Вымершие люди: почему неандертальцы погибли, а мы — выжили

Генетическая преемственность между популяциями неандертальцев, большинство из которых жили на холмах, означала, что любое генетическое нововведение, за счет которого некоторые люди становились более легкими, могло быстро исчезнуть, поскольку не давало никакого преимущества. В случае популяции предков, уже обладавших более утонченной формой тела, географически изолированных от других сородичей и генетически — от неандертальцев, эволюция в сторону облегченного телосложения быстро пошла своим ходом.
По мере того как изменения климата учащались, а тундростепь захватывала все новые территории, разные виды людей пытались справиться с изменениями, разрабатывая новые технологии. В итоге их подвели их собственные тела, и самые лучшие технологии не смогли стать ответом на необходимость преодолевать огромные расстояния в поисках животных. Исчезновение неандертальцев было вымиранием определенного телосложения, которое существовало в течение долгого времени [379]. И такое телосложение было свойственно не только неандертальцам, но и многим другим людям. То, что одна из популяций предков смогла изменить свое телосложение в той части планеты, где оно постоянно подвергалось воздействию открытой среды, стало результатом обстоятельств. И было чистой случайностью то, что среда, для которой такое телосложение было пригодным, впоследствии стала разрастаться. Переход в тундростепь действительно был небольшим шагом для популяции предков, однако его последствиям суждено было превзойти по важности первую высадку человека на Луну тридцать тысячелетий спустя.
  
Глава девятая
 
Вечные оппортунисты
 
 
Распространение населения Центральной Азии в Европе около 30 тысяч лет назад было лишь частью более масштабной картины. У нас нет оснований предполагать, что подобное распространение могло иметь лишь одно направление. В конечном итоге это не было согласованным движением или миграцией, как набеги Чингисхана и его полчищ многие тысячелетия позже. Это была демографическая экспансия в духе кольчатой горлицы. Мы уже говорили о движущей силе экспансии, а человеческая реакция — это то, что биологи назвали бы экологическим высвобождением: в отсутствие конкурентов популяция приспосабливается к новой, неиспользованной среде и быстро распространяется. Существует множество подобных примеров из животного мира, когда некоторые виды были завезены людьми в чужие края, зачастую оказывая крайне негативное влияние на местную эндемичную фауну.
Быстрая экспансия, в течение одного тысячелетия позволившая распространиться от степей до Франции [380], могла быть итогом простого увеличения рождаемости и снижения смертности в результате увеличения ресурсов. Вероятно, катализатор быстрой экспансии был связан с новым образом жизни людей равнин. В предыдущей главе мы говорили о деревнях или лагерях, выполнявших функцию информационных центров, позволявших различным группам охотников обмениваться данными о местонахождении стад. Производительность охотников на открытых равнинах была бы серьезно подорвана, если бы все члены группы — старики, молодые, беременные женщины, ослабленные люди — пошли вместе. Такое перемещение целых родственных групп могло быть возможным в других местах, на меньших территориях, и, возможно, именно так перемещались неандертальцы [381]. Но на больших расстояниях, которые необходимо было преодолеть за короткий промежуток времени, на равнинах эти люди, не участвовавшие в охоте, лишь замедлили бы прогресс и помешали ему.
В то же время эти люди могли работать в деревне, выполняя другие задачи, не менее важные, чем охота. Такие задачи могли включать, например, консервирование мяса и его хранение для будущего использования, плетение корзин, текстиля или изготовление и обжиг керамики. Ни одно из этих занятий не подошло бы группам кочевых охотников-собирателей, все участники которых перемещались с места на место. Поэтому такое простое событие, как выход на равнины, могло заставить некоторых предков развивать полукочевой образ жизни, который мы наблюдаем у граветтийцев.
 
Следствием всего этого и ключом к конечному успеху этих людей могло стать сокращение промежутка времени между рождением детей у женщин. При полностью кочевом образе жизни неандертальцев и многих групп предков между беременностями семьям приходилось воспитывать детей до достижения ими некоторого уровня независимости. Такая стратегия, вероятно, способствовала раннему развитию среди детей и, судя по всему, была распространена среди неандертальцев. У детей неандертальцев, по-видимому, в среднем наблюдалась более высокая скорость развития по сравнению с детьми предков: например, развитие зубов у неандертальского ребенка, возраст которого на момент смерти составлял 8 лет, было сопоставимо с развитием зубов современных детей на несколько лет старше [382].
Поскольку часть сообщества оставалась в деревне в течение по крайней мере части года, женщины могли повторно беременеть, прежде чем их дети становились полностью независимыми. Не было нужды перемещаться на большие расстояния, и другие женщины, мужчины и бабушки с дедушками могли помогать с отпрысками. Считается, что эти культурные изменения впоследствии привели к положительному отбору физиологических признаков, которые оптимизировали новое поведение. Необходимость раннего развития детей более не была актуальна. Это простое изменение в стратегии использования ландшафта могло привести к быстрому росту населения.
Различные элементы, которые мы наблюдаем в комплексе у людей равнин (легковесные орудия, метательные технологии, хижины из костей мамонта, ямы для хранения, переносное искусство, использование огня для обжига глиняных изделий, базовые лагеря, разделение труда и т. д.), были возможны только при условии этой полукочевой стратегии, обеспечивавшей разделение задач внутри группы, а также время на изготовление керамики, украшение предметов, рисование, хранение продуктов питания, изготовление сетей, одежды и корзин, и кроме того, специализацию мастеров, которые делали оружие и инструменты. Также могла сложиться предрасположенность людей к сельскому хозяйству. В конце концов выращивать растения можно было, только если люди возвращались или оставались в тех регионах, где сажали семена. Причины, по которым сельское хозяйство не появилось на равнинах за 20 тысяч лет до того, как оно возникло южнее, связаны с видами растений, доступными граветтийцам, суровым климатом, который был непригоден для выращивания растений, и полумерзлым грунтом.
Приручение животных — другое дело, хотя нет никаких доказательств того, что животные содержались в неволе и модифицировались генетически. Возможно, причина в том, что виды животных, которые могли быть одомашнены, кроме лошади, не жили в степях. Мы можем только гадать о том, загоняли ли лошадей и оленей в стада. Такая стратегия позволила бы иметь свежее мясо поблизости в течение всего года, однако такое поведение трудно определить, опираясь на археологические данные, особенно если учесть, что эти животные не отличались от своих диких сородичей. Впрочем, есть один претендент на роль раннего одомашненного животного, о котором я упоминал в предыдущей главе, — собака.
В главе 6 мы говорили о том, что волк стал главным плотоядным животным открытых ландшафтов Евразии, способным преследовать жертву на дальних расстояниях. Единственным охотником, который мог бы бросить ему вызов в этой местности, был человек. Схожие задачи охоты на пастбищных животных в безлесных ландшафтах привели у очень разных животных к аналогичным результатам. Анатомия и поведение сделали этих неродственных млекопитающих суперхищниками степной тундры. Люди и волки превратились в выносливых бегунов, которые охотились стаями, и рано или поздно им пришлось бы встретиться [383]. Конкуренция была одним из возможных последствий, взаимное сотрудничество, своего рода симбиоз, — другим. На этих равнинах мир волков и людей стал одним целым [384].