Время Перемен (СИ)

Люди опять расселись на земле. Тиль и некоторые из солдат не спеша доводили лезвия алебард. Кто-то тёр нагрудник промасленной тряпкой, кто-то жевал.
Прошёл час, когда Петруччо вернулся с поста и тихо сказал:
— Идёт.
— Прячьтесь. Как мимо нас проходить будет, мы с Тилем спереди на дорогу выходим, тройка Жака сзади. Остальным сидеть в лесу.
— Как разбойники прям, — весело прошептал Марио.
— Да, как разбойники. Не хочу ловить её по лесу, если вдруг ей взбредёт в голову бежать.
Люк видел эту служанку в замке. Красивая, спину ровно держит, платье справное. Прямо леди.
Когда они перегородили ей дорогу с двух сторон, служанка и не думала бежать. Она остановилась и молча ждала, не сводя глаз с капитана. Капитан сидел на лошади — если вдруг решит бежать в поле, можно догнать без труда да перетянуть пару раз плетью, далеко не убежит.
Он направил лошадь к девушке. Копыта неторопливо процокали, а Люк сказал:
— У тебя письмо для Фабьена де Клузо, дай его мне.
— Господин капитан, никакого письма у меня нет. Но, если бы и было, подчиняюсь я только графине.
«Врёт».
— Я здесь по приказу первого министра. Все обязаны содействовать мне, даже твоя госпожа. А ты сейчас мешаешь. Знаешь, что за это бывает?
— Я под защитой графини, на её земле, только троньте — всё расскажу её светлости.
— Ты нарушаешь приказ министра.
— Так пусть министр и разбирается, а ещё лучше — король, — служанка посмотрела на него с вызовом.
— Думаешь, у короля и министра есть время разбираться с такой мелочью, как ты? Глупая девка. Да ты и моего времени уже порядком потратила. Видно, тебя не били никогда. Что-ж, придётся мне.
Он схватил хлыст, притороченный к седлу и легко перетянул по красивому лицу. Она согнулась. Больше чтобы показать боль, нежели от самой боли. Люк прекрасно разбирался в таких вещах. И ненавидел, когда так делают. Он жахнул ещё и по спине, потом произнёс железным голосом:
— Бумагу!
Женщина стонала и плакала, но письмо достала.
«Видно, не так тебе больно, раз шевелиться можешь. А ведь всё могло выйти по-другому, не будь ты такой наглой».
Де Куберте спешился и развернул письмо. К нему подбежал один из солдат с зажжённым фонарём.
«Молодцы. Сами догадались».
От письма пахло духами. Капитан стал вчитываться в строки:
«Любовь моя, проклятый муж мой никак не идёт на близость. Ещё неделя, и будет очевидно, что я понесла не от него. Тогда наше дитя объявят бастардом, лишат и титула, и наследства. Я не знаю, что делать. Помнишь, ты предлагал избавиться от него? Похоже, у нас остался лишь этот путь. Не приезжай, пожалуйста. У нас человек от министра. Тупой неотёсанный солдафон, но опасный, я чувствую».
— Жак, ищи сук покрепче. Будем вешать, — приказал де Куберте.
Лицо служанки сделалось белым. Час назад она наверняка была уверена, что графиня защитит её от любой напасти. Теперь же чувство собственной уязвимости сделало её совсем другой — неуверенной, ведомой, мягкой, как тесто. Такая резкая перемена часто приключалась с людьми, которых насилие и побои раньше обходили стороной. Капитан не раз видел подобное. Но нужно было доломать до конца, поэтому Люк терпеливо ждал.
Уже и верёвку привязали, а служанка всё молчала.
— Капитан, разрешите на вашу лошадь её посадить? — спросил Тиль, — Так дело быстрее пойдёт.
— Да.
Солдаты потянули служанку к лошади.
И тут её прорвало. Она жалобно запричитала: «Нет, прошу, не убивайте. Всё, что угодно, только оставьте жизнь, молю… Возьмите меня, я ещё молода… Я буду страстной, обещаю, только оставьте жить».
«Как банально. Она что, думает, я первый раз бабу арестовываю?»
— Что мне мешало сначала взять тебя, а потом повесить? — ответил Люк спокойно, хоть и не собирался брать её. Своих не насиловали, только чужих, на войне, как трофеи.
Она уже сидела на лошади со связанными за спиной руками. Лицо её скуксилось, у неё потекло из глаз, из носа. Она больше не просила, лишь рыдала. Капитан понял, что дело сделано. А люди его не собирались останавливаться. Уже подвели лошадь к петле.
 
— Обожди, Жак, — он взял коня за узду, — Говоришь, что угодно? — старый вояка заглянул в глаза служанке.
Она прекратила рыдать и уставилась на него перекошенным лицом.
«Ждёт спасительную соломинку».
— Вот что, девка. Пойдёшь к графине и попросишь написать ещё одно такое же письмо. Скажи, это размокло, дети крестьянские водой обливались и тебя задели. После отвезёшь письмо Клузо. А старое у меня будет, как доказательство. Графиню и её любовника будут судить. И ты на суде потом расскажешь, как всё было. Да смотри, напортачишь — казню на месте. Петлёй, или молотом, как монаха давеча. И старалась чтоб — мы важное дело делаем, королю угодное. Поняла?
Служанка закивала. Так неистово, что потеряла равновесие. Жак снял её с лошади и развязал руки. Она кинулась капитану в ноги и запричитала:
— Спасибо, господин капитан, что пощадили! Сделаю всё, как вы сказали.
«Совсем она головой что ли тронулась от испытания такого? Ведь минуту назад меня чуть не врагом считала. Но и такое бывает, не в первый раз я вижу подобное, и мне то на руку».
— Иди, да в порядок себя приведи, прежде чем к графине соваться.
Она быстрым шагом пошла обратно в замок, а Люк подозвал к себе солдат: нужно было решить, как охранять де Прияра и не спугнуть нападение. Ему нужна была нить, ведущая к Клузо. Да такая, что ни на каком суде не оборвётся.
…
В кабак набилась целая рота солдат. Разве только друг у друга на головах не сидели. Как девки разносят пиво и почти не проливают его в такой толпе, древнему было решительно непонятно.
Солдаты разговаривали, спорили, играли, или просто упорно и неотвратимо напивались. И ни одного офицера. Как раз то, что нужно Александру.
Он прислушался к одному разговору:
— Да я тебе говорю, нашего ротного законченной мразью не назовёшь, а вот ваш — полное дерьмо! Переходи к нам, у нас как раз сержантов недостаёт.
«Нет, это не то» — древний приблизился к другой группе.
— … ох и мастак с эспадой! Да и клевец его слушается, как третья рука. Слышали, как он прошлого ротного отделал?
«Опять мимо» — он протолкнулся дальше.
— … сиськи у неё, как две дыни. За медяк всё как надо сделает, а уж дай два медяка, так тут она…
«Так, этих обходим» — перед ним сидели трое солдат, играющих в кости прямо на полу:
— Ну что, Пьер? Лычки сержантские лейтенант с тебя уже содрал, осталось только алебарду с доспехом проиграть, и всё — по миру пойдёшь. Это-ж надо такое удумать, ботинки на кон поставить, а потом сказать командиру, что их спёрли. Эт тебе ещё повезло, что за драку с Лупым под трибунал не угодил. Видал я его давеча в лазарете — сильно ты ему бок пропорол. Дня три, и кончится Лупой.
— А чё нам, служивым? Ща и поставлю алебарду с доспехом. Выиграешь — тебе отдам.
— Тебя-ж выгонят тогда, как дружков твоих. Они, вон, скитаются уже, и ты скитаться будешь.
— Ничё, найдём дальний гарнизон какой, имена новые выдумаем, авось, возьмут. Добрый солдат завсегда нужен. А здешние командиры надоели мне уже. Может, так купишь-то у меня всё? На дорожку денег бы…
— За прошлый кон гони их, за так! Ты мне должен семь монет! И с позапрошлой недели пять!
— Маловато получается двенадцать монет за доспех с алебардой.
— И что? Тебе чего? Не твой же он. Да и я себе беру на случай всякий. Чтоб, когда такие как ты, да друзья твои, у моих солдат что своруют, у меня запасное было. Всё одно в гарнизоне останется. Купцу не снесёшь, за то мигом виселица.
— Всё равно маловато за двенадцать.
— Проваливай тогда. Я с тобой играть больше не буду, ты долгов не платишь, — толкнул солдат сослуживца.
Неудачник встал, пропихнулся на середину зала, спросил что-то у одного солдата, опять растолкал толпу ближе к выходу, спросил другого, разочарованно покачал головой.
«Видно, денег в долг ищет».