Время Перемен (СИ)

Обходя их сбоку, вождь огрел одного топором по уху. Низинник закачался, а двое других уже направили оружие в сторону Трома. Топор и алебарда. Тром уже стоял спиной к окну.
Алебарда нырнула в его сторону, но он был готов и удачно отбросил её щитом в сторону человека с топорам, хотя бы на миг усложнив его возможную атаку. Солдат с алебардой чуть завалился на него, Тром быстро ткнул его острым обухом топора в лицо и, вопящего, толкнул на второго, вскочил на подоконник, почувствовал, как подмышкой пролетела стрела, и прыгнул.
Вода, казавшаяся такой далёкой, приблизилась вмиг и оглушительно ударила. Холодная, грязная темнота вперемешку с мусором и тиной. Руку со щитом чуть не оторвало — от боли потемнело в глазах, он подумал, что сейчас потеряет сознание, но поднял голову и увидел свет. Воздуха уже не хватало, Тром отпустил топор, сбросил щит и поплыл наверх. Он вдохнул воздух со свистом, сделал ещё пару жадных вдохов и почувствовал мусор у себя на голове, ветку, застрявшую в рукаве рубахи и тину, облепившую шею. Водоросли со щепками лезли в рот. Отплёвываясь, он озирался по сторонам в поисках Марка, но громилы нигде не было.
«Неужели ушёл на дно?»
— Давай отплывём подальше от пристани, вождь, — раздался сзади знакомый голос.
Он обернулся. Сотник дрейфовал рядом.
— Хорошо. Но что потом? — они поплыли вдоль скалы.
— Нам нужно дотянуть до пологого берега, чтобы выбраться на сушу.
— Как? В окрестностях только отвесные скалы, ты и сам знаешь. Хороший берег в десятках вёрст отсюда и это не наша земля. Без оружия нас там убьют.
— Верно, но других идей у меня нет. Мы ещё дышим, значит, нужно бороться.
С этим Тром не спорил.
— Смотри, — Марк уставился вперёд, — Там здоровая коряга, может, выдержит нас.
Корягой оказалось корневище от толстого ствола ивы. Они уцепились за него, и Тром немного расслабился, перевёл дух. Впервые с того момента, как услышал крик бабы. Он начал думать, вспоминать, прислушиваться к своим ощущениям. Вода казалась прохладной, но не обжигающе — холодной. Дерево уверенно держало их обоих — они уже далеко уплыли от пристани. Тром перестал грести.
«Как всё могло обернуться таким образом? Кто на нас напал? Почему мы не узнали об этом заранее? Все заставы на границах в порядке, проклятые низинники не могли пройти без шума. Нас должны были предупредить…»
Он вспомнил свой меч — тот самый, которым убил Комада. Было странно не ощущать его ножны на боку слева. Ни доспехов, ни топора, ни щита — гол, как ребёнок… Всё это рядом, недалеко, но никак не взять. Ещё вчера, на родной земле, он чувствовал в себе силу. Жизнь была понятной, основательной и надёжной, как хороший топор. Люди уважали и боялись его, он мог распоряжаться ими, как хотел. А сейчас где все эти люди?
Марк держался за ствол рядом и тоже перестал грести, но они не останавливались. Тром посмотрел на скалы и понял, что расстояние до них увеличилось. Первый лёгкий укол страха заставил его осмотреться вокруг.
— Почему мы движемся, Марк?
— Течение. Я как-то слышал, что в морях тоже бывают течения, которые тащат похлеще горной реки. Думал, байки.
— Давай вернёмся ближе к берегу, нас уносит в море.
Они принялись грести, понемногу приближаясь к скалам. Через несколько минут оба выдохлись, но скалы стали чуть ближе.
— Давай отдохнём немного, — сказал Марк.
Вождь и сам был не прочь, поэтому они бросили грести, но течение тут же подхватило их и понесло обратно в бескрайнее море.
Тром опять заработал ногами:
— Нас уносит! Греби!
— Мы не справимся с этим, — ответил Марк, — Даже если ты окажешься у скал, забраться на них не сможешь. Вечно грести тоже не получится. Это как сражаться с горной лавиной, вождь. Некоторые битвы нельзя выиграть.
Великий поединщик шумно выдохнул. Чёртов громила был прав, раздери его медведь. Медленно, но верно их уносило всё дальше, скалы становились всё меньше, пристани и вовсе было не видать. Марк изредка осматривался вокруг, а Тром вглядывался в сторону земли — туда, где осталась вся его жизнь, и чувствовал, как вода забирает тепло из тела. Следом пришли мысли о морских тварях, что утаскивают людей к себе на дно. Он мог бы сражаться с ними, но для этого нужно оружие и твёрдая земля под ногами. Сейчас у него нет ни того, ни другого. Скоро и берег скроется за горизонтом. Вокруг останется только эта проклятая вода — грязная, солёная, холодная…
 
Он посмотрел на Марка: друг глядел в сторону, губы его стали белыми, кровь из уха уже почти не текла.
Тром ухватился за бревно поудобнее и почувствовал, как ослабли руки.
Солнце ещё не поднялось в зенит, а ему казалось, что они провели вечность в воде. Горец то и дело перехватывал корягу и вспоминал свой путь от обычного бойца до вождя — наставления воевод, каждодневный труд, поединки, в которых всегда выходил победителем. И низинников, отобравших всё это за один день. Скольких он убил? Всего троих? Нужно было возвращаться и сражаться столько, сколько потребуется, пока они не истребят всех без остатка. Его захлестнула ярость от того, что он далеко, от того, что руки слабые и мягкие, как тесто, от того, что он дрожит, как осенний лист на ветру. Проклятье, когда он начал дрожать? Тром разозлился ещё сильнее, но трясучка не ушла. Они уплывали. Нужно было что-то делать, но что? Кругом одна вода. Марк рядом будто заснул. Лишь спокойные глаза его давали понять, что он не спит. Тром перехватил корягу, потом вовсе отпустил, но держаться на воде стало сложнее, и он опять уцепился за толстый, неудобный сук. Или корень? Он уже не разбирал.
«Что же делать? Что? Что? Что?»
Проклятое солнце перевалило полдень, но нисколько не согрело их. Руки, ноги, губы, уши — всё устало, налилось тяжестью и немело с каждым часом. Тром вновь посмотрел на Марка: громила дрожал.
Очень скоро их дрейф стал пожирать больше сил, чем восхождение на самую крутую гору. В один момент руки Трома разжались. Как во сне, он увидел, что бревно медленно удаляется от него, судорожно дёрнулся, голова ушла под воду, он оставил над водой лишь руки, пытаясь ухватиться за воздух…
Марк схватил его за ладонь и забросил на бревно:
— Не смей умирать, вождь, слышишь? Не смей умирать! — тихо, злобно, желчно прошептал он.
Друг ещё никогда не разговаривал с ним так нагло и грубо. Будто вождь здесь он, а Тром — охотник или холуй. Трому захотелось нагрубить в ответ, но даже дыхание ослабело, а губы не слушались, и голос предательски дрогнул:
— Но что нам делать? Что?
— Жить, сколько сможем.
— Зачем?
— Назло грёбаным низинникам!
Можно было сказать, что низинники даже не видят их, что решительно не важно, умрут они сейчас, или часом позже, что они всё равно бесполезны, но Тром устал говорить. Он видел перед собой только бревно и трясся, обеими руками держась за сук. Ещё два раза руки разжимались, Марк вытаскивал его из воды и злобно говорил: «Хватайся». И пытка продолжалась снова.
Сколько времени прошло, Тром сказать не мог. Все остальные чувства утонули в бездне холода и слабости.
Внезапно бревно дёрнулось, и Марк просипел:
— Сюда! Мы здесь!
Он толкнул Трома в плечо:
— Корабль.
Тром хотел закричать, но удивился собственному писку: «На помощь…». И, поняв, что его никто не слышит, просто поднял руку вверх. Но вторая рука разжалась, и он пошёл ко дну. Тогда Марк в четвёртый раз вытащил его, проскрежетав своё «Хватайся», и продолжил кричать проплывающему кораблю.
Но судно плыло мимо, никто их не слышал… Оно уже стало удаляться, Тром видел лишь корму. И тут раздался крик — звонкий, молодой, ничуть не уставший:
— Люди за бортом!
Посудина проплыла ещё немного и стала сворачивать паруса. Это был небольшой корабль, такие редко проплывали через горную страну. Кажется, низинники называли его «шлюп».
Из последних сил Тром заработал ногами, подплывая к кораблю. Течение почти не мешало, Марк сопел рядом. Низинники бросили канат с петлёй в воду. Тот же молодой голос прокричал: