Герцогиня-дуэлянтка
Священник примирительно поднял руки:
– Я не отступлюсь от своего слова. Просто хочу убедиться, что она осознает то, что здесь должно произойти.
Сесиль озадаченно переводила взгляд с отца на священника.
– Папа? Что?..
– Ш-ш-ш.
Отец потянул ее за собой к герцогу, лежавшему на покрытом грязным одеялом соломенном тюфяке. Старик был настолько изможден и бледен, что Сесиль с трудом его узнала.
Отец почтительно склонил голову и неуклюже опустился на колени перед своим бывшим господином, потянув Сесиль за собой.
– Ваша светлость, – прошептал он, наклонившись, чтобы поднести к губам слабую руку старика и запечатлеть поцелуй там, где на коже виднелась вмятина от фамильной печатки. – Для меня честь, что вы обратились в трудную минуту ко мне.
Но взгляд герцога из-под тяжелых полуопущенных век был устремлен на Сесиль, а не на ее отца.
– Ты сказал Манон правду, Мишель?
Сесиль хотелось напомнить всем троим, что она здесь, стоит перед ними, и что теперь у нее другое имя, а не то, ненавистное первое, но это обидело бы отца, поэтому она промолчала.
Мишель Трамбле в нерешительности открыл рот, а потом повернулся к дочери:
– Священник здесь для того, чтобы обвенчать тебя с его светлостью.
У Сесиль едва не отвалилась челюсть. Она хотела что-то сказать, но ничего не получалось.
В промозглой тишине тюремной камеры раздался тихий хриплый смешок.
– Я не могу осуждать тебя за такую реакцию, Манон.
Сесиль была ошеломлена, но ничего не могла с собой поделать. Да, ей было стыдно: она только что обидела умирающего. Этот человек несколько последних лет заботился о них с отцом как о членах своей семьи.
– Простите, ваша светлость. Я не хотела…
– Тише, дитя мое. Мне вряд ли стоило ожидать, что тебя обрадует брак с трупом. – Взгляд выцветших голубых глаз метнулся к священнику и вновь остановился на Сесиль. – Боюсь, у нас очень мало времени. Если не считать дальних, разбросанных по разным уголкам родственников, я последний представитель своего рода, Манон. Когда я умру, все, что у меня есть, перейдет к тем же шакалам, что разоряли меня на протяжении многих лет. Возможно, мое завещание может быть признано недействительным, но у супруги есть права, которых не сможет оспорить даже тот безбожный сброд, что схватил за горло нашу великую страну. Этот… этот кошмар не будет длиться вечно. И когда все закончится, ты, Манон, получишь все, что носит мое имя.
Отец сжал руку Сесиль, ошеломленно взиравшей на герцога. Она станет герцогиней?
Возможно, когда-то, когда она была совсем ребенком, подобная перспектива пробудила бы в ее душе несказанную радость, но теперь… теперь обладание этим титулом было сродни смертному приговору.
– Не молчи, Сесиль, – сердито прошептал отец.
– Конечно, я согласна. Почту за честь, – пробормотала девочка, когда отец сжал ее руку так сильно, что она поморщилась от боли.
Гордое лицо герцога осветилось такой благодарностью, что Сесиль устыдилась собственного поведения. В конце концов, его светлость пошел на это, чтобы оставить все ей.
Вся их жизнь была исполнена лжи, укрывательства и тайн, так что еще одна тайна ничего не изменит.
Две недели спустя
Ветер дул с такой силой, что флагшток возле ветхой лачуги с закрепленным на нем потрепанным триколором гнулся почти параллельно земле. Сесиль пришлось кричать что есть силы, чтобы отец ее услышал.
– Наверняка он не выйдет в море в такую погоду!
– Он непременно будет здесь, – прокричал в ответ отец, а потом согнулся от очередного приступа кашля, которые за последнюю неделю случались все чаще.
– Папа! Это очень опасно. Давай вернемся в деревню. У нас еще достаточно…
Но отец лишь привычным движением рубанул рукой воздух. Достаточно!
Вздохнув, Сесиль поплотнее закуталась в видавшую виды черную шаль. Отец пообещал, что ей придется надеть этот отвратительный наряд в последний раз. Как ей надоело изображать пятидесятилетнюю старуху, в то время как ей едва исполнилось четырнадцать, прятаться день и ночь…
– Вон там! – Отец указал рукой на утлое суденышко, сражавшееся с волнами в попытке приблизиться к берегу.
Сесиль проследила за его рукой. Лодка напоминала ей один из тех хлипких бумажных корабликов, что она мастерила в детстве.
– Mon dieu! [1] Мы же не можем плыть на этом!
Но отец либо не услышал ее, либо попросту не захотел отвечать, и вместо этого решительно направился к лодке. Его напряженная спина свидетельствовала о том, что он боролся с очередным приступом кашля.
Сесиль поспешила следом и обняла его за плечи, ставшие совсем костлявыми. Отец вообще худел с ужасающей скоростью, а ведь всего месяц назад был еще крепким и свирепым. Мишеля Бланше нельзя было назвать крупным мужчиной, хотя силой он обладал недюжинной. И вот теперь от него осталась лишь оболочка, да и та с каждым днем становилась все тоньше, но упрямство его никуда не делось. Им следовало остаться на берегу. Ведь ему необходимо лечь в постель.
Сесиль стиснула зубы, когда отец вошел в воду, чтобы ухватиться за борт лодки, потом крикнула:
– Останься здесь! Я ему помогу.
Кивнув, отец тотчас же закашлялся.
Сесиль просунула подол платья между ног и заправила его за лиф, обнажив ноги до середины бедер. При иных обстоятельствах это выглядело бы неприлично, но сейчас никому не было до этого дела.
При ближайшем рассмотрении лодка оказалась еще меньше. Неужто отец лишился рассудка? Двое мужчин, что в ней сидели, были такими громилами, что занимали почти все пространство, но без них не обойтись. Им придется грести, ибо крошечный парус совершенно бессилен перед свирепыми порывами ветра.
Сесиль помогла отцу забраться в лодку, а потом залезла и сама, после того как оттолкнула ее от покрытого галькой берега. Несмотря на предусмотрительно задранный вверх подол, платье промокло насквозь.
Съежившись от холода, Сесиль с отцом устроились на носу лодки, в то время как два великана налегли на весла. Отец что-то вложил в руку девочки, и, опустив глаза, она увидела небольшой кожаный кошель, который он всегда носил с собой.
– Папа, почему…
Отец вложил в ее руку еще и сверток из непромокаемой ткани, который тоже всегда держал при себе. В нем хранились чертежи пистолетов, документы семьи, брачное свидетельство Сесиль, а так же копия завещания герцога.
Вместо того чтобы спорить с отцом – ибо в такую погоду это было попросту невозможно, – Сесиль убрала кошель в карман, пришитый к нижний юбке и застегивавшийся на три пуговицы. Сверток с документами оказался слишком большим, поэтому она сунула его в потрепанную кожаную сумку, в которой хранилась смена одежды и миниатюрный портрет матери.
У отца имелась точно такая же сумка. Только в нее он сложил все свои сохранившиеся инструменты. Ведь когда-то Мишель Шарль Трамбле служил личным оружейником последнего короля Франции Людовика XVI. Сесиль забрала и ее, перекинула через другое плечо. В ответ отец слабо сжал ее руку. Они прильнули друг к другу, и теперь Сесиль ощущала, что с наступлением темной, совершенно беззвездной ночи тело отца все сильнее дрожит. А шторм все усиливался. Волны бились о борта лодки с такой силой, словно они находились не в проливе, а посреди океана.
Сесиль знала, что взявшиеся вывезти их из Франции мужчины вовсе не рассчитывали грести на протяжении двадцати одной мили, надеясь поднять парус, едва только позволит погода, поэтому вскоре они выбились из сил и были вынуждены грести по очереди.
Один гнетущий час сменялся другим, и Сесиль уже не чувствовала ничего, кроме своих собственных страданий. Ее руки заледенели, одежда промокла насквозь, а нескончаемые завывания ветра заглушали все остальные звуки.
– Мы возвращаемся! – словно вырвал Сесиль из ада громкий возглас, и она взглянула на гребцов. Она не знала, кто из них выкрикнул эти слова, но оба выглядели полумертвыми от усталости. Один из гребцов указывал на молнию, осветившую небо слева от них. Один за другим огненные зигзаги прорезали темноту ночи и как будто двигались в их сторону.