Ось Мира<br/>Медынское золото

Судьба Гверчиана оказалась иной. Его действительно любили, и даже когда маг–король состарился и одряхлел, соперники не осмеливались появляться в пределах Истельна. Любовь простых людей действует сильнее любых охранных и даже боевых заклинаний, это факт общеизвестный. Неясно, правда, как заслужить эту любовь…
После смерти правителя граждане Истельна пригласили на царство другого мага из числа великих, и тот продолжил политику предшественника. Другие маги тоже пытались создать свои государства, так что история знает эпоху королей–чародеев, но ни у кого не вышло то, что получилось у Гверчиана. Люди охотно пользовались благодеяниями, которыми осыпал их государь, но дарить ему свою любовь не спешили. А в Истельне у детей с самого рождения воспитывали чувство любви и признательности к мудрому правителю, который в дела правления считай что и не вмешивался. Традиция – великая вещь.
Так родилась прекраснейшая на свете страна – благодатный Истельн. Здесь не случалось засух и наводнений, не бушевали лесные пожары и не взрывались огненные горы. Землепашцы здесь процветали, ремесленники преуспевали, торговцы богатели. Ссоры и закулисные интриги случались только в ту пору, когда решалось, кого пригласить на место умершего короля. Но бывало такое редко; великие маги живут долго.
Я был пятым владыкой Истельна и первым, кого свергли в результате дворцового переворота.
Будем объективны: всякого, кто добился завидного положения, непременно кто–нибудь мечтает свергнуть. Такова реальность, к ней надо быть готовым, и если тебя действительно свергли, то в первую очередь виноват в этом ты сам. Что, впрочем, не исключает ненависти и мести по отношению к тем, кто воспользовался твоими ошибками.
Главной моей ошибкой было то, что я слишком много наобещал добрым гражданам Истельна, когда они решали, кого именно пригласить на царство. И, хотя я делал для страны много больше, чем мои предшественники, нашлись недовольные. Самое смешное – да–да, предательство тоже бывает смешным! – что больше всех негодовали по поводу пещерных тварей, которых я не сумел усмирить, столичные бездельники, в жизни не видавшие ни пещер, ни рудников. И так в большом и малом: тот, кто реально сталкивался с трудностями, умел понять и оценить мои усилия, а сидящий в тепле и безопасности бухтел и выражал недовольство. Спокойными оставались только крестьяне, которые всегда спокойны, покуда им реально не мешают жить.
Мой обидчик, маг Галиан, воспользовался каждым моим недочётом, он использовал даже сходство своего имени с именем великого Гверчиана.
Даже сейчас, когда мне пришлось бежать из страны, мне трудно называть Галиана соперником. Выскочка и завистник – другого наименования для него нет. Я знал о его чувствах, знал, что он мутит воду в столице и приграничье, но не принимал эти потуги всерьёз. Куда как больше меня занимал вопрос, как проложить безопасный путь для кораблей, идущих вдоль Риверской банки. Ежегодно там садилось на мель до десятка судов, и я обещал мореходам помощь.
А Галиан – что он может? Взять мой колдовской замок ему не по силам, а нападать на меня в городе – кто ж на это решится? Это будет большая кровь, разорение жителей, всеобщая ненависть. Виновник подобной катастрофы не сможет править Истельном, маг уровня Галиана обязан понимать такие вещи.
Как оказалось, Галиан понимал это слишком хорошо и извращённо. Столица взбунтовалась, когда я находился в замке, то есть формально был во всеоружии. Раздавить Галиана с его колдовскими штучками было бы делом одного дня, но Галиан послал на штурм замка не ледяных солдат, не зачарованных духов и не огненные смерчи, а одураченных жителей столицы. Подобное воинство не способно запугать даже самый сонный гарнизон самой занюханной фортеции, а уж мои могучие старики, гвардия, охранявшая замок, в пять минут размазала бы нападавших. Одна беда: размазывать им пришлось бы тех самых граждан Истельна, которых я клялся беречь и любить. Я обещал беречь и любить всех, независимо от их лояльности, а повстанцы шли по хуторам и посёлкам, сохранившим мне верность. Нетрудно представить, что это такое, когда по стране идёт войско, не спаянное дисциплиной, а скорее напоминающее орду. Галиан строго запретил грабежи, но кто ж его послушает в такую минуту? В Истельне неторопливо, но грозно начинала набирать обороты гражданская война.
  
Наверное, можно было найти лучший выход, об этом я поразмыслю на досуге, если у меня когда–нибудь появится досуг. В ту пору досуга не нашлось, и я сделал единственное, что мог, – бежал из страны, которая не признала меня. Лучше быть свергнутым неудачником, нежели кровавым тираном. Сейчас я ещё могу постоять за себя, а одержав победу ценой крови подданных, обреку себя на поражение в ту самую минуту, как не смогу обойтись без помощи тех, кого убил.
Я исхитрился уйти из замка, не зашибив ненароком никого из нападавших, хотя для этого потребовалось всё моё искусство. Оторвавшись от бестолковых горожан, которые больше были озабочены тем, чтобы всласть пограбить мужиков, не пожелавших бунтовать вместе с ними, но при этом не стать мародёрами, я прошёл едва ли не всю страну и попытался скрыться в землях северных кланов. Не тут–то было! Мой противник, которого больше не сдерживала необходимость беречь людей, обрушился на меня всей своей мощью. Но теперь уже и я не стеснялся, вспомнив молодость и приёмы магических войн.
Галиан очень скоро оставил меня в покое, сообразив, что, если он хочет остаться на истельнском престоле, ему надо не геройствовать в чужих землях, а заботиться о своей. Зато все остальные маги, великие или считающие себя таковыми, налетели на мой небольшой отряд, словно псы на раненого медведя.
«Ату его! – гремело в колдовских сферах. – Ату! Знатная добыча достанется тому, кто первым сумеет добить мага, потерявшего свою цитадель!»
Я был скорее похож не на медведя, а на рака–отшельника, лишившегося витой крепости. Всё моё оружие оставалось при мне, но при этом я оказывался уязвим для всякого хищника. А уж когда мои недруги сообразили, куда я направляюсь, начался подлинный ад. Вряд ли кто из великих верил, что мне удастся дойти к намеченной цели и не погибнуть там в первую же минуту. Я сам тоже не верил в успех, но мне просто некуда было идти.
Медовый Шар назван так в насмешку над тем, кто вздумал бы пересечь этот не слишком широкий пролив. Скорее всего когда–то он назывался Ледовым, что вполне соответствует действительности, но прошло время, и северная оконечность материка стала называться Медовым Носом, а пролив получил сладкое имя Медовый Шар. Простые рыбаки и промышленники порой забирались в эти края, добывая треску и палтуса или выискивая стада тюленей и лежбища моржа. Для людей ни Медовый Нос, ни Медовый Шар, ни даже остров Медовый не были запретными. Иное дело, что сколько–нибудь долго выжить в этих краях никто не мог, и люди там появлялись набегами, в поисках трудного северного богатства.
На самой оконечности Медового Носа я дал сражение преследователям. Решительное сражение, как думали они. Правильно думали, потому как если сражение, даже самое ничтожное, ничего не решает, его попросту не следует давать. Я бросил в бой подвластные мне магические сущности, волшебные машины, исполненные механической мощи, и людей – тех самых могучих стариков, которым я десятилетиями дарил неутомимую силу и здоровье. Теперь наступила пора отдавать долг. Эти люди знали, что обречены, что они живы лишь благодаря моей помощи и, если я погибну, через неделю они обратятся в дряхлых старцев, у которых не будет ни единого шанса скрыться от преследователей и выжить в тундре, куда завела их немилостивая судьба. И они выбрали смерть быструю и достойную. Я не следил за ходом битвы, но знаю, что ни один из них не отступил. Единственным, кто уклонился от боя, был я.
Вдвоём со Скорном на рыбачьей лодке, безо всякой магии и волшебства, мы поплыли к острову Медовому, оставив позади гибнущих товарищей. Бегство наше не было замечено, да и как его было обнаружить среди той смертельной круговерти, что творилась на Медовом Носу. Магический мост, призрак которого возник было над Медовым Шаром, мои враги разнесли вдребезги. После этого они были уверены, что я не смогу прорваться на остров и, значит, остался вместе со своим войском. Разубеждать их я не стал. В оборону погибающего войска я вложил больше, чем это допустимо, если бы я сам собирался остаться в живых. Все без исключения заклинания самостоятельного действия были задействованы на крошечном пятачке промороженной земли. Боевые артефакты, а их я успел скопить немало, я без остатка раздал воинам из числа тех, кто мог и умел ими воспользоваться. Мне такие артефакты больше не понадобятся, а выдать меня они могли, слишком уж яркое сияние исходит от них. Со мной оставались несколько забавных бытовых волшебинок и моя личная, природная магия, которую можно отнять лишь вместе с жизнью. И я сумел обмануть врагов, бегство моё не было замечено. Далеко не самое узкое место Медового Шара и лодчонка, отчалившая в промозглую непогоду короткого северного лета, – кому они нужны? Заклинания поиска, которые мои противники рассеивали повсюду, просто на всякий случай, не могли обнаружить мага, который не колдует, особенно если поблизости творится подлинное светопреставление.