Слеза Рода (СИ)

Вот как чуял, что надо, надо добраться до Петюни, дабы забрать пули из небесного железа. Они ведь не только Голема, но и вурдалаков тоже наповал должны разить. Прямо скажем: если это правда (а не верить деду Геннадию у меня причин нет), то очень бы они мне сейчас пригодились.
К атаке я был готов, потому лихо увернулся от клыков довольно шустрой Ануш, всадил пулю в голову второго противника, а после вогнал нож в шею третьего, отчего тот злобно зашипел.
— Чарушина не пить! — заорал старший. — Он не ваш!
— Верно, — донесся до меня по-прежнему спокойный голос Баженова. — Он сам по себе. Ну, куда побежал, куда? Сюда иди!
— Убейте его! — еще недавно надменный голос помощника Самвела сорвался чуть ли не на визг. — Чего ждете? Оставьте Чарушина, говорю!
— Макс, девку не потроши, она нам пригодится! — подал голос и Слава. — Просто держи и не пущщай!
Очень своевременно, чего скрывать. Еще мгновение, и свалила бы Ануш в темноту, плюнув и на приказ своего лидера, и на то, что собратья по крови гибнут, и даже на карьерные перспективы в семье. Отчасти я могу ее понять, ибо зрелище, которому она стала свидетелем, даже матерых кровососов могло смутить, а на молодого так и вовсе неизгладимое впечатление произвело.
Баженов, оказывается, не шутил и не выделывался, когда мы с ним о вурдалаках беседовали. Теперь, глядя на то, как он их на ноль множит, я реально поверил, что мы с ним на пару всю семью Самвела способны в пепел обратить. Причем не исключено, что он отлично справится с этим и без меня.
Не знаю, из какого металла сделаны узкие клинки, более всего визуально напоминавшие продолжения рук Славы, но вурдалаков они резали так, как обычный нож сливочное масло. Две серебристые молнии сверкали в ночной мгле, каждый выпад находил цель. Как Баженов прибил первую троицу, я не увидел, ибо сам дрался, но вот конечную смерть двух следующих его противников узрел, благо к тому времени уже сбил с ног сквернословящую на армянском языке Ануш, пару раз вогнал ей в спину свой нож по самую рукоять, да так там и оставил. Убить не убьет, но вот стреножить на время поможет, а большего и не нужно.
Баженов же действовал куда более элегантно и результативно. Он изгибался, точно кобра во время драки с мангустом, но при этом его клинки то и дело входили в тела противников, причем раны моментально начинали слегка дымиться. Мало того, они замедляли их точно так же, как обычного человека кровопотеря, потому нет ничего удивительного в том, что сначала первый вурдалак превратился в горстку пепла после того, как лезвие пробило ему глаз и вышло из затылка, а после и второй составил компанию приятелю, лишившись головы как таковой. Отдельно отмечу — заняла эта схватка минуты полторы, не больше.
— Эй, моя смерть боком выйдет! — совсем уж струхнул старший, причем, как видно из-за чрезмерного волнения, у него тоже прорезался резкий армянский акцент. — Дай уйти, тогда все обойдется. Ничего тебе не будет, клянусь, э!
— Точно ничего? — теперь уже Баженов открыто издевался над вурдалаком. — Ай, добрый какой! Макс, ну чего, отпустим? Ты согласен?
— Пусть идет, — согласился я. — Как расскажет, какого хрена они тут делали и почему в подъезд не давали войти, так и отпускай его.
— Сам не знаю, — затараторил вурдалак. — Позвал Самвел, сказал, что надо какого-то мужика охранять и делать все, что он скажет, посулил за работу неплохие деньги. Сам же знаешь, их вечно не хватает. Самвел хороший глава семьи, умный, решительный, только немножко скупой. Немножко, но очень сильно, понимаешь? Я согласился, взял молодых, они денег меньше просят, урод нас сюда приволок, сказал за входом следить. А тут вы!
— Урод? — ткнул я кулаком Ануш между лопатками, попутно прижав ее коленом к земле. Та, конечно, попробовала было дернуться, но силенок не хватало меня с себя сбросить, за что спасибо ножу. — Малая, он о чем?
— Страшный очень мужчина, — проныла девка. — Ара, гниет весь будто — и снаружи, и изнутри. Лицо как хурма надкушенная. И воняет.
— Какая поэтичная барышня, — одобрительно крякнул Баженов, сделав пару шагов вперед. — Выходит, Самвел и твой наниматель давно знакомы?
  
— Не знаю я! — взвыл вурдалак, возвращаясь на свою первоначальную позицию и прижимаясь спиной к двери. — У Самвела много знакомых! Кто-то ему должен, кому-то он должен, сильные люди, нужные люди. Но он мне ничего не рассказывает. Он никому ничего не рассказывает, сам все… Элп!
Последний звук он издал не по доброй воле, а исключительно потому, что его в спину ручкой ударила резко открывшаяся дверь. И настолько удачно, если, конечно, можно так выразиться, что отбросила кровососа вперед, аккурат на клинки, которые Слава чисто рефлекторно выставил перед собой. Один вошел в грудь, другой в шею, и, как результат, предприимчивый, но неудачливый предводитель стаи алчного молодняка обратился в прах, перед тем успев издать печальное аханье.
— Чтоб тебе! — зло гаркнул Баженов. — Кого еще на ночь глядя…
— Ты? — недобро вскрикнул тот, кто вышел из подъезда. — Не ждал!
Да-да, перед нами стоял не запоздавший собачник, решивший прогулять перед сном четвероногого друга, и не тинейджер, решивший поискать в ночи приключений на свою задницу. У подъездной двери стоял Аркаша, в поисках которого мы сюда и прибыли. И все бы ничего, но не такая встреча нами планировалась, мы желали его схомутать тепленьким, внезапно, вдруг. А в результате что? Он сам нас прихватил нежданно-негаданно.
И да, от стройного и вполне привлекательного юноши в нем не осталось ничего. Моего недавнего соратника разнесло во все стороны, причем как-то хаотично, если можно так сказать — местами, что смотрелось одновременно и жутко, и гротескно. Он был точно кусок пластилина, размятый детской ладошкой. Что до лица, так камера банкомата, оказывается, порядком смягчила акценты, вживую оно выглядело именно так, как его и охарактеризовала Ануш, в спине которой все еще торчал мой нож, — урод уродом. Гнойники и язвы на бугристой плоти цвета парного мяса, глаза-щелки неприятно желтого цвета, хаотичные клоки волос на частично облысевшем и пошедшим пятнами черепе — это все произвело впечатление даже на меня, вроде бы видавшего виды. Хотя, возможно, дело в контрасте. Парень всего какую-то неделю назад выглядел абсолютно по-другому, что я отлично помнил.
А еще он и вправду вонял — жутко, нестерпимо. Расстояние между нами было никак не меньше полутора десятка шагов, но все равно мой нос уловил смрад, исходящий от Стрелецкого, эдакую смесь застарелого гноя, дерьма и ацетона.
— Наверное, вот так и выглядят рептилоиды, — даже с каким-то уважением произнес Баженов. — Умеешь удивить, Аркадий.
— Рад, что потешил тебя, — точно ворон, каркнул Стрелецкий.
— Я к тому, что нечасто увидишь человека, к которому идеально подходит слово «зря». Но это точно твой случай. Зря тогда, весной, ты уехал в Москву, зря предал шефа, зря убил спутников в горах. И ведь чем дальше, тем хуже у тебя дела. А впереди смерть. Но ее ты не боишься, что она тебе теперь? Скорее избавление, чем неприятность. Ты боишься посмертия, верно? И не зря. Артефакт, омытый кровью на пару с проклятием — гремучая смесь, которая твою душу хрен отсюда отпустит куда-либо. А потом…
— Живой, значит? — Взгляд Аркаши, которому, похоже, до слов Баженова вовсе не было никакого дела, уперся в меня. — Везучий! Или ворожит тебе кто, Чарушин? Три раза тебя убить пробовал — и все впустую. От полуночников — ушел, яд не тебе достался, в пропасть вон сбросил — и то выбрался. Надо было стрелять, как с самого начала собирался.
— Ты, кроме Мискува, вообще никого не убил, — уведомил его я. — И того, как верно отметил товарищ, тронул зря. Вон оно тебе каким боком вышло.
— Кабы знать. — Стрелецкий сипло, с хрипами в груди, закашлялся, а после смачно харкнул себе под ноги. — Ох, хреново как!
— Ты бы отдал то, что забрал, — предложил ему Слава. — Сам, доброй волей, без разной экзотики вроде погонь и перестрелок. Глядишь, оно тебе зачтется. Ты же знаешь связи и возможности хозяина, причем получше моего. Ну а вдруг? Ближний круг тебе, понятно, точно не светит, предательство он прощает только самому себе, но сжалиться может.