Ось Мира<br/>Медынское золото

Так сотник Хисам помимо своей воли оказался посвящён в страшную тайну, которая ещё два дня не должна была выходить за пределы ханского шатра.
Добыча последних дней была чудовищно, неподъёмно велика, никто из приближённых повелителя степей и помыслить не мог, что в руки победителей попадут такие сокровища. Разве что в древности, когда совместные усилия номеев и кочевых племён сокрушили кабашский каганат, в руки завоевателей попадали такие богатства. Но времена Кабаша давно прошли, вспоминать о них – всё равно что мечтать о веках медынских, что минули в столь древнюю эпоху, что иначе как сказочной и зваться не может. А в нынешние времена подобной добычи ни у кого не бывало.
Однако сколько ни награбь, а хочется ещё.
Среди всех рассказов о наманских богатствах особо выделялись байки об императорской сокровищнице, где золотые монеты лежат на полу таким слоем, что вошедший проваливается по колено. И хотя всякий, имевший дело с золотом, знает, что в россыпь монет не провалишься, сказкам верили.
Искали наманскую казну отчаянно и целеустремлённо. Золотой дом был едва ли не разобран по камешку, но ни в подвалах, ни в парадных помещениях не оказалось ничего, напоминающего сокровищницу. Тогда за поиски взялись маги. Были допрошены десятки уцелевших в резне слуг и царедворцев, и, наконец, нашёлся человек, который знал, куда подевались деньги. Оказывается, казна, как и личные сокровища Хаусипура, никогда не хранилась в Номе, но скрывалась в потайном месте далеко на западе. И месяц назад, в самый разгар войны, она была захвачена словно с неба упавшими лесовиками.
Гнев хана Катума был неописуем. Его обокрали! Сокровища, по праву принадлежащие солнцеликому, дикари бессовестно заграбастали, слова не сказав повелителю! А он ещё приказал, чтобы лесовикам продали коней, везти украденное в их чащобы. Возмущённый хан даже не вспомнил, что лесовики вовсе не подданные, и даже то, что они приносили ему, не является данью, а всего лишь дарами. Поначалу хан возжелал попросту отправить на плаху всех лесных магов, а заодно и ратников, а казну вернуть себе, как то и требует справедливость. Но потом вспомнил, с кем приходится иметь дело, и решил прежде выслушать совет ближайших чародеев. На этот раз предложения не шептались на ухо, а произносились вслух, достигая ушей Хисама.
– Завтра хан устроит большой пир в честь победы. Вас всех пригласят туда и во время пира убьют: зарежут гардианскими ножами. Ханские советники сказали, что наверняка знают шестерых ваших магов, но убивать гардианским оружием будут всех, кто вызывает хоть какие–то подозрения.
– Им не придётся пачкать гардианские ножи, – усмехнулся Ризорх. – Можно было бы пойти на званое угощение и проучить предателей, но наши люди устали от войны. Утром нас уже не будет здесь. Мы попросту уйдём домой, и, думаю, у Катума не хватит смелости остановить нас.
Утром, ещё до света, под покровом невидимости лесной отряд снялся с насиженного места и, выйдя на мощёный наманский тракт, направился в сторону гор к знакомому перевалу. Тяжело нагруженные телеги постукивали огромными колёсами по плотно уложенным каменным плитам. Тягловый скот был в третий уже раз сменён, в телеги запрягли жилистых наманских лошадей. Потом, когда закончатся бывшие владения империи, двигаться придётся по бездорожью. Там споро не побежишь, а тут можно и пошустрее. В ставке Катума скоро хватятся, что союзник исчез, и за это время нужно уйти подальше.
Вместе с пешими ратниками уходил и беглый сотник Хисам. Двух своих коней, одного под седлом, второго с тороками, вёл в поводу. В степи у Хисама никого не оставалось, а здесь была красавица Нашта, без которой степняк не представлял жизни.
Посланцы Катума догнали ушедших вечером, когда войско уже останавливалось на ночёвку. Отряд в две сотни сабель и бунчук одного из младших советников великого хана. Возле лагеря всадники спешились, советник и Ризорх вышли, встретившись ровно посредине между войсками. Поздоровались, как и полагается дружественным магам, обменялись обычными в таких случаях любезностями. И лишь потом посланник сдержанно произнёс:
  
– Великий хан удивлён вашим поспешным уходом.
– Когда мы подносили дары, – возразил Ризорх, – я говорил светозарному, что наше войско собирается в родные места. Лето скоро закончится, и, если распутица застанет нас в чужих краях, мы не сможем вернуться домой.
– Один день ничего не изменит, а великий хан приглашает вас завтра на пир в честь нашей общей победы.
– К сожалению, мы ушли уже далеко и не поспели бы к сроку, несмотря на все старания.
– Мои всадники доставят вас быстро и со всевозможным почтением.
– Мы привыкли ходить пешком. Ехать на заводных конях, словно тюки с добычей, было бы недостойно мага. К тому же мы не можем бросить здесь своё войско. В округе ещё бродит несколько недобитых наманских отрядов, и, если они увидят войско, над которым не поднят бунчук, они, несомненно, нападут и уничтожат его. Этого допускать никак нельзя.
– Вы отказываетесь от приглашения великого хана?
– Нет выше чести и большего счастья, чем получить такое приглашение, но неодолимые обстоятельства заставляют нас с сокрушённым сердцем отклонить его. Надеюсь, пресветлый повелитель поймёт нас правильно и не разгневается на наш отказ. А на будущий год, во время торгов на островах, я сам буду испрашивать прощения у великого хана за свой невежливый поступок.
– Я передам светозарному ваши слова, – сухо сказал посол. – Боюсь, он будет не слишком доволен.
Сотни вскинулись в седло и исчезли в наступающей тьме. Лесовики остались на ночёвку, хотя распряжённых коней в поле не отгоняли, а кормили с рук.
Весь следующий день лесная рать двигалась без остановок, торопясь уйти как можно дальше, хотя все понимали, что пеший от конного не убежит.
Так и случилось. От острого взгляда Ризорха не укрылось, что на горизонте то и дело маячат всадники, прикрытые неумело поставленной невидимостью. Конечно, следить за идущим войском не запретишь, но не только ведуны, но и простые ратники понимали, что слежкой дело не ограничится. Ждать неведомо чего и теряться в догадках, что предпримут отправленные по следу маги, было очень неприятно, и колдуны, посоветовавшись, решили вызвать степняков на поспешные, а значит, не слишком разумные действия. На торговом подобный метод назывался провокацией, а на нормальном языке – подстрекательством.
Вечером распряжённые кони были отогнаны в поле, а вместе с табунщиками на охрану коней вышли Напас, Устон, Бажан и сам Ризорх. Ни один бунчук поднят не был. Не полагается этак делать, а воровски нападать на союзников полагается? А если никто не нападёт, то оно ещё и лучше, никому никакого урона не случится.
Разумеется, кочевники напали. Не может степняк не угнать чужих коней, если вдруг появилась такая возможность. Ползли конокрады под прикрытием чар, изготовивши ножи, резать глотки сторожам. Простые похитители на такое не идут, так нападают только на смертельного врага. Зато и пощады хищникам ждать не следует. Табунщики, ведомые Устоном, перебили незваных гостей до последнего человека, а трое остальных колдунов взяли живьём вражьего мага. Никто не удивился, когда увидали в своих руках давешнего посланца.
– Вы напали на меня, посла великого хана! – закричал он, едва у него появилась возможность говорить. – Вы вероломно попрали все законы и обычаи! Это объявление войны!
– По–моему, это ты напал на нас, – прервал пленника Ризорх, – и взят с поличным. И не вздумай клепать напраслину на моего друга, великого хана Катума. Одного такого предателя мы уже разоблачили, и солнцеликий зарезал его собственноручно.
Ханский советник побледнел, поняв, что ни при каком раскладе ему живым не быть. Впрочем, никто и не собирался тащить его на ханский суд. Ведуны понимали: недолгой дружбе со степью пришёл конец, и чем меньше останется в степи магов, тем спокойнее будет житься в лесу.
Было ещё темно, проснувшийся лагерь торопливо собирался в дорогу. Возиться с пленником было особо некогда, но всё же его взломали, торопливо и грубо, не столько ради колдовских хитростей и умений, сколь для того, чтобы узнать наверняка, в чём каждый и без того был уверен. Тела всех убитых спалили колдовским пламенем, так что даже костей не осталось, навалили на кострище всякого мусора и поскорей покинули недобрую стоянку.