Ось Мира<br/>Медынское золото

Наверху оказалось холодно, разве что снега посреди лета не лежало. Ратники жаловались на усталость, которая не отпускала даже самых выносливых. Знахарки сказали, что усталость оттого, что дышится в горах натужно, воздуху не хватает. И кто только придумал эти горы? Мать–Земля, когда здорова, гладкая да чистая бывает, а горы на ней, что парша на неухоженном теле. Оттого и человеку в горах жить нельзя.
Однако управились и с горами. Потеряли часть обоза, но спустились вниз, все шестьсот бойцов и десять магов.
Округ горной страны землю ещё долго вздымает холмами, но уже не корёжит и не выламывает. Двигаться там можно ходом, хотя и трудно с непривычки. На пологом косогоре остановились и два дня отдыхали, приходя в чувство после горных мытарств. Место прилучилось удобное: порожистая речушка скакала по валунам, омывая их чистой водой; на лугу, который, на удивление, не выгорел под палящим солнцем, паслись овцы. Двое пастухов защищать животных и не пытались, тем более, как оказалось, стадо и вовсе принадлежало не им, а кому–то, кто владел овцами, хотя их и не пас.
Разбираться в таких хитросплетениях люди не стали. Барашков за два дня поприели, благо что привыкли за последний год к баранине, а пастухов допросили, но обижать не стали. Зря губить даже иноплеменников боги не велят. А чтобы пастухи не подняли прежде времени тревоги в низовых селениях, Ризорх их малость зачаровал, так что одурелые наманцы продолжали пасти на склоне четырёх оставленных им овечек, не замечая, что прочее стадо варится в котлах.
Через два дня, выслав вперёд лазутчиков, войско двинулось в долину. Было там, по рассказам пастухов, что–то такое, что следовало проверить в самую первую очередь.
Людям уже приходилось видеть усадьбы наманских богатеев: огромный дом белого камня, спасающий не столько от холода, сколько от летнего зноя, позади множество отдельных построек для прислуги, домашних животных и иных надобностей, а рядом – небольшая крепостца, где все могли укрыться в случае нежданной беды. Такое же устройство встретилось и здесь, и, казалось, пастухи могли просто сказать, что внизу расположена вилла, и назвать имя владельца. Вместо того они дрожали крупной дрожью и в ужасе закатывали глаза, хотя и сами имели отношение к таинственной вилле, поскольку съеденное стадо принадлежало не им, а было частью усадебного хозяйства.
Взять крепость с налёту не удалось. Потом уже выяснили, что внутри сидел мажонок, боевой силы не имевший, но учуявший подходившее войско. Ворота оказались заперты, стража наготове.
Кочевники в таком случае принимались грабить усадьбу и лишь потом шли на вражескую твердыню. Ризорх немедля сообразил, что усадьба, зажатая между цитаделью и горами, никуда не денется, а вот в крепости таится и копится недобрая, тёмная сила, а значит, поворачиваться к ней спиной никак нельзя.
Войско выстроилось напротив ворот на приличном отдалении, поскольку никто ещё не мог знать, кто или что скрывается в цитадельке. Как обычно выделили отряд в полсотни луков. На этот раз с передовыми пошёл один Инейко, остальные волхвы прикрывали стрелков, стоя в общих рядах. Расстояние казалось близким, делиться не было нужды.
– По воротам, на раз! И!..
Туча стрел, настоящих и наколдованных Инейкой, бьёт в дубовые створки, по здешнему обычаю окованные стальными полосами, и ворота слетают с петель, зашибая тех, кто прятался за ними, лопается вершковой ширины железо… проход открыт, можно рваться внутрь, сокрушая цепочку защитников, но именно в это мгновение из тёмного провала вышибленных ворот навстречу нападавшим выплеснулась несуразно вопящая волна. Это были не защитники крепости, наманский воин, даже умирая, помнит о дисциплине. Сейчас на волю вырвалась дикая толпа, лишь наполовину состоящая из существ, которые, пусть с трудом, могли бы называться людьми. Мохноногие сатиры, минотавры с могучими загривками, оскаленные псоглавцы, шипящие ехидны и гипоандры с безумно выкаченными глазами. Каких только монстров не родится под безжалостным южным солнцем, и все они, сгорая от жажды убийства, мчались на замершее в растерянности войско. Кто–то из чудищ сжимал в узловатой руке дубину или топор, кто–то размахивал простой палкой, хотя большинство рвались в бой безоружными, ужасные только природной мощью и нечувствительностью к магическим ударам.
  
Первыми опомнились колдуны.
– На раз! И!.. – скомандовал Инейко.
Полсотни стрел в упор и целая туча намётом, через головы своих – казалось, нежить должно было выкосить, не оставив ничего живого, но по–настоящему живого в толпе и не было. Повалился лишь первый ряд, а в глубине рухнуло несколько фигур, а остальные, на долю которых достались наколдованные стрелы, продолжали бежать, и через секунду передовые лучники оказались смяты ревущей волной. Второго залпа дать они не успели, а колдовская защита не отбросила никого из нападавших. Толпа нежити даже не задержалась, ударившись о группу людей, упавшие уроды были растоптаны своими же.
– Так, значит, так! – проревел Милон и шагнул в первый ряд, уперев в землю рогатину.
Поняв сигнал, войско мгновенно перестроилось. Ратники с рогатинами, копьями и топорами очутились в первом ряду, а лучники, уже привыкшие быть на острие атаки, кинулись под защиту тяжеловооружённых воинов. Кто–то задержался, чтобы выпустить лишнюю стрелу, и был стоптан, кто–то успел раньше других и теперь стрелял из–за спин, прикрытый не колдовской мощью, а рукой товарища.
Скор оказался позади Милона и успел всадить стрелу в вытаращенный глаз гипоандра. Уже мёртвый, тот подкатился под ноги Милону, но сбить колдуна с ног было делом невозможным; когда Милон ходил, бывало, на медведя, то зверя он брал не колдовской, а человечьей силой. Милон лишь пригнулся и принял на рогатину следующего монстра, какие допрежь в леса не забегали и у людей названия не имели.
Тем временем Скор уже вновь изготовился к стрельбе.
Всё сражение длилось не более минуты, задние ряды нападавших попросту развернулись и кинулись наутёк. Потом уже люди разобрались, что произошло, а покуда они били и отбивались, кололи и стреляли вдогонку бегущим, пока последняя кошмарная тварь не скрылась или не была убита. Тогда пришло время осознания происшедшего и подсчёта потерь.
Нежить не могла и не может быть войском. Они привыкли рвать и бить людей, но это должны быть беспомощные поселяне, в крайнем случае, отдельные охотники. Встретив серьёзное сопротивление, каждое из чудищ предпочло бежать, чтобы в другом месте искать себе более лёгкой поживы. По–настоящему дрались лишь те, кто не мог свернуть, будучи зажатым в общей толпе.
Тем не менее потери оказались велики, как никогда. Из шести сотен бойцов, подошедших к стенам крепости, на ногах оказалось чуть больше пятисот. Три десятка раненых отнесли к лекаркам, а остальные ушли к предкам в мир сна, где не нужны ни добыча, ни воинская слава. И ничуть не утешало, что на поле боя осталось валяться полторы сотни чудовищ, могучих дикой силой и неуязвимых для магии. В родных лесах, основательно вычищенных, подобную тварь удавалось загнать раз в десять лет, и каждый случай пересказывали потом зимними вечерами замершим от страха и любопытства детишкам.
Потери могли быть куда как больше, но неожиданно оказалось, что в передовой группе, нацело стоптанной бегущими уродами, выжило больше половины стрелков. Все они были оглушены и помяты и не помнили ничего, но ни коготь, ни копыта, несущие верную смерть, их не коснулись. Загадка разрешилась, когда подобрали изувеченное до неузнаваемости тело Инейко. Молодой маг, умевший бить врага, но знать не знавший охранной магии, за секунду до смерти понял, что такого противника магией не остановишь, и последнее своё заклятие наложил не на врага, а на соплеменников, сбив людей с ног и закрыв их, всех разом, своим телом. И сотня монстров пробежала, растоптав одного человека и не тронув остальных. Инейко был уже мёртв, но продолжал колдовать, безо всякой анагонии, просто потому, что надо было выручать тех, кто пошёл за тобой.