Одиночка

— У нас у всех есть родственники, — вторил ему сосед. — Ты здесь новенький, еще не осознал ситуацию.
— Заткнитесь вы, мать вашу, — прошипел голос с дальней койки. — Дайте спать.
— Извини, — фотография вернулась к Блюму.
Он положил ее обратно в карман куртки. Великан с его койки уже храпел вовсю. Блюм облокотился на перекладину. Глупо было даже думать, что все разрешится легко, как по мановению руки. Сюда согнали тысячи людей, сотни тысяч, и, как сказал Кепка, состав менялся каждый день. Иголка в стоге сена. Это с самого начала было понятно. В сотне стогов сена. В сотне стогов с брошенной в них горящей спичкой. А часы тикали, и времени оставалось все меньше и меньше. Первый день уже завершился. Оставалось еще два. Ну, конечно, вот так сразу все не разрешится, — увещевал он себя.
Блюм прикрыл глаза. На него навалилась усталость.
— Ты, должно быть, очень близок со своим дядей, — заметил второй сосед по койке, похожий на хорька. — Раз носишь с собой его снимок. — Во взгляде Хорька проскочил огонек подозрительности. Недоверчивая улыбочка.
— Ну да, — ответил Блюм. Та же улыбочка. Блюм осознал, что в спешке повел себя неосмотрительно. — Он мне вообще-то отца заменил.
— Отца… понимаю, — повторил Хорек, отводя взгляд в сторону. — Львов, говоришь, — добавил он после паузы, — а ты вроде сказал, что ты из Мазурии?
У Блюма по спине пробежали мурашки. Его предупреждали, что в лагере кругом стукачи. Как будто ему недостаточно немцев за нос водить, так еще и нужно беспокоиться о тех, кто совсем рядом.
Да, очень неосторожно.
Хорек положил голову на матрас и закрыл глаза.
Блюм расслышал, как вдалеке играет оркестр. Он сел.
— Я слышу музыку.
— Ох уж эти новенькие, — вздохнул кто-то, словно в музыке не было ничего необычного.
— Печи раскаляются, — еще один заключенный перевернулся с боку на бок. — Кто-нибудь, прочитайте молитву.
Молитву… Первый день окончен. Оставалось шестьдесят часов… И ни минутой больше. Помолиться. Блюм глянул на Хорька, который, казалось, уснул. Шестьдесят часов на сотворение чуда.
Если Мендль вообще жив. Блюм наконец закрыл глаза.
  
Глава 37
 
Когда фрау Акерманн вернулась, Лео вновь пригласили играть в шахматы. В тот день, как обычно, роттенфюрер Ланге довел Лео до ворот лагеря и тот направился к бараку № 36.
Профессор лежал на своей койке.
— Как вы себя чувствуете? — Лео сел напротив Альфреда.
— Получше, — Альфред сел и выдавил из себя подобие улыбки. — С каждым днем все лучше.
— Вот, смотрите, что я вам принес. Я думаю, вы будете счастливы, — он убрал салфетку и протянул профессору дымящуюся кружку.
— Чай! — лицо Альфреда засветилось. — Это, должно быть, сон. Откуда?
— Ну, как вы думаете, откуда? Конечно, Ланге всю дорогу так и косился в надежде, что я уроню кружку. Но не посмел ничего сделать. Боюсь, он остыл, пока я его нес.
— Не имеет значения, — Альфред сделал глоток и вдохнул благоуханный аромат. — О, это же гвоздика! Я в раю.
— Я говорил, что она позаботится, — с гордостью объявил Лео. — И обо мне, и о вас. — Во взгляде юноши Альфред заметил тень печали и даже покорности. Но не смог понять, откуда они взялись.
— Да, в этом ты оказался прав, мой мальчик.
Она действительно помогла ему.
Он не умер. И это было чудом!
На самом деле это оказался тиф, правда, в легкой форме. Целую неделю Альфред пролежал в лазарете, борясь с болезнью. Двое суток он провалялся в потном оцепенении, пока не спал жар. В бреду ему слышалось, как его зовет Марта, перед его взором проплывали его работы и формулы.
И еще был этот сон, столь странный, что он не мог ничего понять, пока сознание его не прояснилось.
Молодая женщина. Красивая, блондинка около его постели. Она ухаживала за ним. Следила за врачами, требуя, чтобы они его вылечили. «Любой ценой», — настаивала она.
Любой ценой.
Почему?
Потом он узнал, что ему кололи вакцину, предназначенную исключительно для немцев. Ему давали антибиотики, ставили капельницы.
 
— Вот видите, она стала вашим ангелом-хранителем, — улыбнулся Лео.
— Да, это так, — согласился Альфред. — Я тебе за это очень благодарен. Если можно благодарить за то, что я снова здесь.
Он уже неделю как вернулся в барак. Ему позволили набираться сил, не послав в газовую камеру или на тяжелые работы, как остальных. Ну конечно, он все еще был слаб. Однажды приходила медсестра его проведать. Беспрецедентно. Когда он вернулся в барак, больше всех удивились его товарищи. «Мы чуть не заняли вашу койку». Теперь его называли Лазарем. Выжить после краткого пребывания на том свете — этого еще никому не удавалось.
Лео проведывал его ежедневно.
И всякий раз они находили возможность немного поработать. Альфред видел, как много им еще предстояло пройти и как мало оставалось времени. Каждый день он доставал мелок и чертил формулы на стальной доске.
Альфред поставил чай.
— Это было замечательно. А теперь займемся делом.
— Альфред, в этом нет никакого смысла. Мы все это уже проходили.
— Нет. Мы еще не обсудили схему рассеивания. Тебе известно, что при диффузии все атомы предположительно движутся со скоростью (v), и фундаментальная проблема заключается в том…
— Фундаментальная проблема заключается в том, чтобы вычислить количество атомов, которые проходят через отверстие, или миллион отверстий, за истекшее время, — подхватил Лео мысль профессора, — выраженное дельтой (t). Я правильно излагаю?
— Правильно, — признал Альфред.
— Затем, учитывая, что количество имеющихся атомов равно произведению объема диффузионного цилиндра, умноженного на плотность атомов р строчное (п) плюс прописное N в числителе, прописное V в знаменателе, где N количество атомов в цилиндре, а V — это… ну конечно, объем цилиндра.
— Хорошо, продолжай…
— С удовольствием. Количество атомов равно плотности атомов, помноженной на площадь поверхности цилиндра… затем умноженной на скорость, с которой атомы проходят… — Лео перевел дыхание. Он взял мелок и начертил уравнение на доске. — Ну как? — его глаза лучились от гордости.
— Впечатляет, сынок. Признаю, это было блестяще. Но говорил ли я, — Альфред начал писать на доске, — что не все атомы будут следовать оптимальной траектории, чтобы пройти через цилиндр? Это создает дисперсию. Чтобы это учесть…
— Чтобы это учесть, мы должны умножить указанную выше формулу на вероятность, с которой атом разовьет нужную скорость. Да, мы с вами это проходили, профессор. Я обещаю, — Лео постучал пальцем по лбу, — это все уже здесь.
— Ах да, — кивнул Альфред, признавая, что память подвела его. — Я вспомнил. Но говорил ли я…
— Говорили ли вы, что, следуя этой логике, мы можем взять наши два газа, уран-235 и уран-238, несмотря на разницу в их атомном весе, и определить уровень обогащения, который рассчитывается как… погодите… %(235) = 100 (х/х + 1), где х — это количество атомов урана-235 по отношению к количеству атомов 238? Да, это вы тоже мне объясняли, — Лео положил руку на плечо Альфреду. — Я клянусь, что все усвоил и все помню.
— В таком случае браво! — ответил Альфред с довольной улыбкой. — Значит, мы закончили.
Лео кивнул:
— Да, закончили. Правда, я до сих пор не понимаю, ради чего все это.
— Ты теперь первый в мире эксперт по газовой диффузии. Прими мои поздравления.
— Второй на самом деле.
— Ну, боюсь, скоро ты останешься единственным обладателем этого титула. Я говорил тебе, что есть люди, которые, узнав об этом…
— Да, профессор, вы говорили. Есть люди, которым нужно это узнать. Я все для них сохраню. — Но улыбка Лео погасла, и Альфред вновь увидел на его лице то выражение, которое он заметил прежде, но не смог распознать.
— Что-то тебя тревожит, мой мальчик?