Отойти от пропасти (СИ)

— К тому же воспрепятствовать нам в высадке десантов противник не сможет — он лишился 3-й эскадры, в то время как у нас с дюжину канонерских лодок, из них половина бронированных, три десятка дестройеров и миноносцев, а для поддержки имеются еще старые броненосные фрегаты, один «Нахимов» со старыми восьмидюймовыми пушками многих стоит. Противопоставить этим отрядам неприятель может только свои миноноски — их у него многовато, но толка будет маловато.
  
Матусевич остановился, поглядывая на «патрона» — глаза наместника хитро блестели. Умен адмирал, что тут скажешь, честолюбив и воля железная. Оставшись при неограниченной власти, сумел приструнить генералов, что беспрекословно выполняют его распоряжения. И в отличие от Куропаткина с самого начала был настроен действовать решительно. Такой главнокомандующий и нужен для армии, чтобы не к терпению взывать, а встряхнуть всех, жестко так встряхнуть, чтобы опомнились. Теперь он понимал, что причина поражений была чисто психологическая — даже если ты силен на самом деле, но нет уверенности, постоянно преследуют неудачи и потеряна вера в собственное командование — поражение неизбежно. К тому же война идет на краю света, на чужой землице — ее цели просто не понимают, а потому растет раздражение. И невольно задаются вопросом — а почему мы должны тут умирать, когда другие вполне себя распрекрасно чувствуют, а страна продолжает жить тихо и спокойно.
Это как зараза, моровое поветрие — только душу и волю выхолащивает, и люди, забыв про долг и данную присягу, перестают быть военными в прямом смысле слова, и одержимы одной идеей — пусть позорное поражение, но только бы война поскорее закончилось и вернулось благодатное мирное время с его парадами и учениями, да званными ужинами с балами…
— Декабрь самое подходящее время для наступления — как только река Ялу покроется прочным льдом, и ее можно будет перейти практически в любом месте. Достаточно собрать превосходящие силы и крепко ударить с фронта, затем флот нанесет удар с тыла. Люди воодушевлены победами, а потому затягивать войну никак нельзя — к Рождеству все должно быть определено четко и ясно, Евгений Иванович. И действовать нужно теперь иначе, не так как раньше — у нас перевес в силах, им надо воспользоваться.
— Что ты предлагаешь, Николай Александрович? Как намерен действовать? О том нам с тобою государю требуется отписать.
— Если японцам нанесем сокрушительное поражение, уничтожим половину Объединенного Флота, то англичане уже в войну не вмешаются, смотреть будут, как мы самураев дожимаем. Но проделать сие сможем в одном случае — если поманим надеждой Того что часть нашей эскадры он истребить сможет, а другая не успеет вмешаться. Тогда он пойдет на сражение, рискнет — это и будет его ошибкой. Как-то спровоцировать его нужно, пока я не знаю, но штабы для того и существуют, чтобы думать. Но победить нужно быстро, и так чтобы никто в нашей виктории не усомнился.
— Разбей эскадру на быстроходный и тихоходный отряды. Один начнет бой и нанесет повреждения вражеским кораблям, второй подойдет и добьет «подранков». Ты так уже пытался сделать, только японцы два твоих корабля утопили. И вряд ли будут ожидать подобные действия во второй раз. Лишь бы только на грабли не наступить по нашему «милому» обыкновению.
Наместник хмыкнул, задумавшись. Снова отпил «чаю», поморщился — тот был едва теплый. Отодвинул кружку в сторону.
— В общем, надлежит тебе Николай Александрович крепко подумать, измыслить, как врага быстро одолеть. Потери на войне неизбежны, понимаю, но потерять два-три броненосца не страшно. Главное победить, вот и думай, как это сделать как можно быстрее. Я свой штаб уже озадачил, вернусь, с генералами военный совет соберу. К февралю должны как-то управиться — войска наступают, к реке Ялу скоро выйдем, грузы уже в Дагушань морем переправлять можно, пока из крепостных запасов. И флот готовь к генеральному сражению — рассчитай все, что потребно.
Наместник поднялся, подошел к окну и посмотрел на порт, заполненный боевыми кораблями. В глаза сразу бросился четырех трубный броненосец «Наварин», острословы его именовали «табуреткой». Перед самым выходом из Балтики на нем заменили устаревшие пушки, отобрав их у «Орла», но вот учебные стрельбы пришлось проводить уже в походе. И сейчас корабль почти не уступает «Фудзи», только тихоходный, всего-то четырнадцать узлов, изношенные машины не стали менять. Вместе с «Сисоем» и «Севастополем» он вошел в состав 3-й дивизии вице-адмирала Чухнина, в которую включили так же броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». При необходимости можно было усилить двумя старыми фрегатами — «Владимира Мономаха» и «Дмитрия Донского» именовали «князьями». Но их перевооружили год назад на скорострельную 152 мм и 120 мм артиллерию, имелся броневой пояс в четыре с половиной дюйма, который позволял им находиться в линии. Долгого боя не выдержат, но хоть какую-ту помощь окажут. И всеми этими шестью кораблями Евгений Иванович был готов пожертвовать, не моргнув глазом — они и так подлежали списанию в будущем по разным причинам. Да и другими тоже — наместник хорошо понимал, что сейчас сложилась победная ситуация, и нельзя давать растерявшемуся противнику даже короткую передышку. Продолжать давить, не дать японцам времени опомнится…
«Родоначальник» всех классических броненосцев Российского императорского флота «Наварин» погиб в Цусимском сражении, торпедированный ночью миноносцами — ушел на дно со всем экипажем, спаслось только трое… 
 
Глава 20 
— Алекс слишком доверился другим, и запустил дела полностью. Из-за его попустительства мы чуть не проиграли войну, страшно представить, чтобы случилось, потопи в первую ночь японцы «Ретвизан» с «Цесаревичем». Но господь миловал нас от этой участи, Серж.
Великий князь Владимир Александрович насупился, глядя на полыхающее в камине пламя. Командующий гвардией и войсками Петербургского военного округа говорил со своим братом, что был не менее влиятельной персоной в империи — великий князь Сергей Александрович был московским генерал-губернатором и командующий войсками округа, и пусть не гвардия, но под его началом находился элитный гренадерский корпус. Вторая и древняя столица империи всегда находилась под неотступным наблюдением правящей династии. Ведь корни российского столбового боярства и дворянства именно оттуда, из Первопрестольной. Там они врастали веками, и, несмотря на то, что Петр Великий перенес столицу в построенный на чухонских болотах Санкт-Петербург, русская аристократия никогда не забывала про свои исконные московские вотчины, когда их предки сидели в боярской думе при великих князьях и царях, которых они с Земским Собором возводили на престол. А вот сам правящий дом Романовых давно потерял связь с Москвой, ведь династические связи с германскими принцессами привели к тому, что кровь у них всех была Гольштейн-Готторпская, к старинному боярскому роду Романовых не имевшая никакого отношения. И все кто имел прямое отношение к власти, прекрасно понимали, что на престоле в Российской империи давно находится разветвленная немецкая династия, находящаяся в очень сложных отношениях с чисто российской знатью.
Российские императоры вот уже без малого два века считались самодержцами, имели бы фактически неограниченную власть, если бы не одно «но» — аристократия могла иметь на этот счет свое мнение. И порой его выражала — эта была та самая «удавка», которой можно было бы удушить любого императора, если бы его действия напрямую затронули интересы определенных кругов знати. Так уж случилось, что таким коллективным «ограничителем самодержавия» выступала гвардия, в которой по традиции служили представители аристократических кругов. И целое столетие гвардейцы решали, кому надлежит править, а кому из императоров следует распрощаться с жизнью. Участь несчастных императоров Петра III и его сына Павла I были самым наглядным свидетельством недовольства аристократии. А вот события 14 декабря 1825 года уже стали открытым проявлением не отдельного цареубийства, дела вполне обыденного по большому счету, а возмущением уже дворянства в эполетах, которое почему-то возомнило, что не только вправе само решать, кому править, а кому нет, но и отстранить династию от престола. А кое-кто договорился из заговорщиков, с полковничьими эполетами на плечах договорился даже до того, что лучше бы объявить республику, а «Романовых» истребить без остатка.