Древняя Греция. От Геракла до Перикла
Люди и боги связаны жертвоприношением. Древний грек питался мясом только в одной трапезе с богами (или, точнее, должен был так поступать в соответствии с усредняющим стандартом). Богам доставались ароматы от сжигаемых жира и костей животных, а люди поедали обработанное огнем мясо. Таким образом, человек – не только земледелец, но и скотовод. Он отличается от диких «людей» тем, что приносит жертвоприношения и ест жареное мясо, потребляя его при посредничестве богов. Без жертв людей богам «голодно», поэтому они так чутки к частоте и масштабам ритуалов. Которые на поверку не так значимы для богов, как это кажется людям.
Ритуал жертвоприношения в гомеровские времена был прост и предполагал лишь одно отступление от нормы – ночные и подземные божества требовали всесожжения: жертвенные животные сжигались полностью, и человеку от богов не оставалось ничего. Но позднее на фоне все более изощренных и разнообразных ритуалов возникли более существенные отклонения от древней нормы. Например, пифагорейцы предпочитали жертвы богам из натуральных (необработанных) продуктов: молока, меда, благовоний. На другом полюсе в спектре допустимых отклонений – секта приверженцев Диониса, предполагавшая культовое поедание сырого мяса (омофагия) – также в природном, необработанном виде. Крайней формой того же культа было его перерождение в кризисном и разлагающемся обществе в требование секты киников «вернуться к природе», то есть к дикости – к омофагии, инцесту и даже к людоедству.
На неоднозначность любого из культурных установлений, определяющих «человеческое», указывает двоякость одного из афинских жертвоприношений. Во время празднования буфоний в честь Зевса Полная («городского», «градохранителя»), предполагалось убийство жертвенного быка, но жрец-убийца быка и его нож подлежали ритуальному суду. Нож и топор, которым убивали быка, топили в море. Правило «можно и нельзя» означает совмещение двух культурных норм, примиренных в ритуале, где «можно» и «нельзя» разыгрываются как бы понарошку, дань отдается и культурному стандарту, и времени богов, которое этот стандарт отрицает.
Промежуточная социальная роль, которая обнаруживает связь как с миром людей, так и с миром богов, – роль охотника. Зверь, пойманный на охоте, как правило, не мог становиться жертвенным животным, ибо он – часть природы, и не связан со скотоводческим трудом человека, а в мифах такая жертва – аналог человеческого жертвоприношения. Охотник приближен к миру богов – все герои греческих мифов были охотниками. Поэтому человеческие установления для него не всегда обязательны. Участие в охоте извиняет отступление от бытующей нормы (например, в Спарте, – освобождение не успевшего вернуться с охоты от обязанности присутствовать на сисситии).
Греческая мысль, а за ней и идеальные представления об обществе, привержены природным процессам. Слепой случай (tyche) – творец истории, а расчет и предвидение (gnome) – дело частное, никак не влияющее на судьбу в целом. Расчетливость – это проявление гордыни, дерзости (hybris), а справедливость богов (dike) – нечто, не зависящее от людей. Нравственное увещевание, которое греки проповедовали через трагедию и философскую мысль, призывает смирить гордыню и жить по воле богов (то есть, случая).
Судьба стоит над богами. И боги лишь «взвешивают» судьбу людей. Люди же на богов особенно рассчитывать не могут.
Судьба обнаруживается даже в простой человеческой забывчивости, которую никак нельзя преодолеть: один из соперников забыл пообещать жертву богу, а другой не забыл. И пообещавший побеждает. Боги непоследовательны, а судьба (что обнаруживается постфактум) предопределена без их участия. Зевс намеревался помогать троянцам, но уступаем мольбам Нестора. Он также воспринимает просьбу Аякса не губить ахейцев в ночном штурме, который намеревались предпринять троянцы. Все это меняет обстоятельства, но не меняет судьбы.
Боги влияют на второстепенные детали. Приам полагает, что тело Гектора в течение 9 дней издевательств над ним не подверглось тлену, потому что Гектор не забывал приносить жертвы богам. Но эти жертвы не отвратили его гибели от руки Ахилла. Афина отводит копье Гектора от Ахилла, но не спасает Ахилла от смерти в скором будущем – от стрелы Париса. Афродита спасает Париса и, накрыв облаком, уносит от яростного Менелая. Но не предотвращает гибели Париса от отравленной стрелы Филоктета.
Боги могут и не заметить обращенных к ним просьб. Зевс исполнил просьбу Ахилла отогнать троянцев от кораблей, но не исполнил просьбу оставить Патрокла невредимым. Афина не приняла молитвы троянок даровать победу их мужьям. Мольбы Одиссея Зевсу вернуть его домой долго оставались неуслышанными.
Оказывается, молить можно только по поводу того, о чем боги уже приняли решение. И очень редко они меняют это свое решение. К тому же, надо знать, о чем просить. Без определенной информированности о ситуации просить богов бесполезно. Пока для киклопа имя Одиссея – «Никто», он бессилен в своих проклятьях, но как только Одиссей, считая, что находится в безопасности, называет свое настоящее имя, мольбы Полифема доходят до Посейдона, и Одиссею приходится прочувствовать всю опрометчивость своего поступка – объявления своего имени.
Люди – как минимум собеседники богов. Богообщение у Гомера – дело обычное. Чего не скажешь о классических греках, которые религиозный ритуал отделили от истории, а за богообщение принимали собственные суеверия. Целая коллекция таких суеверий сопровождает повествование Плутарха. У Гомера отношение к знамениям более чем скептическое. Гадатель не может предсказать своей гибели, а Гектор и вовсе пренебрегает окровавленной змеей, брошенной орлом во время битвы перед троянским войском. Эти приметы он даже объявляет не имеющими отношения к воле богов.
У Гомера боги невидимы, но они не бестелесны. Видеть богов – почему-то очень опасно. Тем не менее, простые смертные имеют с богами общих детей, и от этого никакого вреда для себя не получают. Боги воюют вместе с людьми, и даже получают раны в бою. Минос – собеседник Зевса, другие боги присутствуют на свадьбе Пелея и Фетиды, Афродита вручает свадебное покрывало Андромахе (что не защищает ее от злосчастной судьбы). Как выглядят боги, никто толком не знает, хотя богообщение, судя по числу общих со смертными детей, достаточно часто. Боги появляются среди людей обычно в виде странников. Или, если точнее, проявляются – в незнакомых странниках или в знакомых достойных людях. И лишь немногим народам дозволено видеть богов – феакам, киклопам и диким гигантам. Причины такой избирательности неясны. Поскольку феаки набожны, а киклопы знать не знают богов (за исключением Полифема, которому рассказали, что он сын Посейдона, но знание его об этом нетвердо).
Самое поразительное в гомеровских богах – это их вполне человеческие пороки. Зевс становится центром семейных склок, и при всем своем величии чуть было не лишается власти, ибо надоел другим богам. Афина постоянно морочит ему голову и без стыда признается перед Одиссеем в своей лживости: «Ведь оба с тобою// Мы превосходно умеем хитрить». Хитроумный Одиссей, выдумывающий небылицы для людей, – аналог Афины среди богов.
Поколение героев
У Гомера немного сведений о культовом почитании погибших воинов, но имеется изобилие косвенных признаков героического культа. Археологические данные подтверждают реальность таких культов, начиная с VIII в. до н. э. Было бы опрометчиво считать, что эти культы имеют исключительно «литературное» происхождение, а не отнесены к реальным событиям, которые отражены в гомеровских поэмах. Тем не менее, эти культы явно рождены не в момент, когда герои совершали свои подвиги, а многие столетия спустя – когда имена покоящихся в могилах героев были прочно забыты, отчего эти имена присваивались захоронениям достаточно произвольно.
Представление о герое является одной из древних и характерных черт греков и отразилось в специфических религиозных действиях, отличных от ритуалов, посвященных богам. В этом смысле отделение «времени богов» от «времени героев» является вовсе не метафорой, а вполне очерченной границей между историческими эпохами. «Илиада» и «Одиссея» отражают полностью сложившиеся героические культы, остававшиеся неизменными вплоть до V в. до н. э. – до наступления «классической» эпохи. Культ героя представлял собой трансформированное почитание предков, консолидирующий демос вокруг прославляемых типовых фигур, заменивших многочисленные семейно-родовые культы.