Книга Розы
«Народу Германии».
— Здесь просто невероятное место! Чтобы собрать эти книги, конфискационная команда Розенберга прочесала все европейские библиотеки. По всем оккупированным странам: частные собрания, домашние собрания, книжные магазины… С сорокового года они вывезли три миллиона книг, написанных католиками, поляками, гомосексуалистами, цыганами, свидетелями Иеговы. Тут есть всё.
Но зачем? Зачем хранить столько вырожденческой литературы?! Разве возможно ее доработать?
Мартин сделал паузу, давая понять, что она, как способная ученица, задала хороший вопрос.
— Затем, что он гений. Как изучить психологию врага? Его тайные помыслы, его мотивацию? Надо изучать вражескую литературу. Пусть эти книги опасны, но они помогают службе безопасности понять врагов народа. Ведь я уже говорил: книги — это интеллектуальное оружие. — Он широко улыбнулся ей и расправил плечи. — Мне нужно переговорить с управляющим, герром Хагемайером. Почему бы тебе пока не посмотреть библиотеку?
Роза бродила между книжными полками. Обычно она любила аромат библиотек: сложная смесь запахов бумаги, мастики, древних кожаных фолиантов с латунными застежками, шелковыми листами под обложкой и золотыми обрезами. Но здесь все выглядело гораздо стерильнее. За полками с подписями «Франкмасонство» и «Славянская раса» она наткнулась на стеклянные шкафы с экспозицией, посвященной жизни Альфреда Розенберга, и с любопытством приникла к ним.
Протектор родился в январе 1893 года в семье балтийских немцев. Он изучал архитектуру и инженерное дело в Риге, а потом переехал в Мюнхен, где ему посчастливилось познакомиться с Вождем и стать одним из его ближайших соратников. Это событие иллюстрировало знакомое фото: Вождь, еще молодой и полный сил, и протектор с бледным нервным лицом, стоящий за правым плечом шефа.
В 1933 году Розенберг приехал в Лондон на переговоры, посвященные будущему союзу двух великих народов. Это мероприятие сопровождала фотография протектора, возлагающего венок со свастикой к памятнику неизвестному солдату.
Продвигаясь с одного высокого поста на другой, протектор наконец взял на себя главнейшую культурную задачу: конфискацию вырожденческих книг из библиотек и домов по всей Европе. А вот и соответствующий снимок: солдаты выносят ящики с книгами из библиотеки в Праге.
«На оккупированных территориях конфискационная команда тесно сотрудничает с вермахтом и тайной полицией. Сотрудникам даны полномочия изымать всю литературу, написанную подрывными элементами и посвященную им. Изъятые материалы сохраняются, поскольку имеют ценность для пропагандистских и исследовательских целей».
Последняя фотография запечатлела протектора в Лондоне у Даунинг-стрит, 10, традиционной резиденции британских премьер-министров, где он жил теперь. Рядом, приосанившись, стоял Освальд Мосли в черной форме с высоким воротником, перетянутой ремнем с латунной пряжкой. Роза впервые заметила на жестком лице Мосли тень сомнения, возможно, даже опаски.
Она бродила между шкафами, пока не добралась до сектора «Еврейские материалы». Взяв с полки книгу Генри Форда «Международное еврейство: главная мировая проблема», подержала ее в руках и снова поставила на место. Рядом с ней лежала изрядно потрепанная тетрадь в кожаной, вишневого цвета обложке, с рассыпающимися страницами, похожая на чей-то дневник.
Роза перевернула обложку и прочла:
«Агата Кеттлер, пятнадцать лет, 1941 год».
Страницы были полностью исписаны ровным аккуратным почерком школьницы. Роза перелистала дневник, и в глаза ей бросилась фраза:
«Отец постоянно говорит о том, какой мир мечтает построить, но мама отвечает, что ему пора понять, что другие люди тоже мечтают, и их мечты уже сбылись».
Она с любопытством продолжила читать дальше, перелистывая перепачканные страницы.
«Сегодня утром были арестованы еще тысячи евреев. Яхраню этот дневник в тайнике, надеюсь, он меня переживет».
От этих слов у Розы похолодело внутри. Зачем понадобилось арестовывать евреев?
У нее в памяти всплыло лицо еврейской девочки Софи Фримен, с которой они учились в одной школе. Отец Софи, врач, воевал вместе с отцом Розы, мужчины дружили, и их дочери тоже тянулись друг к другу. В четырнадцать лет Роза и Софи провели все лето вместе: они гуляли по округе, устраивали походы в близлежащие леса, вместе читали, обменивались сплетнями и веселились. Совсем недавно, когда папа сказал, что видел доктора Фримена, Роза ощутила укол сожаления о том, что они с Софи потеряли друг друга из виду.
Сзади послышались шаги, и она с виноватым видом захлопнула тетрадь, словно зашла на запрещенную территорию. Мартин шел к ней, небрежно помахивая портфелем, точно ребенок ведерком с песком. Он и раньше часто касался ее, но сейчас сплел свои пальцы с ее, как пылкий юноша после долгой разлуки с любимой. Неизменные серьезность и мрачность, присущие Мартину в Англии, куда-то исчезли, казалось, он сбросил с плеч тяжелую ношу. Когда они сели в машину, он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
— Задание выполнено. А теперь, моя милая, приступим к развлечениям.
— Чем же именно ты здесь занимаешься?
Два часа спустя они лежали в огромной белоснежной постели в отеле «Эксельсиор». На дверях висели два свежих отутюженных халата, а на столике у кровати стояли ваза с фруктами, блестящими темными вишнями и виноградом, и тарелка с вкуснейшими пряниками. Роза едва удерживалась, чтобы не съесть все это сразу. К ее удивлению, поднос с угощением принесла англичанка — худосочная грета с северным акцентом, видимо, одна из тех, чье прошение о переводе на континент было удовлетворено.
— Тебе здесь нравится? — спросила ее Роза, пока девушка разгружала поднос, стараясь не поднимать глаз. Но Мартин махнул рукой, и грета, не успев ничего ответить, поспешно удалилась с испуганным видом.
В ванной вместо привычного обмылка хозяйственного мыла лежал большой кусок белого туалетного, а рядом с мыльницей стоял флакон с солями для ванны, источающий божественный аромат. На ужин, объявил Мартин, будет стейк со спаржей и бутылка «Шатонёф-дю-Пап». Потом они пойдут в ночной клуб, куда ходят партийные бонзы. В этих местах нужно остерегаться — полиция нравов психует, когда офицеры СС появляются с женщинами, с которыми не состоят в браке, но в «Чиро» и «Эльдорадо» безопасно. Там бывает Геббельс, а он не из тех, кто нервничает при виде сотрудников Министерства культуры в обществе красивых девушек. Главная опасность — как бы Роза не понравилась ему самому.
Мартин откинулся на мягкое бархатное изголовье, закурил сигарету и с наслаждением втянул дым ароматного турецкого табака.
— Чем я занимаюсь? Я пишу речь протектору. Поскольку Экберг и двух слов связать не может, обычно этим приходится заниматься мне, но на сей раз я не возражаю. Даже интересно. Тема — стремление к совершенству. Розенберг считает Англию идеальным вариантом для воплощения его идей, касающихся превосходства арийской расы и социальной иерархии.
— Постой… неужели он думает, что в Англии лучше, чем здесь?
Роза вытянулась на чистых хрустящих простынях из натурального хлопка. Она не доставала кончиками ног до конца матраса, и никогда в жизни ей не приходилось лежать в такой мягкой постели. Утопая в пахнущих свежестью подушках, наполненных гусиным пухом и в накрахмаленных наволочках, она чувствовала себя словно в свежем шелковистом коконе, ласкающем кожу. От окружавшего ее со всех сторон комфорта и приятных ощущений она испытывала небывалый душевный подъем.
Нежась в этой чудесной спальне в предвкушении роскошного ужина, Роза, чувствуя себя свободнее, заговорила более откровенно, чем осмелилась бы дома.
— Никогда в жизни не видела ничего подобного. Дома, еда, машины, люди… Здесь даже цветы красивее. Эти розы… — Она глянула на пышные бутоны с еще не просохшими каплями росы, которые материализовались у кровати. — И кофе. Настоящий кофе, а не макфак!
Макфаком назывался кофе-эрзац, и переводилось это как «бурая земля». На вид он напоминал комбикорм и имел соответствующий вкус. В Англии никто уже и не помнил ничего другого.