Заложник (СИ)

— А смысл, тогда, было заводить речи о «наложнице»?
— Не только ты меня прощупываешь, Юрий Петрович, но и я тебя, — ничуть не стесняясь, ответила девочка.
— Справедливо, — секунды три помолчав, с кивком признал я. — Хорошо. Значит, ты едешь отдельно, обустраиваешься на месте сама, а там встречаемся и работаем.
— Хорошо, — кивнула девушка. — Ты ещё о каких-то моментах хотел сказать?
  
— Моменты… проговорил я. — Момент первый: мишень у меня на лбу. Император назвал меня самым молодым Ратником за последнюю тысячу лет — рядом со мной опасно.
— Можешь не напоминать. То, что рядом с тобой опасно, я прекрасно знаю на личном опыте. Ситуация изменилась не сильно.
— Второй момент: Мария Борятинская едет в Берлин со мной — решение Императора.
Алина помолчала. На какое-то время даже поджала губы. Потом кивнула себе.
— Это было предсказуемо. Дальше.
— Княжна Ирина наша с тобой фанатка, — вздохнул я.
— Оу… — расширила глаза Алина. — Наша с тобой…
— Это именно: наша с тобой. То есть, не фанатка Юры Кавера и не фанатка Алины-Алиен. Она фанатка пары Юра-Алина, или «Юлина», как это бродит в фанатских сообществах.
— Неожиданно… — проговорила девушка. Помолчала ещё немного. — Ещё моменты?
— Пожалуй, всё, — пожал плечами я.
— Тогда, давай спать? А то что-то я уже никакая, а завтра, точнее сегодня, ещё работать.
— Согласен, — зевнул, прикрыв рот ладонью я. — Мысль дельная.
— Я колечко себе оставлю? — подняла и показала мне свою правую руку она.
— Оставь. Подарки назад не забираю. Но ты же говорила, что это опасно, и оно того не стоит?
— Я не буду его никому показывать, — улыбнулась девушка. — Спокойной ночи, Юр. И с Новым Солнцем тебя!
— С Новым Солнцем, — улыбнулся я.
* * *
 Глава 15 
* * *
На удивление, я хорошо выспался. Нет, правда: встав с постели, точнее, выбравшись из ванны в половине восьмого утра, притом, что лёг, хорошо, если в пятом часу, я чувствовал себя… превосходно! Вода и Дар буквально творят чудеса… в том числе, и в прямом смысле. Я, наконец, добрался до зеркала. Точнее, вспомнил, зачем именно хотел до него добраться. Я посмотрел на свой лоб. И след от пробития на нём был. Только очень-очень бледный. И не розовый, а светленький. Такая себе тоненькая паутинка тоненьких неровных линий, сходящихся к центральной точке. Каждая линия была не толще одного миллиметра. А центральная точка в диаметре не превышала трёх.
А создав из воды систему из нескольких зеркал с разной кривизной, я смог так же внимательно рассмотреть и свой затылок. Там тоже были точка и сеточка, ещё менее заметные из-за наличия там достаточно густых волос.
Такой же след был напротив сердца на груди прямо поверх значительно большей по размерам «паутинки», оставшейся от руки Катерины, вырвавшей это сердце немного ранее. На спине паутинка тоже была — насквозь он меня пробил. И голову, и сердце. Так что, «двойное жало» тот парень… полных семидесяти лет, на мне применил. И, насколько могу вспомнить и понять, прямо в первый же момент, после того как я перестал его преследовать и сосредоточился на наращивании своей брони.
Я крут — что тут ещё сказать? Но, если бы не уроки Катерины — болезненные, отвратительные, грязные и противные, то был бы не крут, а мёртв… Точнее, ушёл бы в очередную «петлю».
Не знаю, какими соображениями руководствовалась Алина, когда выделяла мне под спальное место из всех тех ванных комнат, которые имелись на снимаемом ей этаже, а их тут было точно даже больше пяти, ту, которая находилась ближе всего к её спальне… догадываюсь, конечно, но точно не знаю. Однако, получалось так, что дверь её комнаты и дверь моей, выходили в одну гостиную. В ту самую, в которой до сих пор стояла напольная китайская ваза с букетом из белых роз.
И, к тому времени, как я привёл себя в порядок, принял душ, оделся, собрал сумку и из ванной вышел, дверь свою открыла и девочка.
— Доброе утро, Алина, — улыбнулся ей я. — Как спалось?
— Уходишь? — полусонно-апатично осведомилась она.
— Да. Надо успеть в Лицее показаться, пока искать не начали и панику не подняли. Нет желания от Булгакова потом выслушивать, — пожал я плечами и заодно поправил на себе мундир.
— Удачи, — подавила зевок, прикрыв рот рукой она. — Вечером тебя ждать?
— Скорее всего, нет, — подумав ответил я. — Если ремонт комнаты уже закончили, то там заночую.
— Хорошо, — кивнула она. — Увидимся.
— Счастливо, — отозвался я и не удержался от маленького хулиганства — слишком уж она была няшная и миленькая в своём заспанном виде. Ей ещё только какого-нибудь плюшевого медвежонка, прижатого к груди, не хватало для законченности образа. Я подошёл и быстро поцеловал её в щёку, взяв обеими руками за плечи. И тут же отпустил. — Не скучай тут! — улыбнулся, помахал рукой, нырнул на балкон и улетел, не дожидаясь реакции.
Хотя, никакой реакции и не было: она проводила меня долгим взглядом, пожала плечами и поплелась дальше в том направлении, в котором и собиралась раньше — в направлении душа. Как я это узнал? Да элементарно: я же Одарённый Воды, а в гостиной осталась стоять целая здоровенная ваза, наполненная МОЕЙ водой. «Жучка» круче даже придумать сложно. Достаточно было лёгкого волевого усилия, чтобы из вазы поднялась капля на длинной тонкой ножке, которая стала моими глазами и ушами.
Честно говоря, я ожидал несколько большего, чем вот это вот невнятное пожатие плечами. Ожидал краски на щеках, распахнутых в шоке глаз, смущения… Хотя? Это ж Алина! Чего я от неё хочу? Не тот у неё темперамент для такого. Да и… выспаться бы ей сначала не помешало.
В Лицее… был «зомби-апокалипсис». Бал-то проходил вчера не только в Зимнем, но и здесь, в Административном корпусе. Так что, на территории было белое мёртвое безмолвие с бездвижимостью. А, если кто-то куда-то и полз, то делал это с грацией живого покойника и лицом христианского мученика.
Меня… никто не искал. Всем было не до поисков. Люди спать хотели. Причём, это касалось не только студентов, но и преподавателей. Оттого, особым садизмом выглядело то, что первым занятием нашей группы была «медитация».
По-моему, у препода, к концу этого занятия, уже самого рука отваливалась от не прекращавшихся ударов линейкой по ушам задрёмывающих лицеистов. Пару раз прилетело по уху даже мне. Не потому, что спал я, а потому, что спали все. И препод бил уже на автомате просто всех. Без разбору, подряд, как шёл по ряду от стены до стены… Правда, моим ушам от этого было ни тепло ни холодно: «покров» на них тоже распространяется. По ним мечом или топором стучать можно было бы с тем же нулевым эффектом, что этой линейкой. Ещё хорошо, что линейка не сломалась, а то привлёк бы внимание, сорвал занятие…
После медитации, пришёл посыльный и сообщил, что меня ждёт в своём кабинете Булгаков.
Вот ведь! Как накаркал, право слово.
Но нет, Директор вызывал меня не для того, чтобы отчитать за самовольную отлучку из части. Возможно, что он про неё даже и не знал ещё. Либо не сообщили пока, либо и не сообщат уже.
Булгаков говорил о другом — он инструктировал меня по поводу предстоящей поездки в Германию: когда, откуда, во сколько, что брать с собой обязательно, что необязательно, что рекомендуется, что не рекомендуется. Наш правовой статус, кто едет с нами старшим. Когда и как готовится к отъезду…
Почему он это решил мне объяснить лично, а не устраивать один общий инструктаж… Ну, он уже достаточно хорошо успел меня изучить, чтобы понять: мне, с моим скверным характером и ершистостью, лучше объяснять всё самолично, подробно и заранее. И то: нет никакой гарантии, что я, всё равно, чего-нибудь эдакого не выкину, вроде того подарка Императору, который чуть было не сорвал всё дело Императору.
Какое именно «дело»?
— А то ты сам не понял? — хмыкнул Булгаков. — «Программа обмена студентами» — это для телевиденья, газет и простых обывателей. Да и то, не больно-то они в такую глупость поверят.