Великая огнестрельная революция

Приступая к реформе голландской армии, Мориц и его брат оказались в сложной ситуации. Противостоявший им неприятель имел неоспоримое превосходство в количественных показателях военной мощи. В распоряжении испанских генералов были огромные финансовые и материальные ресурсы империи Филиппа II. Его военачальники всегда могли рассчитывать набрать в нужном количестве опытных наемников и их командиров, искушенных в военной практике того времени. В рамках сложившейся в XVI в. военной системы, включавшей в себя комбинацию пикинеров, аркебузиров, рейтаров и жандармов, действия которых поддерживались огнем артиллерии, испанцы и их сторонники были непобедимы. В этой игре у испанцев на руках были все козыри. Чтобы победить армии Филиппа II, нужно было изменить правила игры, заставить их воевать по иным правилам, т. е. совершить прорыв, скачок в иное измерение. Нужно было создать иную, более эффективную и имевшую запас прочности для дальнейшего развития военную систему.
Предпосылки для этого перехода к началу 90-х гг. XVI в. были налицо. Не говоря о широком распространении огнестрельного оружия и trace italienne, особенная, «малая», война в Голландии способствовала серьезным переменам в организации и вооружении войск. Как отмечал Дж. Паркер, война в Голландии характеризовалась не только и не столько ведением осад и обороной крепостей, но и в целом возросшей боевой активностью, выражавшейся в большем числе стычек и столкновений преимущественно малыми силами. Прежние формы тактической организации войск, рассчитанные прежде всего на большие полевые сражения, оказались непригодны для такого рода боевых действий. Как следствие осознания этого факта, в реформированной Морицем голландской армии «…роты были сокращены в численности и сведены в полки, которые, в свою очередь, уменьшились в размерах, стали более управляемыми на поле боя… Солдаты получили единообразную экипировку, детали обмундирования, учения на плацу стали более частыми. Постепенно солдаты превращались в части огромного механизма и лишались своей индивидуальности. Армии стали более «современными»…»197. Тяжелая кавалерия стала второстепенным родом войск (во время осад от нее было мало проку, один убыток), равно как и пикинеры, тогда как мушкетеры и артиллерия приобрели еще большее значение и вышли на первое место.
Мориц и Вильгельм, приняв во внимание эти изменения, попытались связать их с античным военным опытом. Люди, весьма начитанные в трудах античных и византийских военных теоретиков198, братья смогли успешно решить эту сложную задачу. Сделать это им было тем проще, что, как метко заметил Г. Дельбрюк, «…им не приходилось создавать новой военной организации, да они к этому и не стремились, – но лишь развивать дальше уже существующую организацию, унаследованную ими (выделено нами. – П.В.)…»199.
Главное, что они уяснили из римского военного опыта, заключалось в осознании необходимости введения в армии постоянного, регулярного обучения и жесткой дисциплины, поддерживать которую они намеревались прежде всего регулярной и стабильной выплатой жалованья солдатам и офицерам. Конечно, отдельные элементы обучения солдат вводились и ранее, равно как и более или менее регулярные тренировки. Однако вербовщики всегда предпочитали набирать солдат, уже натренированных и знающих военное дело, а не новобранцев, которых нужно еще учить и учить в процессе ведения боевых действий. Испанцам в этом отношении было легче – на их стороне было преимущество в людских ресурсах и они не были блокированы с суши, как восставшие Нидерланды. Голландцы же были лишены такой возможности. Многолетняя война с испанцами нарушила прежнюю систему пополнения армий солдатами-наемниками, уже знакомыми с основами военного ремесла. Как отмечал Ф. Энгельс, им «…приходилось довольствоваться теми физически годными добровольцами, которых они могли найти, и правительство оказалось вынуждено заняться их обучением…»200.
Создание правильной системы обучения основам военного дела рядовых, унтер-офицеров и офицеров было тем более важно, что, применяя античные военные знания к накопленному к этому времени опыту ведения современной войны, Мориц и Вильгельм постепенно пришли к идее, из которой впоследствии родилась линейная тактика. Небольшие голландские пехотные роты, состоявшие, как было отмечено выше, на 2/3 из мушкетеров и аркебузиров, располагались в несколько линий201, поддерживавших друг друга. Каждая же рота, в свою очередь, строилась в 10 шеренг с мушкетерами по краям и пикинерами в центре. Для того чтобы поддерживать непрерывную пальбу, Мориц по совету Вильгельма-Людвига ввел для своих мушкетеров обязательное применение caracole202. Рота мушкетеров превращалась, таким образом, в своего рода картечницу, осыпавшую неприятеля градом пуль. Пикинеры же должны были прикрывать мушкетеров от атак неприятельской кавалерии или пикинеров. Отметим, правда, что, как и в случае с караколирующими рейтарами, вряд ли в реальных условиях боя голландским мушкетерам и аркебузирам удалось бы долго поддерживать пальбу посредством контрмарша, но важность этого нововведения (заимствованного братьями у тех же испанцев) заключалась, конечно же, в его дисциплинирующем эффекте. Слова Г. Дельбрюка относительно важности караколе для рейтар, что мы приводили ранее, вполне приложимы и к новобранцам Морица Нассауского.
 
Описывая тактические порядки армии Морица, А.А. Свечин отмечал главную их особенность: «Прочность этого хрупкого боевого порядка основывалась исключительно на дисциплине и доверии солдат к начальникам, на большой подвижности мелких частей, на уверенности управления… Природе было противопоставлено искусство (выделено нами. – П.В.)…»203.
Значение дисциплины как одного из важнейших, если не самого важного элемента военной системы Морица Оранского, подчеркивал и Г. Ротенберг, который писал, что «…дисциплина тогда стала ключевым элементом, и даже при том, что обстоятельства заставили реформаторов-оранжистов отказаться от использования нанимаемых на длительное время профессиональных наемных войск в пользу рекрутируемой из числа граждан армии, они сохранили акцент на дисциплине, достигаемой усилиями профессионального офицерского корпуса, муштрой и обучением…»204.
Мориц и Вильгельм точно уловили главное отличие римской имперской армии от ее главных противников – отдельно взятый легионер, быть может, и уступал своему противнику, галлу, германцу, даку или сармату, в индивидуальном мастерстве вести рукопашный бой, в физической силе, ловкости и пр. Но он превосходил их умением вести бой в составе тесно сплоченной группы, коллектива, где слабость одного воина компенсировалась совместными усилиями всех бойцов, направленными на достижение победы. Так и сейчас голландские реформаторы сделали ставку не на индивидуальные качества солдата, а на «искусство», подразумевая под ним выработку навыков коллективных действий. Можно сказать, что братья Нассауские открыли новую страницу в истории военного дела – подобно тому, как мануфактурное производство отбросило на второй план ремесленников, как бы искусны они ни были в своем труде, так и армия-машина, созданная Морицем, неизбежно должна была вытеснить средневековых «ремесленников» от военного дела.
Новый солдат должен был действовать автоматически, выполнять приемы с мушкетом и пикой, не задумываясь и не обращая внимания на происходящее вокруг. Таким образом, caracole с обязательным для него контрмаршем и умением маневрировать на поле боя с целью обеспечить непрерывность огня мушкетеров и взаимоподдержку стрелков и пикинеров требовал серьезного и длительного обучения, основанного на жестокой муштре. Только так можно было внушить неопытным новобранцам и разному сброду, набираемому под знамена оранжистов, уверенность в своих силах, выработать в них способность противостоять напору испанских ветеранов205. А ведь испанский солдат в ту эпоху считался лучшим солдатом Европы. Не случайно посол Венецианской республики при дворе Филиппа II Сурьяно писал, что «…испанский король владеет рассадником стойких людей, сильных телом и духом, дисциплинированных, годных для военных кампаний, маршей, приступов и обороны…». Использовавший это высказывание в своей книге о «золотом веке Испании» французский исследователь М. Дефурно отмечал, что «..испанский солдат возвел на самую верхнюю ступень чувство собственного достоинства, базировавшееся одновременно на воинских качествах, которые составляли его репутацию, и на сознании того, что он, сражаясь за своего короля, служит более высоким целям – воюет во имя Господа…»206.