Подозрительные обстоятельства

Для Пэм мать олицетворяла всё. Она часто раздражалась и сердилась на нее, как и я, но это совсем другое дело. Преданность Пэм была непоколебима, как сама Британская империя. Услышав мои слова, она побелела, для нее это было все равно, что сказать правоверному мусульманину, будто Магомет не верил в Коран.
— Ники, ты ужасное, грубое животное, — только и произнесла она.
Конечно, я не был так предан матери, как Пэм, но и мне сейчас стало неловко за свои мысли. Мне не хотелось обижать ее.
— Прости, дорогая Пэм. Я не это имел в виду. Я думал… просто мне хотелось узнать, что думаешь ты…
— Ники, Ники, как тебе в голову могла прийти такая мысль о своей матери? Разве ты не понимаешь, что она не такая, как все? Всякие там Нормы, Сильвии — да, они, возможно, способны столкнуть человека с лестницы ради собственной карьеры, но Анни…»
— Пэм, я же сказал, что прошу прощения. Ну, пожалуйста, скажи, что хотела. Как, по-твоему, все это произошло?
Пэм никогда не могла долго противиться мне.
— Да, — вздохнула она, — когда человеку всего девятнадцать, он еще наполовину животное. От этого никуда не уйти. Впрочем, почему бы и не сказать? И так ведь ясно… Я уверена, что она упала. Абсолютно уверена. Но если она не… Ронни знал, что фильм будет для Нормы катастрофой. Вернее, катастрофой для фильма будет ее участие. И не только это. На карту поставлены шесть миллионов долларов. Норме было известно, что с его доходами что-то не в порядке. В случае развода ему пришлось бы ей выплачивать… Я имею в виду; откуда мы знаем, что ему действительно кто-то звонил в студию и там задержал?
— Так, — сказал я, выходит, по-твоему, это сделал Ронни?
Пэм вздрогнула.
— Я этого не думаю. Отказываюсь думать. Но если… Ох, Ники, забудь, что я сказала. Забудь все. Старушка сыграет Нинон. У нас снова будут деньги. Смотри на это дело проще.
Мы сидели, глядя друг на друга. Ронни? Возможно. Но как насчет матери, которая была в комнате Нормы? Пэм делала все возможное, чтобы успокоить меня, но я не мог успокоиться. Перед глазами все время стояла ужасная картина: распростертая Норма и склонившаяся над ней мать. Непреодолимая тоска по Парижу и Монике с новой силой охватила меня.
— Ты уверена, что с инспектором Робинсоном все улажено?
— Полагаю. Прошло четыре дня, а от него ни слуху ни духу.
— А пресса? Телефонные звонки?
— Интересуются скорее по инерции. Сенсация! Старушка и Норма были близкими подругами, всем известно. У нас все будет в порядке. Мы должны в это верить. Не бывало еще такого, чтобы старушка…
И тут мы вспомнили одновременно: Прелесть Шмидт.
— Откуда она появилась? — спросил я.
— Бывшая танцовщица. Анни нашла ее в «МГМ» и взяла к себе, потому что ей надоела Бернис.
— Знаю. Но кто она такая?
— Не имею ни малейшего понятия. Она и в самом деле пообещала тебе молчать?
— Да.
— Но почему она вообще развязала язык? Действительно, почему?
— По-моему, из желания как-то сблизиться со мной. Пэм просияла.
— О, Ники, какая удача! Только ты сумеешь взять ее в руки. Займись ею. Очаруй ее!
Меня охватило смущение.
— Но, Пэм…
— А почему бы нет? Старушка могла выбрать её специально для тебя. Тебе же нравились рыжеволосые.
— Но, Пэм, ты не понимаешь. Теперь совсем другое дело. В Париже…
— Ерунда, — твердо заявила Пэм. — Речь идет о жизни и смерти. Ты должен заставить Прелесть Шмидт молчать. Теперь она на твоей совести. Твоя обязанность…
В этот момент «моя обязанность» вышла из дома и направилась по тропинке. Раньше мне и в голову не приходило приглядеться к ее фигуре, и теперь только я заметил, что Прелесть удивительно хорошо сложена.
Сперва девушка увидела дядю Ганса, потом заметила нас и улыбнулась.
— Вернулась Анни, — крикнула она. — И ланч готов. Идите домой.
— Пэм, — взмолился я, — ну, пожалуйста… Я не могу. Это не этично. Это…
— Чепуха, мой дорогой, — отрезала она.
Мысль о встрече с матерью меня страшила, и я боялся войти в дом. Что-то глубоко внутри кричало, что я увижу печать Каина на ее челе. Но другая часть моего «я» возмущалась: «Как ты смеешь подозревать собственную мать? Она же дала тебе жизнь!»
 
Однако все обошлось, мать была такая же, как до поездки к Ронни — веселая, общительная и безупречная. Мой костюм поначалу подвергся критике, но в конце концов получил одобрение. «Ники, дорогой, разбери свои вещи», — сказала она.
Слуги, как и все остальное в этом доме, не принадлежавшие нам, боготворили мать и всячески старались ей угодить. Завтрак мог бы сделать честь самому придирчивому гурману, и я опрометчиво воздал ему должное, о чем вскоре пожалел. Мать заявила, что поскольку ни у Ронни, ни у Нормы нет родственников, мы все отправимся к Ронни и вместе с ним поедем в церковь. Увидев мое недовольное лицо. Прелесть подмигнула мне с лукавым видом.
А мать мило щебетала:
— Который час? Два? У нас еще уйма времени, но не следует откладывать все до последней минуты. Прелесть, дорогая, бювар у тебя с собой?
— Да, — ответила та и, к моему удивлению, достала бювар из-под стола. Должно быть, она на нем сидела, не иначе.
— Умница! — Мать была довольна. — Тогда приступим. С чего начнем? Сперва, полагаю, статья для журнала. Мы должны сдать ее в июльский номер. Прелесть, милочка, ты готова? Тогда пиши. Анни Руд и Норма Дилэйни — задушевные голливудские подруги. Абзац. Я познакомилась с Нормой поздней осенью в Париже, когда Норма милый, белокурый, проворный ребенок… Проворный, дорогая. Ты успеваешь за мной?
— Успеваю, — ответила Прелесть. — Просто никак не могу представить себе Норму Дилэйни проворной.
— Продолжаем, милочка!
Мать нахмурилась. И диктовала до тех пор, пока не наступило время отправляться на похороны.
Первым оказался готов я. В холле никого не было, кроме Трая. Увидев меня, он попытался продемонстрировать излюбленные прыжки и кувыркания, но у него ничего не выходило и он злился. Вскоре появился дядя Ганс.
— Тренируешь Трая, Ники?
Дядя Ганс в черной визитке с высоким крахмальным воротничком в Южной Калифорнии выглядел весьма нелепо и больше подходил для похорон какого-нибудь бельгийского олдермена в начале века.
— Дядя Ганс, вы не знаете, как его остановить?
Но голова дяди Ганса, вероятно, была полностью занята шахматами. Он прошел мимо и уселся неподалеку от бассейна. В этот момент на лестнице показался Джино в темно-синем костюме. Он торопливо начал спускаться, насвистывая какой-то веселенький мотивчик. Джино умел обращаться с Траем, и тот обожал его почти как Пэм или мать. Едва я открыл рот, чтобы попросить Джино успокоить Трая, как в дверь позвонили.
Джино хлопнул меня по спине.
— Ники, детка, открой.
Я подошел к двери и открыл ее. Передо мной стоял высокий седоватый мужчина с ярко-голубыми глдзами. На нем был черный костюм и черный галстук. «Гробовщик?» — удивился я. Но по его глазам понял, что ошибся.
— Прошу прощения, — сказал он, — здесь живет Анни Руд?
— Да.
Глаза его весело блеснули. Я подумал, что это, должно быть, какой-то настырный репортер. Он полез в карман своего черного пиджака и достал бумажник. Извлек оттуда визитную карточку и протянул ее мне.
Там было написано:
Инспектор Джон Робинсон, Управление полиции.
  
Глава 7
 
От неожиданности я выронил визитку, а пока нагибался за ней, кто-то прикрикнул на Трая.
— Не могла бы миссис Руд уделить мне несколько минут? — спросил инспектор.
Я выпрямился и торопливо сунул руку с карточкой в карман, потому что легче всего заметить дрожание руки, когда держишь в ней маленький предмет.
— Простите, — ответил я, — мы собираемся на похороны и уже опаздываем, а мама переодевается и…
— Значит, вы — сын миссис Руд?
— Да.
— И, насколько я понимаю, вы собираетесь на похороны миссис Нормы Дилэйни?
— Да.
— В таком случае, я с вами.