Имперец. Том 1 и Том 2 (СИ)
— Мария.
Несмотря на всю свою беспечность и легкомысленность, Мария Нарышкина обладала высокой степенью эмпатии. И по одному короткому слову «Мария» мгновенно почувствовала, что собеседник не настроен потакать ее капризам.
Девушка картинно вздохнула и, словно делая большое одолжение, принялась складывать книги и собирать вещи.
Меншиков стоял рядом, заложив большие пальцы в карманы брюк своего дорогого костюма, и молчал. Затем так же молча забрал книги, которые Мария отложила в отдельную стопку, чтобы вернуть библиотеке. По-прежнему не произнося ни слова, донес эту стопку до стойки дежурного сотрудника, подождал, пока Нарышкина оформит возврат, и все еще молча вышел с девушкой на улицу.
Солнышко спряталось, дул противный, промозглый ветер, обещая к вечеру обратиться в дождь. Холод противной змеей заползал под ворот тонкой рубашки, заставляя девушку поежиться. Но Нарышкина не успела додумать мысль о том, что зря она не посмотрела прогноз погоды, как на плечи ей лег тяжелый мужской пиджак. Он пах дорогим терпким парфюмом, доходил ей до середины бедра и хранил чужое тепло.
Мария растерянно посмотрела на Меншикова, ничем не показывающего дискомфорт.
— Время обеда, — произнес юноша. — Я провожу тебя.
Боярышня кивнула, и пара медленным шагом пошла к столовой. Максим заговорил не сразу. В какой-то момент Марии даже показалось, что они так и дойдут в тишине до столовой, но Меншиков все же начал диалог:
— У нас проблема, — объявил он. — И эту проблему надо решать.
— Разорвем помолвку — проблема решится сама собой, — ощетинилась Нарышкина.
— Ты знаешь, что это невозможно. Но ты готова влезть в любую авантюру в попытках этого добиться.
— И буду продолжать! — упрямо произнесла Мария.
— Ты не просто рискуешь своей репутацией, — заметил в ответ Максим. — Ты подставляешь своих друзей.
Девушка упрямо поджала губы, а юноша взъерошил волосы, выдавая этим все свое волнение.
— И ты даже не дала мне шанса, — наконец произнес он то главное, что так давно собирался сказать.
Теперь Мария ответила не сразу. Ей не хотелось говорить с этим человеком. Ей не хотелось ничего с ним обсуждать. Головой она понимала, что Максим в чем-то прав. Но ее юный мятежный дух требовал бунта.
— Зачем это тебе? — наконец произнесла она, когда до столовой оставалась пара шагов.
Меншиков усмехнулся уголком рта, остановившись прямо перед стеклянными дверьми. Юноша посмотрел ей в глаза, и взгляд этот, серьезный и спокойный, поразил боярышню.
— Просто дай мне шанс, Мария. Я сделаю все, чтобы ты не пожалела об этом.
И не дождавшись ответа, Максим развернулся и ушел в сторону учебных корпусов.
Нарышкина же, захваченная врасплох этой погодой и этой беседой, в глубокой задумчивости пошла в столовую. Привычно найдя взглядом стол с друзьями, она шла к ним, погруженная в свои мысли.
Кажется, что с того момента, как ее отец заключил с главой Свободной фракции помолвочное соглашение, она впервые посмотрела на Максима. Посмотрела по-настоящему. Посмотрела, чтобы совершенно неожиданно увидеть в нем человека, также захваченного врасплох происходящей ситуацией, но все же пытающегося ей управлять.
Из размышлений Нарышкину вырвал голос подруги. Дарья Демидова с нескрываемым удивлением спросила:
— Мария, а чей это пиджак?
Набережная Москвы-реки, офисное здание
Ефим Константинович Панов, околовсяческий помощник Нарышкина, назначил мне встречу в офисе.
Офис Виктора Сергеевича занимал целое пятиэтажное здание на набережной Москвы-реки. За красивым кованым забором стоял не менее красивый пафосный домик, отчаянно косивший под историческую ценность. Но все-таки что-то выдавало попытку обмана: то ли слишком большие дверные и оконные проемы, то ли слишком чистенький фасад, то ли высота потолков. В общем, здание явно было новеньким и хрустящим.
На проходной на меня смотрели с любопытством, но долго не мурыжили, и спустя четверть часа милая улыбчивая девушка участливо спрашивала, буду ли я чай или кофе, пока Ефим Константинович заканчивает важный разговор.
— Итак, Александр, — произнес Панов, когда мы с ним уселись в переговорной, вооружившись кофейником и папкой с бумагами. — Здесь проект договора, с которым вам следует ознакомиться. Если все устраивает, можем подписать хоть сейчас.
Я посмотрел на мужчину, как на идиота.
Нет, понятно, что если перед тобой сидит пацан, то нагреть его на ерунде — милое дело. Но не до такой же степени!
Поэтому я вежливо улыбнулся и ответил:
— С удовольствием изучу проект договора и подпишу его, — произнес я, глядя на собеседника. — Или пришлю вам свои замечания на электронную почту.
Панов недовольно пожевал губами, но спорить не стал.
— Хорошо, тогда давайте обсудим, как вы видите трансформацию клуба, и составим план работ по старту заведения.
По истечении трех часов в одном кабинете с этой пираньей я начал мечтать снова оказаться на самой скучной паре в университете. Ефим был профессиональным управленцем, и это было одновременно великолепно и кошмарно. Великолепно — потому что он хорошо, иногда даже получше меня, понимал, кто и что должен делать и в какой последовательности, чтобы вся махина заработала.
Недостаточно было крутануть колесо под новой вывеской, требовалось заменить сотни мелких деталей, прежде чем запускать процесс. И не было гарантий, что эта замена не приведет к ухудшению работы.
Было много открытых вопросов, о которых ни я, ни Панов не имели ни малейшего представления просто потому, что никаких осязаемых документов в клубе на этот счет не было.
Например, поставки алкоголя. Кто поставлял? Сколько поставлял? Когда поставлял? Как часто поставлял?
Понятно, что где-то хранилась монохромная бухгалтерия всего заведения. Но судя по тому, что полиция, перерыв весь подвал, ничего подходящего не нашла, хранилась эта бухгалтерия где-то вне зоны нашей досягаемости.
При этом Гриф — единственный, кто бы мог пролить свет на происходящее — хранил торжественное молчание. И было сложно догадаться, из каких соображений. То ли ему опосредованно угрожают, то ли обещают золотые горы, то ли он просто идейный идиот.
В общем, моментов к обсуждению было много. И в процессе вылезало все то отвратительное, что приживается в старых избыточных и кривых структурах. А именно — бюрократия.
О, Ефим Константинович был профессиональный управленец и не менее профессиональный бюрократ. И я не понимал, как одно уживалось с другим. Дал бы я мужику волю — он бы обложился бумажками со всех сторон, и не только чтобы жопу прикрыть и подтереться, но и чтобы при случае обклеиться наподобие мумии.
Мы немного пособачились на разные незначительные темы, проверяя границы друг друга, и когда Панов понял, что меня на мякине не проведешь, то даже начал немного уважать.
Примерно до того момента, пока я не сказал, что хочу оставить весь текущий штат.
— Вы с ума сошли, Александр! — возмущался Панов. — Это воры, проститутки и прочий лихой народ. На кой черт оставлять их на работе? Украдут, обманут, отравят!
Говорить о том, что большинство этих бедных официанток оказались просто-напросто в безвыходном положении, я посчитал излишним.
Формально никто из уважаемых людей в погонах не знал, что у меня есть разного рода расписки. Если они и догадывались, то догадывались молча. Раскрывать же свои карты перед человеком, который полчаса назад пытался продавить меня под своего поставщика пива, у меня особого желания не было.
Поэтому спор продолжался в духе: «я хочу!» и «я не согласую!».
Может, встреча бы затянулась и больше, но мне сегодня еще хотелось немного отдохнуть с Василисой, и спор с идиотами к благодушному настроению для разговора с девушкой не располагал.
— Ефим, у меня к вам предложение. Вы, я вижу, человек опытный, знающий. Я тоже кое-чего успел посмотреть, — произнес я.
На этих словах Панов презрительно фыркнул.