Балтийский форпост
Редкий ветерок с моря шуршит подсохшим камышом, летит к берегу и путается в сухой траве. Сталкивается лбами с гранитными валунами на пологом береговом откосе и окончательно замирает, так и не добравшись до деревянных стен низкорослой прибрежной крепостицы.
Слева и справа, если со стороны моря смотреть, две невысокие вышки с наблюдателями. И сейчас на этих вышках им очень тяжко. Навес из жердей плохо защищает от солнца, и приходится перемещаться по небольшому квадрату помоста, стараясь поймать тень и спрятаться от жгучих солнечных лучей. Когда ветер обдувает, так и стоять можно. А в такую погоду сплошная мука. И железо не скинешь: не положено. Приходится смену стоять и считать минуты до окончания дежурства. И так-то одуреваешь от жары, так ещё и море блестит, сливается с небом на горизонте.
Да и зачем на море смотреть? Всё равно в такую погоду никакой корабль из гавани не выйдет. Ветра почти нет, а вёслами по такой жаре не намашешься. Никаких запасов воды гребцам не хватит.
Даже обычные патрули в последнее время отменили, что вдоль кромки моря регулярные обходы по мысу совершали. Заливы справа и слева от мыса сильно обмелели, вода отступила, обнажила многочисленные округлые валуны и серое илистое дно между ними. Идти по такому сплошная мука – петляешь среди камней, словно заяц, да ещё вдобавок подсохшая корка легко под ногами проламывается, и сапог по щиколотку, а порой и ещё глубже проваливается в вонючую вязкую жижу. И отчищается она потом очень плохо. Скребёшь её, скребёшь, а толку мало. Въедается этот ил в кожу намертво…
Вся надежда на наблюдателей на вышках…
Вот один из них голову высунул, глянул сначала на море, потом посмотрел вниз, на безлюдный крепостной плац. И спрятался. Никого внизу нет, пусто!
«Все полуденную жару в прохладных внутренних помещениях пережидают, одни мы тут жаримся, словно цыплята на вертеле! Ничего, скоро и эта мука закончится. По слухам, в Тарванпеа уже прибыли новые войска, разрушенные стены восстановили и сейчас спешно достраивают замковые укрепления. Эти проклятые русичи прошли через всю Эстляндию, и никто их не заметил! А ведь здесь, в Толсбурге, защитников куда как меньше. Повезло, что варвары мимо прошли…
Говорили, русичи где-то на восходе остановились, крепость ставить начали. Несколько дней назад туда большое войско ушло. Наверное, скоро назад с победой будут возвращаться… Повезло кому-то, ведь проклятые язычники много добра с собой из Тарванпеа утащили. Рассказывают, одни голые камни там оставили…» – размышлял размякший от жары наблюдатель на вышке. Мысли лениво цеплялись одна за другую, тянулись, словно загустевший мёд.
Караульный снова поёрзал. Сидеть на деревянном полу было очень неудобно. Ноги не вытянуть, площадка для этого слишком короткая, а от долгого неподвижного сидения тут же начинала неметь задница. Да ещё эти грубо тёсанные и плохо подогнанные друг к другу плахи с широкими щелями между собой так и врезаются в кожу острыми кромками!
Вытянул шею, выглянул за деревянный борт ограждения и тут же спрятался назад. Пусто на море, никого нет. Даже пиратов давно не было видно. Пропали куда-то.
Снял шлем, вытер рукавом пот со лба, подышал открытым ртом. Потянулся к баклажке на поясе и вспомнил, что воды там уже нет, всё выхлебал. Вздохнул ещё раз, широко раскрывая при этом рот, чтобы хоть как-то освежить высохшее горло, и продолжил размышлять: «Воистину, то пойло, что вчера поздно вечером употребили с товарищами, было очень дрянным. Зря пил. А как не пить в такой скукотище? Чем тут ещё заниматься? Лучше бы сейчас на русичей пошёл… Зря не вызвался, когда желающих выкликали… Сейчас точно бы с большой добычей назад возвращался! И не пил бы больше подобную бурду. А ещё можно было бы дать монету десятнику и съездить в Ревель! Ох и погулял бы там!»
Караульный плотнее прикрыл глаза и начал придумывать, как бы он попьянствовал в городских трактирах, каких сочных девок бы поимел и помял…
Всхрапнул, из уголка упавшей вниз губы потянулась на бороду тягучая струйка слюны…
В глубине камышовых зарослей коротко плеснуло, словно снулая рыбина из последних сил хвостом по воде ударила. Чирикнули тревожно птахи и тут же замолкли, даже им лениво в такую жару клювы раскрывать. Короткая волна, больше на рябь похожая, так же лениво заплюхала в толстых и склизких от подсыхающей тины стеблях и запуталась, затихла, не пошла дальше, на открытую воду. Дерево ещё стукнуло глухо о дерево. Да стрекозки слюдяными крыльями блеснули, прострекотали над водой и тут же плюхнулись на широкие листья кувшинок. И замерли, припали голубыми брюшками к живительной прохладе.
Недолго им удалось отдыхать, короткий покой потревожил нос узкой деревянной лодчонки. Распугал мелкую живность, разогнал в стороны.
– Всё, дальше только пёхом! – прошипел сидящий на носу челна воин и первым шагнул через низкий борт в воду, подавая пример своему товарищу.
Воды – пядь, а ноги провалились в ил почти по колено! И челн накренился, черпанул бортом солёную затхлую жижу. Из-под проломленной белёсой корки ила вылетели и булькнули серебристые пузыри, ударил в нос зловонный гнилостный запах, заставил поперхнуться.
– Челн здесь оставим? – перебрался на нос лодки второй из разведчиков. Подождал, пока товарищ пройдёт вперёд, и соскользнул следом за ним в грязную взбаламученную жижу из тины и ила.
– А куда он денется? – осторожно продвигался через камыши первый, прокладывал тропу напарнику. И сам же ответил: – Никуда.
На каждый шаг приходилось затрачивать слишком много сил – мало того что надо аккуратно и по возможности бесшумно выдирать ноги из липкого плена, так ещё и мошка одолевала. Поднималась, зараза, из этой вонючей жижи и озверело набрасывалась на свежее мясо.
Вот и кромка камыша, дальше чистый берег, плавно поднимающийся к бревенчатым стенам крепостицы.
Высовываться из камышовых зарослей на открытое место воины не стали, через стебли наблюдали. А мошка зверела, вилась вокруг серым облаком, зажирала остервенело, не встречая должного отпора. Вгрызалась в лица и кисти рук, оставляя после укуса мелкие кровоточащие язвочки. И отмахиваться никак нельзя от этой заразы, чтобы лишним шевелением не привлечь к себе внимание дозорных на вышках.
– Всё осмотрел? Расстояния, высоту стен и вышек прикинул? – скосил глаза на напарника старший из воев.
– Да, всё. Можно уходить, – откликнулся второй и спрятал в поясной кошель разрисованный клочок бересты. Уголёк использованный выбросил под ноги. В ответ на вопросительный взгляд товарища тут же пояснил: – На всякий случай. Береста не голова, она ничего не забудет…
Обратная дорога до лодки показалась короче. И дошли быстрее. Правда, второй раз по уже разбитой тропе пробираться было хуже – проваливались глубже. И выпачкались от этого сильнее.
И через борт забираться труднее. Чуть было не притопили челн, зачерпнув бортом вонючую муть. Кое-как перевалились внутрь, отдышались, взяли вёсла и потихоньку потолкались на выход из камышей, на чистую воду.
Лёгкий ветерок подул удивительно вовремя, зашевелил стебли камыша, зашуршал узкими листьями, скрыл пробирающуюся через камыш лодку с людьми, долетел до стен и сторожевых вышек.
– Опять тухлятиной завоняло! – скривился караульный. И забормотал от нечего делать: – Наверное, на берегу что-то сдохло. Или распухшее тело волнами откуда-нибудь принесло. Точно, тело! На такой жаре оно сразу завоняет!
Открыл глаза, приподнялся и глянул на берег, ничего подозрительного впереди внизу не заметил и плюхнулся назад. Но тут же передвинулся чуть в сторону, в переместившуюся спасительную тень. Поёрзал, устраиваясь в углу поудобнее, потёрся зудящей меж лопаток спиной о засаленное истёртое брёвнышко смотровой клети, подпирающее покатую крышу, и замычал сквозь стиснутые зубы от наслаждения. Вздохнул с удовлетворением и снова придремал. И вонь с берега не помеха.
Разморило стража на солнцепёке. Да и не служба это, а службишка, ленивое отбывание времени в карауле. Море до самого горизонта пустое, даже горластые чайки куда-то запропастились. Ни одной тёмной чёрточки впереди не видно, так чего на воду попусту глазеть? Только глаза себе испортишь из-за сверкающих на мелких волнах слепящих солнечных зайчиков. Задержишь на каком-нибудь взгляд, и всё! Слепнешь на время! Потом долго чёрные букашечки перед глазами мельтешат…