Спасение

Этому образцу вскоре последовал весь мир. Власти, отчаянно нуждаясь в наличных, продавали застройщикам пустующие шоссе и железные дороги, решая тем самым мировой жилищный кризис, а возникший в результате строительный бум спас (или, по крайней мере, сохранил) не одну экономику, пострадавшую от коллапса традиционной транспортной промышленности.
Став мультимиллиардером, Яру смогло распространить коммерческие интересы и на зарождающуюся космическую промышленность, на создание хабитатов среди астероидов системы Сол. А в 2078 году, воспользовавшись тем, что девять надкорпоративных космических поселений объявили себя офшорными государствами, открытыми для бизнеса, оне спонсировало Первый Прогрессивный конгресс, на котором пятнадцать идеалистически настроенных миллиардеров взялись построить для человечества подлинную цивилизацию эпохи изобилия. Каждый из них ввел на принадлежащем ему поселении экономическую систему на базе управляемого Тьюрингами самовоспроизводящегося производственного цикла. Так началось утопийское движение.
Кандаре не пришлось напоминать, что следует склонить голову в почтительном коротком поклоне.
— Встреча с вами — честь для меня.
— Вы очень добры, — мелодично ответило Яру. — Хотя, боюсь, в мои годы я являю собой не слишком привлекательное зрелище.
— Годы — это мудрость.
Оне хихикнуло.
— Возраст бывает мудростью. Все зависит от того, как вы провели свои годы.
— Действительно.
Кандара почувствовала, как низко склонилось вошедшее за ней в палатку Крузе.
— Вы приобретаете мудрость, Кандара? — спросило Яру.
— В моей жизни есть цель. Вам это известно. Затем я здесь.
— Конечно. Потому–то мне захотелось встретиться с вами, прежде чем мы выберем этот путь.
— Чтобы судить обо мне?
— Да.
— Вы вольны задавать любые вопросы. Но прошу вас иметь в виду, что сведения о моих прежних клиентах совершенно конфиденциальны.
— Меня не интересуют темные коммерческие тайны корпораций. Мне интересны только вы.
— Я — не серийный убийца, нашедший себе идеальное прикрытие. И не садистка. Если клиент требует, чтобы кто–то умер в мучениях, я отказываюсь от работы. Я казню людей. Вот так просто.
— А как с теми, кого еще можно вернуть обществу?
— Если того, кто доставил вам неприятности, еще можно вернуть обществу, я вам не нужна.
— Итак, вы, в свою очередь, судите нас?
— Каждый судит каждого. Я не считаю себя непогрешимой. Я надеюсь и верю, что до сих пор не совершала ошибок. Все, на кого меня нацеливали, на мой взгляд, заслуживали того, что с ними случилось.
— Но вы, безусловно, были бы полезнее, если бы арестовали преступников для их высылки на Загреус.
— И опять же, если такое возможно, я вам не нужна. Я нужна тем, кто не желает проявить слабость или зашел в смертельной войне так далеко, что ему нужна только смерть врага — сознает он это или нет.
— Стало быть, вы идете тропой мести?
— Я не хочу, чтобы новые дети страдали, как страдала я. Если вы называете это местью, пусть будет так.
— Значит, бессонница вас не мучит?
Кандара сощурилась, отыскивая в морщинах старческого лица признаки задней мысли и гадая, не взломали ли утопийцы ее медицинские файлы.
— Совесть у меня чиста.
— Хотело бы я сказать то же самое о себе.
— Если желаете, я могу уйти. Без обид. Без сожалений.
— Полагаю, для этого уже поздно, — грустно ответило Яру. — Совет старейшин принял решение, основываясь на уровне экстремизма, с которым мы столкнулись. Я не спорило. Если те, кто причиняет нам вред, не сдаются властям, с ними придется покончить. Мне просто хотелось понять, что вы за человек.
— Простите, если я выгляжу змеем в вашем Эдеме.
— Я никогда не питало иллюзий о возможности построения подлинно мирного эгалитарного общества без прискорбных заминок на пути.
— Я — крайнее средство. Почти все мои клиенты сожалеют, что приходится ко мне обращаться, но у них обычно нет другого выхода.
— По–видимому, так. Не могу выразить, как огорчительно для меня, что люди питают к нам такую вражду.
 
— Вас боятся, — сказала Кандара. — Потому что вы — это перемены. А перемены пугают людей тем больше, чем больше им есть что терять при них.
— Вы нам симпатизируете? — удивилось оне.
— Да. Экономическая система, от которой вы стремитесь отказаться, в конечном счете привела к гибели моих родителей. Как я могу вас не одобрять?
— И все же вы не перебрались к нам.
— Для моих умений в вашей культуре нет места. Когда человечество признает утопийскую этику и примет ее, тогда я поселюсь здесь, с вами, — если возьмете. До тех пор во мне всегда будут нуждаться.
— Быть может, вам долго придется ждать. Мы — малая нация. Желающих к нам присоединиться прискорбно мало.
Кандара осторожно покосилась на Крузе: как, интересно, аколит воспримет сомнение в священной доктрине?
— Вы позволите сказать, как мне это видится?
— Принятие правды — основание нашей этики. Для отыскания истины прежде всего мы выслушиваем все мнения.
— Ладно. Так вот, вы слишком далеко и слишком быстро продвинулись.
— Тьюринги были уже не новостью, так же как фабрикаторы, на которых держится наша технология. Астероиды обеспечили нам неограниченные запасы сырья. Солнечные колодцы снабжают вечной энергией. Эти прорывы неизбежно должны были объединиться в новую целостность.
— Да, но это лишь экономические факторы. А вы сделали шаг дальше.
— Ах, — мягко улыбнулось Яру. — Омни?
— Да. Вы слишком многого хотите от людей. Вы предлагаете обращенным в утопийскую веру все земные блага практически бесплатно, но прежде они должны сменить пол.
— Мы предпочитаем говорить: расширить гендер.
— Как ни говори. Материальное благосостояние эпохи изобилия не должно зависеть от забав с ДНК ваших детей.
— Но, милое дитя, утопийское общество заботится не только о теле. Культура Универсалии многое дает своим гражданам — множеству граждан, и это бесспорно. Сегодня живущих в бедности мало, как никогда.
— Почему же вы настаиваете на всеобщем введении омни?
— Потому что я хочу для людей большего. Я хочу всеобщего равенства. А большая часть причин неравенства кроется в бинарном гендере. Он подпитывает все несправедливости, весь фанатизм универсалистской культуры. Он обрекает земную историю на бесконечное повторение все тех же ошибок, потому что без генной модификации они неискоренимы. Я знаю. В юности я испытало такое, с чем вы, по счастью, никогда не сталкивались. Это хуже всех несчастий, вызываемых старыми врагами: религией, капитализмом, коммунизмом, пещерным национализмом. Все перечисленное может быть постепенно излечено образованием и любовью, но гендер останется, если с ним ничего не делать. — Оне простерло к Крузе открытую ладонь. — А теперь и эта проблема решена. И какое прекрасное решение!
Крузе благоговейно просияло.
— Спасибо!
— Красивая теория, — сказала Кандара. — Но вы всего лишь установили, признаюсь, достойное общество, которое существует параллельно обществу большинства. Вы ничего не изменили.
— Партии Универсалии пребывают в постоянном конфликте, — мрачно вставило Крузе. — Они падут, а мы поднимемся.
— Потому–то я и здесь, — заключила Кандара. — Падают они не так быстро, как вы надеялись, а?
— Они неизменно остаются враждебными, — с идущим из глубины души вздохом признало Яру. — А в последнее время враждебность их вышла на такой уровень, от которого уже не отмахнешься. Они наносят нам материальный ущерб. Я, как бы мне того ни хотелось, не Ганди. Во мне силен доставшийся от отца прагматизм.
— Скажите, что вам нужно? — сказала она.
— Группа активистов Универсалии препятствует работе наших проектных бюро. Часть многообещающих разработок похищена, результаты извращены. Они нам повредили, Кандара, серьезно повредили, но признать этого публично мы не можем. Мы не знаем, откуда они и кто их подослал. Они ушли от нас. Найдите их и остановите.