Корень мандрагоры

Я ощущал грусть, глядя, как товарищи по службе превраща–ются в то, против чего когда-то восстали. Трансформация ягнен–ка в тираннозавра завершалась, с сухим треском валились деревья здравого смысла под тяжелым топором человеческой глупости, и апогей этого чудовищного преображения не заста–вил себя долго ждать.
Армия – среда интернациональная. Русские, дагестанцы, уз–беки, таджики – кого только нет. Кто-то шустрый и юркий, как белка, а кто-то неповоротливый и вялый на мысль, как медведь коала. Вновь прибывшая молодежь тоже представляла собой разношерстную компанию, большую часть которой представля–ли братские восточные народы.
Красный стоял в центральном проходе, уперев руки в бока, а взгляд – в молодого защитника отечества. Защитник отече–ства был узбеком, или киргизом, или бог его знает кем еще, и очевидно, в районный военкомат прибыл из далекого аула, по–тому что смотрел на старшего сержанта Красного глазами су–щества, по-русски не разговаривающего. Красный не любил, когда подчиненные не выполняют его приказы, Красный начи–нал злиться. Юный узбек проблеял какие-то тихие и невразу–мительные звуки. Надо сказать, что парнишка и сам выглядел так же, как его речь, – какой-то он был вялый и хлипкий и весь прямо трясся под давлением сержантского авторитета, словно кленовый лист на октябрьском ветру. Сероватая кожа, влаж–ные глаза, резкие угловатые движения – болезненного вида юноша, одним словом.
– Я тебе что сказал! – прорычал Красный, но в ответ полу–чил все тот же всхлип на невразумительном диалекте.
Вообще, юные представители восточных республик часто прибегали к такой вот «восточной мудрости» – делали вид, что русского языка не понимают. Наверное, их родители так настав–ляют, провожая свои чада на армейскую службу. Возможно, умудренные опытом отцы надеются, что без знания офици–ального языка России их сыновьям в армии жить будет легче. В любом случае толку от этого мало. Потому что в своем лако–низме армия и вовсе может обойтись без слов, если ей быстро и качественно требуется донести до кого-то информацию. Пару тычков в болевые точки – и нужные данные уже оседают в цен–тральном процессоре.
Лицо Красного стало пунцовым.
– Восемь! – предупредил он и коротко ударил бойца в грудь. Почему именно «восемь», уже никто не помнил, да это никого
и не интересовало. Достаточно было знать, что реципиент, при–нявший сообщение в виде этого магического числа, незамедли–тельно получит кулаком в грудь. То есть тут работал механизм вко–лачивания информации в центральную нервную систему: «восемь» – удар в грудь – боец уяснил, что от него требуется. Обычная практика. К тому же достаточно эффективная.
Только в этот раз логическая цепь на последнем колене сло–малась и привела к совершенно непредсказуемым результатам.
Старший сержант Красный наградил молодого бойца коротким ударом в грудную клетку, а у пацана вдруг подкосились ноги, он рухнул на пол и закатил глаза. Через пару секунд ладони пар–нишки начали мелко трястись и изо рта пошла розовая пена. А вокруг стояло полроты солдат, молча смотревших, как умира–ет человек.
Лицо Красного вмиг посерело. Оно выражало растерянность и испуг и еще слабую надежду, что этот кошмар ему просто ме–рещится. Красный упал на четвереньки и принялся делать ис–кусственное дыхание. Делал неумело, да и откуда бы ему иметь такую практику.
– Дневальный, звони в госпиталь! – заорал я, чтобы вывес–ти его из оцепенения.
– Гвоздь, – взмолился Красный, повернув ко мне перепач–канное кровью лицо. – Что делать?
Я подошел и присел на корточки возле них. Пена все еще шла, но пальцы уже не дрожали. Я потрогал артерию на шее, пульс не прощупывался.
– Трудно сказать, – честно сознался я и посмотрел Красно–му в глаза. – Мне еще не доводилось убивать людей. Опыта нет разруливать такое. Будем надеяться, что врачи помогут.
Врачи не помогли. Вскрыв труп, они обнаружился от приро–ды бракованный мотор. Причем бракованный настолько, что парень мог сыграть в ящик от ста граммов водки, оргазма, не–рвного срыва, а то и просто с перепуга. Первый же марш-бро–сок на семь километров отправил бы парня на тот свет. Врачи удивлялись, как юный узбек умудрился дожить до восемнадца–ти лет. Я же удивлялся внимательности и профессионализму медиков, работающих в призывных комиссиях.
 
Дело замяли. Официальная версия происшествия гласила, что молодой боец бежал по центральному проходу, споткнулся и ударился грудью о набалдашник спинки кровати – металли–ческий шар с кулак размером. Далее по сценарию: старший сержант Красный отчаянно пытался спасти парня, но тягаться с пороком сердца не в его компетенции, увы. Красный, черт возьми, становился чуть ли не героем, но его все равно отпра–вили с глаз подальше на далекую базу, где нес службу наш вто–рой взвод, а командир роты лично побеседовал с каждым сви–детелем драмы, доходчиво объясняя, что произошедшее –случайность и парень все равно бы отдал Богу душу, хотя и на пару-тройку дней позже. А поскольку нет разницы, то зачем же карать невинного человека? То есть старшего сержанта Пунцо-ворожего. Ну а то, что эти два-три дня парень мог бы наслаж–даться реальностью, радоваться тому, что дышит, видит солнце или жует корку черного хлеба, очевидно, капитан считал мало–значимой деталью. Парень умер, а стало быть, с ним сконча–лись и его права.
Конечно, на Красного командиру роты было плевать. Но вот к своей карьере он относился куда серьезнее. А какая же может быть карьера у офицера, в роте которого до смерти забили моло–дого бойца? Поэтому командир был красноречив и убедителен.
– Товарищ капитан, рядовой Гвоздь по вашему приказанию прибыл.
– Да какой ты Гвоздь? Ты же… Как там тебя? Да и черт с ним. Садись.
Я присел на старый скрипучий стул. Капитан затянулся сига–ретой «Космос», выдохнул белую струю в свои густые каштано–вые усы, поднял на меня глаза.
– Гвоздь, – начал он, – ты у нас человек бывалый, опять же с Красным с самого начала… Поэтому я с тобой цацкаться, как с молодняком, не буду… Вот скажи мне откровенно, что ты ду–маешь насчет… инцидента?
«В самом деле хотите откровенно, да? Что ж, извольте».
– Я думаю, товарищ капитан, что Красный придурок. Мало того – опасный придурок. И только за это его следует изолиро–вать от общества.
– Я думал, вы друзья, – озадаченно заметил капитан, пони–мая, что взял неверное направление беседы.
– Мы не друзья и никогда ими не были. То есть, может, он и считал меня своим другом, но вот я, к вашему сведению, при–дурков себе в друзья не записываю.
– Пусть он хоть сто раз придурок, это все равно несчастный случай, – ровно отстрелялся капитан из своего дота армейско–го здравого смысла. Тональность его речи заметно повысилась.
– Я понимаю, о чем вы. Разумеется, в том, что у парня был врожденный порок сердца, вины Красного нет. И в том, что при–зывника с таким здоровьем отправили служить, Красный не виноват. Наши военкоматы – это же абсолют армейской доб–родетели, да? Да и вряд ли парень выжил бы в наших условиях. Тут и здоровых калечат, так ведь?
Я бессовестно улыбнулся. Капитан вмял окурок в перепол–ненную пепельницу так, что фильтр сложился пополам, сказал раздраженно:
– Гвоздь, вот смотрю я на тебя и думаю: что ты тут делаешь? Не в моем кабинете – в армии! Ты же ходячее олицетворение антиармейской морали! Ни до чего тебе нет дела, всем дово–лен, улыбочка эта твоя с лица не сходит. Я поначалу даже ду–мал, что ты на какой-нибудь наркоте сидишь. Ан нет! Ты, оказы–вается, такой сам по себе. Но в армии так не бывает! В армии ты обязан быть частью коллектива! А ты сам себе и коллектив, и армия, сам себе и народ, и правительство!.. Как ты вообще умудрился сюда попасть? Шел бы в институт или… в монастырь! Тут бы спокойнее было. Ну вот скажи мне, ты что, и вправду хо–чешь, чтобы Красного посадили?!
Должно быть, ситуация у командира роты была не из легких, раз он решился на столь задушевные откровения. Но стоило от–дать должное, он был неглупым человеком, если разглядел во мне отсутствие армейской морали. Впрочем, осознать, что од–ной ногой я уже за пределами морали человеческой цивилиза–ции, конечно, он был не в силах. Я ответил: