Дьявольская сила (сборник)
Вдруг Джонс почему-то почувствовал внезапный прилив беспокойства и тошноту. Но Орабона продолжал:
— Вы настоящий знаток искусства, мистер Джонс. И я уверен, что не нарушу никакой закон, если позволю вам взглянуть на эту работу в частном порядке. Возможно — если, конечно, так пожелает мистер Роджерс; — позже мы уничтожим этот экспонат. Но, по моему мнению, это было бы настоящим преступлением.
Джонс испытывал непреодолимое желание немедленно покинуть музей, но Орабона схватил его за руку и потащил за собой с одержимостью и энтузиазмом настоящего художника. «Взрослое» отделение было безлюдно. В дальнем его конце виднелась отгороженная занавеской большая ниша, и именно к ней направился Орабона.
— Вы, мистер Джонс, должно быть, догадываетесь, что статуя называется «Жертвоприношение Ран-Теготу».
Джонс вздрогнул, но Орабона, казалось, не заметил этого.
— Это огромное уродливое божество упоминается в некоторых малоизвестных легендах, которые изучал мистер Роджерс. Все это, конечно, чушь, как вы сами много раз уверяли мистера Роджерса. Существо это якобы прибыло на Землю из космоса и жило в Арктике три миллиона лет назад. Оно обходилось со своими жертвами довольно жестоко и своеобразно, как вы сейчас можете убедиться. Мистер Роджерс сделал все чрезвычайно правдоподобно, вплоть до лица жертвы.
Дрожа всем телом, Джонс схватился за латунное ограждение перед занавешенной нишей. Он протянул было руку, чтобы остановить Орабону, когда тот начал открывать занавеску, но что-то удержало его. Иностранец расплылся в торжествующей улыбке.
— Смотрите!
Джонс пошатнулся и едва удержался на ногах, судорожно вцепившись в ограждение.
— Боже всемогущий! — чуть слышно выдохнул он.
На гигантском троне из слоновой кости, покрытом нелепыми резными украшениями, восседало чудовище неописуемо жуткого вида. Оно присело на задних лапах, слегка склонившись вперед, словно готовое к прыжку, и, тем не менее, имело высоту около десяти футов. Во всей фигуре чудовища таилась какая-то дьявольская угроза. Шестиногая тварь двумя средними лапами держала нечто раздавленное, искореженное и обескровленное, испещренное тысячами отверстий и местами будто бы обожженное кислотой. Лишь изувеченная голова жертвы, висящая где-то сбоку с высунутым языком, позволяла догадаться, что эти останки принадлежат человеку.
Любому, кто хоть однажды видел ту злосчастную фотографию, не надо было объяснять, как называется этот монстр. Проклятый снимок был поразительно достоверным. И в то же время он не мог передать весь ужас, исходящий от чудовища в его реальном воплощении. Шарообразный торс, некое подобие головы в виде пузыря, три рыбьих глаза, хобот длиной около фута, выпяченные жабры, жуткое скопление змеевидных щупальц на голове, шесть извилистых конечностей, оканчивающихся крабьими клешнями — все это заставляло содрогаться от страха и отвращения. О, как знакома была Джонсу эта черная лапа с клешней!..
Плотоядная улыбка Орабоны стала просто омерзительной. У Джонса перехватило дыхание, но он продолжал пристально смотреть на этот жуткий экспонат, не в силах оторвать от него глаз. Что же заставляло его так внимательно разглядывать изваяние и выискивать в нем все новые детали? Ведь именно этот монстр свел с ума Роджерса, заставив великого художника говорить, что его статуи не были искусственными…
Вскоре Джонс понял, что именно приковало его взгляд. Это была висящая раздавленная голова жертвы. Ее обезображенное лицо все же сохранило какие-то узнаваемые черты и однозначно напоминало лицо бедняги Роджерса. Джонс вглядывался в него все пристальнее, не понимая, однако, почему он это делает. Разве не естественно для сумасшедшего эгоиста увековечить свои черты в созданном им шедевре? Или там было что-то еще, что улавливалось подсознанием Джонса, но разум в ужасе пытался от себя отогнать?
Изуродованное лицо было вылеплено с фантастическим мастерством. Взять хотя бы эти отверстия — как точно они повторяли бесчисленные раны, каким-то непостижимым образом нанесенные той несчастной собаке! Но все же что-то здесь было не так. На левой щеке жертвы имелось какое-то слабое отклонение от общей схемы — как будто скульптор пытался скрыть некий первоначальный дефект своей работы. И чем дольше приглядывался Джонс, тем ему становилось страшнее. А затем он вдруг вспомнил одно обстоятельство, которое повергло его в совершенно неописуемый ужас: ведь та страшная ночная схватка закончилась именно тем, что он заметил у связанного Роджерса длинную и глубокую царапину на левой щеке настоящего Роджерса…
Рука Джонса, державшаяся за поручень, медленно разжалась, и он потерял сознание.
Орабона разразился сатанинским хохотом.
А. М. Баррэдж
ВОСКОВАЯ ФИГУРА
Пока одетые в одинаковую униформу служители музея восковых фигур Марринера выпроваживали за двойные, толстого стекла двери последних посетителей, управляющий в своем кабинете беседовал с Раймондом Хьюсоном.
Управляющий — моложавый бондин, среднего роста, полноватый — любил и умел одеваться. Сшитый по последней моде костюм сидел на нем как влитой. Раймонд Хьюсон являл собой полную противоположность. Маленький, тощий, с бледным лицом, в чистеньком, но старом костюме, с заискивающим голосом, привыкший всегда что-то просить и заранее готовый к отказу. Чувствовалось, однако, что человек он не без способностей, но отсутствие уверенности в себе обрекало его на постоянные неудачи.
— В вашей просьбе нет ничего нового для меня, — говорил управляющий, — Мы слышим ее раза по три на неделе, главным образом от юных искателей острых ощущений, заключивших пари. Естественно, ответ всегда отрицательный. Видите ли, музею нет никакой выгоды в том, что кто-то проведет ночь в нашем Логове Убийц. А вот оставят ли меня на посту управляющего, если кто-то из этих юных идиотов потеряет самообладание, пусти я его туда? Правда, просьба журналиста — совсем иное дело.
Хьюсон улыбнулся.
— То есть вы полагаете, что журналистам нечего терять, даже самообладания.
— Нет-нет, — рассмеялся управляющий, — Просто мы привыкли, что они люди ответственные, заслуживающие доверия. Да и музею не помешает реклама.
— Вы абсолютно правы, — кивнул Хьюсон, — Я с самого начала не сомневался, что мы найдем точки соприкосновения.
Управляющий рассмеялся вновь.
— О, я знаю, что за этим последует. Вы хотите, чтобы вам заплатили дважды, не так ли? Давным-давно шли разговоры о том, что мадам Тюссо предлагала сто фунтов тому, кто согласится провести ночь в Камере ужасов. Я полагаю, вы не ждете от нас ничего подобного. Э… в какой вы работаете газете, мистер Хьюсон?
— Сейчас я на «вольных хлебах», — признался Хьюсон. — Пишу для разных газет. Но едва ли у меня возникнут трудности с публикацией этой статьи. «Морнинг эхо» наверняка даст ее на первой полосе. «Ночь с убийцами Марринера». Да какая газета откажется от такого материала!
Управляющий потер подбородок.
— Ага! А как вы намерены ее написать?
— Как можно страшнее. Но не без юмора.
Управляющий кивнул и протянул Хьюсону портсигар.
— Очень хорошо, мистер Хьюсон. Опубликуйте вашу статью в «Морнинг эхо» — и здесь вас будет ждать пятифунтовый банкнот, который вы сможете забрать в удобное для вас время. Но прежде всего должен предупредить, что вы взваливаете на себя тяжелую ношу. И хотел бы убедиться, что вы не дрогнете. Лично я не пошел бы на такой риск. Я видел, как эти фигуры одевали и раздевали. Я знаком с технологией их изготовления. Я могу сколь угодно ходить среди них в компании сотрудников или посетителей. Но спать там в одиночку… вот этого мне не хотелось бы.
— Почему? — полюбопытствовал Хьюсон.
— Не знаю. Вроде причин нет. Я не верю в привидения. А если бы и верил, то скорее был бы готов встретиться с ними на месте совершения преступления или у могил, где похоронены убийцы, но не в подвале, в котором установлены их восковые копии. Просто я не смог бы высидеть с ними всю ночь, под их неживыми взглядами. В конце концов, они представляют собой самую низкую, самую отвратительную часть человечества, и… хотя я не стал бы повторять это публично, люди приходят поглазеть на них не из высоких побуждений. Атмосфера там малоприятная, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, поэтому предупреждаю: вас ждет нелегкая ночь.