Несовместимые (СИ)

— Герман... — шепотом зову его, осторожно направляясь к нему.
Ясин вскидывает руку, целится опять в него. Что он собирается делать? Опять стрелять? Они и так оба ранены, можно спасти. Неужели стреляют по очереди? Кто кого? Сумасшедшие! Безумцы!
— Герман! — у меня прорезается голос, он оборачивается.
Его рубашка, прилипшая к телу, тоже вся в крови. Я спотыкаюсь, так как смотрю только на него. Ноги не удерживают, но меня кто-то подхватывает. Это оказывается Костя.
— Что ты делаешь? Быстро в машину!
— Он ранен! Ты не видишь?! — пытаюсь вырваться, но в этот раз помощник не церемонится, тащит меня обратно к джипу. Я сопротивляюсь из последних сил, пытаюсь вывернуться, но держат крепко.
— Костя, ему нужна помощь. Ты слышишь меня? — в очередной раз пытаюсь выкрутиться, но Костя толкает к машине. От последующего выстрела мы одновременно вздрагиваем и вдвоем же оглядываемся.
Крик из меня вырывается быстрее, чем я осмысливаю произошедшее. И хочется рвануть вместе со всеми, но ноги подкашиваются, и я оседаю на пыльную дорогу. Мелкие камушки впиваются в колени, а брюки пачкаются, как и руки, на которые я опираюсь.
Нет! Нет! Нет!
Пытаюсь не плакать, но слезы текут, как будто кто-то забыл закрутить вентили слезных потоков. Ползу на четвертинках в сторону Германа, лежащего на земле. Его плохо видно, так как его люди и люди Ясина прям столпились на этом пяточке. Тимур тоже лежит без движений.
— Марьяна, тебе там делать нечего! — это вновь оказывает Костя.
Я всматриваюсь в его лицо, пытаюсь понять, что произошло, что там, что с Соболем. Но по лицу помощника ничего не понятно.
— Он жив? Скажи, что жив! Пожалуйста! — в голосе неожиданно появляются визгливые нотки, а в руках сила, потому что я трясу Костю, держа за лацканы его пиджака.
Он не отвечает, обхватывает меня за плечи, увлекает в сторону машин. Мы проходим мимо джипа, в котором я сидела несколько минут назад, идем дальше. Подходим к черному седану.
Силы окончательно меня покидают, мне становится все равно до происходящего. Оказавшись на заднем сидении, прикрываю глаза. В этот раз за руль садится сам Костя. Он никого не ждет, разворачивает машину и уезжает, я даже не оглядываюсь назад.
***
— Еще один стежок. Вы большая молодец, — хирург внимательно рассматривает свою работу, шов закрывают повязкой. — К гинекологу пойдете? — уставшие карие глаза смотрят на меня сочувственно.
Я не чувствую потребности к посещению гинеколога, но все же соглашаюсь на прием. Перед тем, как стали зашивать рану, призналась, что в положении. Не хотелось вредить ребенку лекарствами. Меня под ручки переводят в другой кабинет, в котором за столом сидит женщина. Она без интереса мельком кидает на меня взгляд, поджимает губы. Задает обычные вопросы: вес, давление, генетические заболевание, последние дни менструации, последний половой акт. Удовлетворив стандартное любопытство, отсылает меня за ширму, приказав снять брюки и залезть на кресло.
Прохлада кабинета вызывает мурашки, гинекологическое кресло - отвращение, но все же заставляю себя на него сесть и закинуть ноги на подставки. Врач не самая аккуратная, ее осмотр причиняет боль внизу живота, я шиплю сквозь зубы.
— Терпи, ничего особенного не происходит. Матка увеличена, срок беременности пять-шесть недель. Оставляем или аборт будете делать? — ее равнодушный голос не так возмущает, как вопрос.
— Оставляем, — цежу сквозь, с радостью сползая с кресла, одеваюсь.
Врачиха так же равнодушно что-то пишет на клочке бумаги, протягивает ее мне. И плохое настроение, как и раздражение, испаряются. Справка о беременности пять-шесть недель.
На улице терпеливо ждет Костя, увидев меня, идет навстречу. Внимательно смотрит на руку, кивает своим мыслям.
— Я снял тебе номер, отдохнешь. Вечером тебя заберут.
— Кто?
— Тайсум.
— Адам? — непонимающе переспрашиваю, растерянно разглядывая помощника Германа. — А причем тут Тайсум?
— Мне было приказано позвонить ему в случае чего.
 
— «В случае чего» это чего? — загадочные ответы совсем не устраивают, хочется понять, почему именно Адам меня должен забрать. Он и Герман никогда не были лучшими друзьями.
— Я отвезу тебя в отель, — Костя не хочет разговаривать, настаивать не имеет смысла. Спрошу у Тайсума, когда его увижу.
В отеле мне выдают ключ, помощник Германа провожает до номера, даже заходит в него. Убедившись в том, что никто там не поджидает, оставляет меня одну. Ни слова о Германе, ни слова о том, что мне делать дальше.
Я с удовольствием скидываю с себя грязную, пыльную одежду. Осторожно обмываюсь, стараясь не намочить повязку и сильно не беспокоить руку. Умудряюсь вымыть волосы. Завернувшись в халат, иду к кровати. Пару часов сна до встречи с Адамом мне не помешают.
Тревожные мысли мечутся в голове, не дают уснуть. Хочется поудобнее устроиться, но раненая рука при каждом движении напоминает о себе резкой болью. Я смотрю в белый потолок, уговариваю себя верить в лучшее. Все будет хорошо. Сколько раз я за этот день произнесла про себя эту фразу? Она уже как мантра, как молитва. Постепенно в веках появляется тяжесть, через какое-то время проваливаюсь в сон.
  
62 глава
 
Открыв глаза, понимаю, что за окном непроглядная ночь. На душе после сна тревожно, не знаю, откуда эта тревога, ведь с ребенком все в порядке, а вот с Германом... Зажмуриваюсь, слыша в ушах громкий стук своего сердца. С ним тоже должно быть все хорошо, никак иначе. А вдруг... Вдруг его люди не успели довести до больницы, вдруг во время операции у него остановилось сердце, его не смогли повторно заставить биться...
Становится совсем паршиво. Ужасно то, что мне некому позвонить и узнать информацию. У меня нет номера телефона Кости, я не знаю, есть ли у Германа близкие люди, которые владеют сведениями о его состоянии.
Вздохнув, переворачиваюсь на бок, прикладываю руку к плоскому животу. Внутри меня жизнь. Его и моя. Наша общая жизнь. Узнай Герман сейчас, что я в положении, он вряд ли бы обрадовался. Не время, не та у него ситуация, чтобы обзаводиться семьей. Семья — слабое место, по которому будут беспощадно бить. Когда Соболь выйдет из опасной игры, неизвестно, сколько лет будет нашему малышу.
Что делать? Куда бежать? Меня при желании найдут в любой точке мира. Менять документы, наверное. Об этом Соболь как раз говорил перед тем, как окликнул Ясин. Тимур скорее всего мертв. Никому не желаю смерти, но по некоторым людям она прямо плачет.
Протягиваю руку, включаю настольную лампу на тумбочке. Переворачиваюсь и вскрикиваю, с широко распахнутыми глазами уставившись на мужчину в кресле. Руки подрагивают, сердце, как у пойманного зверя, бешено бьется в груди. Никак не удается успокоиться, хоть и понимаю, что посетитель меня не обидит.
Сажусь, подтягиваю ноги к груди, вместе с ними одеяло. Халат на груди распахнут, под непроницаемым взглядом темных глаз, чувствую себя голой. Этим глазам до моей обнаженности фиолетово, они вспыхивают при виде только одной девушки: моей подруги Дианы.
— Ты давно тут сидишь?
— Достаточно, чтобы и ты выспалась, и я после перелета вздремнул.
— А как ты попал в мой номер?
— Сказал, что моя жена меня сильно ждет, — усмехается, крутит шеей, вновь устремляет на меня почти равнодушный взгляд.
Минуту держит выразительную паузу, у меня на нервной почве просыпается желание почесаться.
— Как самочувствие? Костя сказал, что отвозил тебя в больницу.
Интересно, Костя сообщил Адаму, в каком состоянии Соболь? Если я спрошу, мне ответят или нет?
— Рука болит, но жить буду, — поправляю халат здоровой рукой, прикусываю губу, все еще не решаясь задать вопрос. Адам не друг Герману, но при этом именно ему Соболь позвонил, чтобы попросить за мной присмотреть.