Пожарский 4 (СИ)

С чего бы вдруг?
Хотя, у яйца должна быть скорлупа, верно?
Иван протянул руку и нащупал за пределами жидкого светящегося нечто твёрдое, но вовсе даже неровное. Оно крошилось! Иван притянул поближе к глазам кусок. Хм. Больше всего похоже на каменюку, и она как будто оплывает по краям… И тут до феникса дошло: это плавится горная порода, сдавливающая его со всех сторон! Значит, что? Надо помочь этому процессу!
Он постарался сориентироваться в ощущениях. Где верх, где низ? Хотя бы примерно, чтобы понимать, куда буриться. Выбрав направление, Иван приступил к превращению унылого альвийского холма в маленький карманный вулкан.
Постепенно вокруг образовалась некоторая полость. Раскалённая жижа занимала меньше места, чем твёрдая порода, она стекала в щели и трещины, и чтобы облегчить ей эту задачу, Иван проплавлял себе путь, забирая вверх, как бы по ступеням — всё же, стоять удобнее и есть надежда, что удастся выбраться, не рухнув в какую-нибудь каверну.
Спустя час он начал думать, что придётся умереть ещё раз. Тело начало остывать, сила импульсов уменьшилась. Да, ещё около часа он будет горячим, но проплавляться с той же интенсивностью никак не получится.
Выбор был невелик. Сидеть неделю, чтоб помереть от голода и жажды отметалось сразу. К тому же Иван вовсе не был уверен в возможности воскрешения в случае, так сказать, естественной смерти. Удушье. Тоже оставались вопросы. Оставалось вскрыть себе, например, какие-нибудь вены. Или артерии. Вон, бедренную хоть располосовать. Медичка говорит, гарантированная смерть в течение двух минут, хоть долго не мучаться. Прыгать в незастывшую до конца лаву, чтоб сгореть, что-то не хотелось вообще.
Чем только вскрывать? Огнём полоснёшь — вдруг припечётся? И Иван начал присматривать в породе обломки с острыми краями-сколами. Что-нибудь да должно попасться.
Огонь! Пятно на склоне внушало надежду, что Ванька жив. Сергей обрадовался страшно:
— Я туда! Посмотрю.
— А мы? — сразу вцепилась в него Звенислава.
— А вы стоите на страже. Вдруг я ошибся, и это Мерлин пробуривается? Если это он злой из-под земли лезет, нас всех разом прихлопнет!
Девчонки ахнули.
— Серёж, так мы бы подстраховали? — не отступилась Людмила.
— Нет, девочки. Кто-то должен жив остаться. Если увидите, что это враги — замрите и не отсвечивайте! По возможности пробирайтесь на восток, прикиньтесь полячками, они на нас похожи.
Спуститься с холма, забросанного всякой дрянью от взрыва, оказалось задачей нетривиальной. А взобраться на следующий — тоже счастья мало, всё изрытое, то осыпается, то проваливается, ноги вязнут, камни выворачиваются. Зато по мере приближения к светящемуся пятну, стало ясно, что пробивается изнутри именно Ванька. Вряд ли Мерлин смог бы так цветисто материться.
— Ванька!!! — что было сил заорал Сергей.
Внутри затихло. Потом глухо донеслось:
— Серёга, ты⁈
— Ванька-а! Живой! — он замахал в сторону пещеры, из которой показались девочки, заторопившиеся в их сторону.
Демигнисов снова сдавленно ругнулся, крикнул:
— Остыл я! Сдыхать снова не охота, пиштец! Не хватает энергии, грею-грею, не плавится ни фига!
Сергей торопливо соображал. Скала пока ещё раскалённая, пусть и не плавится. Даже ногам тепло стоять. А что, если…
— Ванька, отойди назад, подальше! Я попробую шарахнуть!
— Ладно! Отхожу! До двадцати считай и бей раза, но со всей силы! Посмотрим!
Сергей отсчитал положенное, прикидывая как лучше ударить, и максимально сосредоточился. После того странного выплеска маны так и подмывало сбросить чужую, едва не насильно навязавшуюся энергию. Вот и случай подходящий. А вон там, вроде, трещина лучами расходится…
Сергей почти сформировал привычное ледяное копьё и тут же себя одёрнул. Нет! Сосулька, пусть и большая, в камень врежется и раскрошится — что толку? Надо, чтобы лёд максимально внутрь попал и там расширился. Было такое заклинание? Двоечник! Было же, соображай, башка, картуз куплю с околышем!
Вспомнил!
Только здесь шарахнуть не получится. Здесь аккуратно надо.
 
Шереметьев подошёл вплотную к скале и всмотрелся в трещины, из которых пыхало жаром. Отлич-чно! Выставил напротив руку, прикрыл глаза, сосредоточился… Пошла!
Скала треснула и выплюнула обломки так, что Сергея отбросило вниз по склону.
— Воздух!!! Воздух!!! — из крошечной сквозной трещины орал Ванька. — Серёга, ты как?
— Нормально! Морду слегка покарябало.
Пролом получился совсем крошечный, но они могли чуть-чуть увидеть друг друга. Шереметьев деловито оглядел края отверстия:
— Вань, ты ещё жару дать можешь?
— Умеренно, почти в обычном режиме.
— Уже хорошо! Всё не грей. Слушай сюда. Вон ту трещину видишь?
— Ага!
— Давай весь жар туда. А я потом также — льда в трещины. Разломаем!
— Ну, ты, Серёга — голова!
Через несколько подходов парни смогли растрескать и частично выломить камни так, что Ванька, извернувшись ужом, сумел протиснулся в разлом.
Они хохотали и обнимались, хлопая друг друга по спинам.
— А ты ещё светишься!
— Ага. Я сейчас как то осеннее солнышко, светит, но не греет. Скоро одеваться можно.
— Пошли! Вон девчонки карабкаются, у них твоё барахло.
ЛЮДИ И ТВАРИ
Разразившийся над Москвой Рагнарёк продолжал доходить до нас тягостным эхом. Новости мы собирали со всех сторон, откуда только могли. Зачитывали прямо в столовой, поскольку за едой обычно собирались все. Большая часть сообщений содержала горестные известия об очередных найденных под завалами погибших. Страшно было представлять размах трагедии, я даже велел в эти дни детей отдельно кормить, чтоб не слышали они всего этого ужаса. Но некоторые вести были весьма и весьма странными.
— Послушайте, — зачитывал нам Талаев прямо с экрана своего магофона. — «Наутро после бомбёжки столицы обнаружилось, что пропал боярин Василий Голицын, хотя доподлинно известно, что страшную ночь он пережил и был замечен наутро возле развалин Московского кремля. На следующий день поступило сообщение, что проезжающий возок боярина Голицына видели несколько разъездов. Боярин сидел связан и с кляпом во рту, а сопровождали его два десятка его же ближников. Ни один из разъездов не остановил ни возок, ни кого-либо из сопровождения. Ссылаются на растерянность после бомбёжки».
— Брешут, как сивые мерины! — веско припечатал Горыныч. — Старшому в разъезде на лапу сунули, он и велел пропустить. Куда ехали-то?
Талаев полистал сообщение в магофоне.
— Пишут: на запад. Предположительно, свернули на Тушино, у меня информация только до границы, где дружеские Москве разъезды стоят.
— Оригинально, — усмехнулась Аристина. — Голицын что, надеется этим цирком убедить всех, что он не добровольно Лжедмитрию сдался, а его заставили?
— И, тем не менее, формально у него есть доказательство: похищен, связан, множество свидетелей насильственного вывоза.
— А когда он на стороне альвов выступит, это тоже будет «меня заставили»? — сердито спросил Болеслав.
— Он такой угорь, — Матвей как всегда материализовался неожиданно. — Думает, что у тех самая сила — к ним бросился. Ослабеют они — перебежит к новому сильному и так всё обставит, будто везде он — жертва обстоятельств.
Да уж, времена меняются, а подобные скользкие людишки неистребимы…
  
10. ТРЕВОЖНОЕ
 
НЕВЕСЕЛО ЧТО-ТО БЫТЬ ЦАРИЦЕЙ
Марина Мнишек
Полячка тряслась в походном фургоне, злясь на русские дороги. Она поджимала губы и не хотела себе признаться, что стоило послушать мужчин и, выбирая автомобиль наиболее, по её мнению, подходящий из всех предложенных, смотреть не на внешнее убранство, а на… что они там говорили?.. Рессоры, кажется? И ещё какие-то мужланские слова. Возможно, тогда путешествие вышло бы помягче.
Не доходя до Владимира малую часть пути, она вынуждена была снова принять болотниковских… варнаков. Честно говоря, язык не поворачивался называть главарей этого сброда офицерами. Какие-то мохнатые медведи, в этих своих шапках и тулупах, воняющих овчиной…