица, только что выдиравшая волосы и бьющаяся головой о стену, стоит задать какой-нибудь вопрос, замолкает, выдает ответ, и продолжает лупить лбом обои.
Но здесь не так. Вот такие тихие потом стреляются и вешаются гораздо чаще крикунов. Надеюсь, отец Виталий за этим проследит.
— Что скажете, доктор? — спросила она, когда я закончил осмотр. Остальные еще копались, что-то уточняли, но главным Марья Ильинична безошибочно признала меня.
— Вашему сыну осталось очень мало. Он умирает. Мне очень жаль, но помочь ничем не получится. Болезнь называется диабет — отказывает поджелудочная железа.
 
— Неужто из какой-то одной железы можно умереть⁈
— Можно
— Так вырезать ее! — женщина схватила меня за руку — Я согласная
— Боюсь, это очень важная железа. Без нее не усваивается важные вещества в организме. Он слабеет, умирает.
Врать ей я смысла не вижу. Финал и так случится скоро. Дай ей сейчас хоть миллиграмм надежды — разочарование потом будет гораздо хуже теперешнего.
Мать отпустила мою руку, схватилась за спинку стула и сжала ее так, что побелели костяшки.
— Гришенька, сыночек мой… За что мне такое? Господи, дай ему мою жизнь! Мне незачем без него, так пусть поживет хоть немного…
Столько боли… Мне показалось, что у священника глаза заблестели. А ведь, как и медики, чужих страданий насмотрелся с избытком. Блин, и у меня что-то в носу защипало. Как же паскудно на душе, а? И ведь ничего сделать нельзя. Нет, получить экстракт атрофированной поджелудочной железы можно. И даже ввести его какой-нибудь подопытной собаке или кролику. Но как наладить получение инсулина в промышленных масштабах? Кажется, первые партии получали на бойнях крупного рогатого скота. Но долго не могли наладить очистку — пациенты умирали от аллергии на чужеродный белок… Может все-таки «зарядить» Славку после антибиотиков заняться инсулином? А ведь на мне еще висит гирями тема туберкулеза. Я скоро год, как слово давал Великому князю Георгию Александровичу, что поищу лекарство… А воз и ныне там.
Я оказался прав. Вызовов больше не было, и как только мой Брегет сыграл семь утра — я со спокойной душой сдал смену и отправился в кабинет Склифосовского отсыпаться на его замечательном диване. Благо Николай Васильевич оставил мне ключ. Ну и накрутил дежурных ординаторов, медсестер, чтобы исполняли все прихоти — бегали за чаем, баранками. Только никаких хлебобулочных изделий мне не надо было. Только спать! Пусть мне присниться Агнесс, наша свадьба, даже не откажусь от фантазий на тему первой брачной ночи…
* * *
Ага! Раскатал губу. Стоило мне только погрузиться в объятия Морфея и увидеть даже что-то пикантное в грезах, как дверь кабинета распахнулась, внутрь повалила толпа врачей, медсестер. Возглавлял шествие не кто-нибудь, а сам Склифософский. Придерживая за талию доктора Романовского.
— Качать!
— Ура, ура!
— Поздравляем!!
Вихрь людей поднял меня с дивана, подхватил и понес. В процессе качали, обнимали.
— Да что происходит то⁈ — в главном коридоре клиники, мне удалось встать на ноги, пригладить волосы
Из палат выглядывали любопытствующие пациенты, сквозь толпу пробрался фотограф со вспышкой, принялся «выцеливать».
— В Ланцете, оказывается, вышла статья про спирохету, лечение сифилис, — Романовский тоже выглядел ошалевшим. — Британские врачи подтвердили наши выводы. И даже пролечили какого-то пациента уколом серы.
Что же… Наш «секрет Полишинеля» выплыл наружу. Следовало ожидать.
— Десятки телеграмм, — Склифосовский вытащил из внутреннего кармана бланки, принялся зачитывать. — Из Северо-Американских Соединённых Штатов. Массачусетский госпиталь присудил вам с Дмитрием Леонидовичем премию Уоррена. Германская академия естествоиспытателей награждает вас медалью Котениуса. А вот еще… Секунду. Англичане тоже расщедрились. Лондонское королевское общество выдвигает вас обоих на Медаль Копли!
Мы с Романовским переглянулись. Последнее будет даже покруче, чем нобелевская премия, которой пока и нет — Альфред еще не умер и не успел завещать все свое огромное состояние наградному фонду.
— Это еще не все⁇ — удивился Дмитрий Леонидович, разглядывая, как Склифосовский копается в бланках
— Не все! Почетные докторские степени вам присуждают Кембриджский университет и Туринская академия наук!
— Господа, это успех всей нашей отечественной науки, — я улыбнулся в сторону вспышки фотоаппарата. — Без вашей помощи, протекции… Нет, даже думать невозможно, что мы бы справились в одиночку с Дмитрием Леонидовичем.