Спасение

— Нет!
Луи рассмеялся вслух, да и остальные ухмылялись.
— Кому какое дело до ее детеныша? — буркнул Алик.
— Вы не поинтересовались Колленой после того, как столь великодушно помогли ей со страховкой? — с издевательским разочарованием вступил Юрий. — Стыд и позор.
— Я что, черт возьми, похож на хренову фею–крестную?
— И на прочие чудеса природы! — объявил Каллум.
— Валите вы все!
— Так что с Меланомой? — спросил Луи. — Вы ее до сих пор ищете?
— Конечно, — ответил Алик. — Манильская полиция упустила ее ап–такси. Меланома дочиста подтерла городские журналы трафика. Лэнгли нанял теневую команду, но те не сумели взять след. Сучка исчезла, по своему обыкновению. Рано или поздно мы ее поймаем. И тогда у меня с ней состоится долгий разговор, после которого она улетит на Загреус с голой задницей.
— Не поймаете, — сказала Кандара.
Услышав в ее голосе вызов, Алик закусил удила.
— Это почему же?
— Потому что ее нет в живых.
— Ни хрена. Я бы услышал.
— А вот не услышали.
Алик с подозрением взглянул на нее.
— А вам откуда знать?
— Я десять лет назад видела ее смерть.
  
Смерть Меланомы
 
Рио, 2194 год
Ранним утром на пляже Копакабана, где юные боги еще не выставили напоказ туристам и молодым парочкам свои блистательные тела, низкое солнце зажгло волны ослепительными бликами. Даже очки Кандары с защитой четвертой категории не особенно спасали от этого блеска. Она босиком пробежала по песку, старательно обходя глубокие складки от колес. Городские ап–сервы каждый день за час до рассвета выравнивали граблями песок, до наплыва ежедневных толп возвращая Копакабане неправдоподобную девственность. При этом за колесами механизмов оставались глубокие колеи, в которых, пока их не сгладил прилив и бесчисленные ноги, легко было запнуться.
Немного не добежав до южного конца, она развернулась в обратную сторону. Ее альтэго Сапата мониторила частоту сердечных сокращений и потребление кислорода, выплескивая данные на контактные линзы. Руководствуясь ими, Кандара поддерживала ровный оптимальный кардиоритм, которого преданно держалась двадцать четыре года, со времен колледжа Героев. Соответствующая диета, простенькая теломер–терапия и дисциплина в тренировках сохраняли в ее теле выносливость и проворство двадцатилетней кадетки.
За одиннадцать минут, пока она добежала до другого конца пляжа, на песке появилось больше народу. Начинались прогулки по набережной, натягивались освященные традицией сетки для волейбола. Замедлив шаг, Кандара, шлепая подошвами по волнообразному узору мозаики, прошлась по Авенида Атлантика и свернула к себе.
Высотные отели, сто лет окаймлявшие берег Копакабаны, с эпохой квантовой запутанности постигла экономическая судьба всех отелей: их перестроили в дорогие многоквартирные дома, оставив первые этажи клубам и ресторанам. Семь лет назад Кандара купила здесь свою сравнительно скромную квартирку. Она располагалась всего на третьем этаже двадцатиэтажного здания, зато балкон выходил на пляж.
Едва она открыла входную дверь, ее изящный бирнамец Король Джаспер возник в прихожей, привычно и громко негодуя. До него Кандара не слыхала, чтобы коты так орали. Сосед, мистер Паркер–Доусон, отказался с ней разговаривать из–за «адского шума» и накатал несколько жалоб в жилищный совет.
— Ладно–ладно, — обратилась она к Королю Джасперу. — Успокойся, будет тебе завтрак.
В ответ он замяукал еще громче.
— Заткнись, уже иду.
Новый пронзительный вопль.
— Заткнись! — Ее босая нога пихнула кота в шелковистый бок. Не особенно сильно, но доходчиво. В ответ ей достался оскорбленный взгляд. — Ах ты, маленький… — раздраженно зашипела она и тут же одернула себя.
«Матерь Мария, это же просто кот. Держи себя в руках».
— Пошли. — Она наклонилась и подхватила его под пузо. Пальцами щекоча под подбородком, отнесла в маленькую кухоньку. Под довольное мурлыканье одной рукой наполнила миску. Хотела выпустить, и тут когти впились ей в лайкру беговой майки. — Ч-черт!
 
Кандара зло глянула на бахрому, оставшуюся от его когтей, злясь больше на себя — за свою вспышку. Всю эту сценку замкнуло в петлю обратной связи. Смешно и глупо!
— Дай мне последние данные по нейрохимии и периферии черепа, — приказала она Сапате.
Остановилась посреди длинной гостиной, украшенной высокими растениями и мексиканскими ковриками на стенах. Подбоченилась. «Терпеливо ожидаю результатов анализа». После бега ноги и туловище еще блестели от пота под резким солнечным светом в балконных окнах.
— Нейрохимия стабильна, — объявила Сапата. — Железы функционируют на сто процентов.
Она зарычала. Легко было бы списать все на эти железы. Сложные, тонкие механизмы биопрограммирования, выделяя тщательно рассчитанные дозы антагонистов дофамина, помогали удерживать шизофрению под замком, в глубине сознания, как дремлющего зверя. Но списать на них свою злобу не удалось. Может, это пробежка ее так взбудоражила. Или безделье, затянувшееся уже на два месяца. И не было смысла обзванивать контакты. Работа приходила к ней, и никак не наоборот.
Пройдя по короткому коридору, она открыла дверь к Густаво. Густаво в ее квартире жил примерно на тех же правах, что Король Джаспер, и зависел от нее в той же мере — ее гость, объект благотворительности, постоянная работа и средство разрядки. Семь недель тому назад она нашла его в переулке за швейцарским клубом, сильно избитого телохранителями какого–то разъяренного мужа. Девятнадцатилетний, красивый, как манекенщик, парень, по его словам, потому и перебрался в Рио, зарядившись волнующими надеждами. Только работа модели все никак не подворачивалась, хотя он числился в списках трех местных агентств. Взамен сотрудник агентства предложил ему сопровождать стареющих модников на вечеринки, «чтобы вас заметили, милый, чтобы нужные люди запомнили ваше имя», — в качестве живого аксессуара, обходящегося куда дешевле блестящей ювелирки и кутюрье по модам последней недели. Модники, холоднее и расчетливее уличного сутенера, принялись подставлять его своим богатым клиентам. Он веселился при них, улыбался бессмысленным шуткам, потом полночи их трахал, для чего требовалось все здоровье молодого самца. А когда иссякла и его выносливость, сел на наркотики, чтобы все равно продолжать это занятие.
Густаво раскинулся на кровати и тихонько похрапывал. Она подобрала ему программу, и наркоты он больше не принимал, даже урвал пару выходов с демонстрацией спортивной одежды, а один раз на подтанцовке в музыкальном шоу. Однако, как всегда бывает с благотворительностью, Кандара точно знала, что делает, и альтруизм здесь был почти ни при чем. Парень оказался ей удобен. Не более того.
Она пяткой прихлопнула дверь. Шум его разбудил. Густаво поднял голову, заморгал, разгоняя сон. Улыбнувшись ему сверху вниз, она стала стягивать через голову изодранную лайкровую маечку.
— Святая матерь, который час? — хрипло каркнул он.
— Утро.
— Ты что, опять не спала?
— Несколько часов.
— Тебе надо больше спать.
Она вывернулась из шортов.
— Отосплюсь…
— …после смерти. Да, это я уже слышал.
— Так и есть.
Кандара стянула с него простыню и улеглась рядом.
Настала минута, когда он мог бы взбунтоваться. Но вместо этого устало вздохнул. Усталость покинула его, едва ее руки умело коснулись худощавого тела, разгоняя последний сонный туман. За эти недели Кандара отлично выучилась возбуждать его и держать в тонусе, пока сама алчно седлала его тело. Сексуальная гимнастика, которую модифицированная мускулатура позволяла устраивать в постели, и рядом не лежала с настоящей близостью. Они были сексуальные партнеры, а не любовники. Все, что ей требовалось, относилось к телу.
Врачи предостерегали ее насчет контроля над гневом. «Железы, накачивающие мезолимбическую систему, — качая головами, говорили они, — не лекарство: нейрохимия всего лишь гасит симптомы. И притом может вызвать побочные эффекты».