Каста Неприкасаемых (СИ)
Мерцающее оранжевое пламя отплывает в сторону, открывая ее глаза.
– Ты не такой! В тебе есть стержень, рядом с тобой не страшно.
Обтянутые тонкой тканью колени опускаются на грязный пол, а изящная ладонь, поставив подсвечник, устремляется к моему лицу.
– Хотела бы я, чтобы рядом со мной всегда был такой мужчина. – По кошачьи изгибаясь, Ильсана склоняется надо мной. Тяжелые груди оттягивают вырез платья, и нежные тонкие пальцы касаются моей щеки. – Такой как ты, сильный, бесстрашный и несгибаемый.
С трудом справляясь с подступившим к горлу комом, непроизвольно реагирую на звучащую в ее голосе тревогу.
– Ты боишься кого-то? Тебе угрожает опасность?
– Только себя, Юни. Только себя и своих желаний. – В зеленой глубине глаз вспыхнула жадная искра, и ее лицо вплотную приблизилось к моему. – Иногда они способны напугать даже меня.
Как заколдованный смотрю на ее влажные губы, на призывно приоткрытый рот и все еще не могу поверить в происходящее. Моя мечта, моя богиня стоит передо мной на коленях. Здесь в жутком темном подвале, на заплеванном полу, и ее дыхание обжигает мне кожу. От этой мысли по телу прокатывается дикая волна возбуждения
Я все еще не могу пошевелиться, а в голосе Ильсаны появляется нотка удовлетворения.
– Вот так! Не прячь в себе его! Покажи мне того зверя, что скрывается за оболочкой жалкого неприкасаемого.
Каждое ее слово словно гвоздь пробивает защиту моего разума и будит неконтролируемую бешеную жажду обладания этой женщиной. Горящие глаза подстегивают как хлыст. – Давай!
Этот немой крик, словно срывает невидимую сковывающую паутину, и мои ладони, жестко впиваясь в упругие бедра, одним рывком опрокидывают Ильсану на спину. Золото волос рассыпается по грязному полу, трещит тонкая дорогая ткань, и, навалившись всем телом, я втискиваю ее в каменные плиты.
Зеленые глаза отвечают мне бешеной искрой, а искривленные губы яростно шепчут прямо в лицо.
– Вот так! Дай ему волю! Выпусти его из клетки!
Я почти ничего не слышу, мои руки рвут остатки узкого платья, и длинные ноги податливо раздвигаются, впуская меня. Ладонь жадно сминает торчащий сосок, губы затыкают шепчущий рот, и я беру ее с такой жесткой и остервенелой яростью, с какой не трахал даже самых распоследних шлюх. Ни нежности, ни обожания, только одержимое желание владеть этой женщиной так, чтобы каждая клеточка ее пронзаемого нутра осознала кому она теперь принадлежит. Изгибаясь, женское тело отвечает мне встречным желанием, острые ногти рвут едва зажившие раны на спине, но я не чувствую боли и не вижу ничего кроме, горящих зеленым огнем, притягивающих глаз.
***
Сердце все еще бешено колотится в груди, тяжелое дыхание вырывается изо рта облачком пара. Я лежу, распластавшись на каменных плитах, и не чувствую холода. Скорее, мне кажется, что собственное раскаленное тело пропитало камень и все вокруг своим жаром. Рядом, едва касаясь моей руки, лежит Ильсана. Ее полуобнаженное тело, едва прикрытое остатками разорванной столы, отливает мраморной белизной. Такой чистой, идеальной и чуждой на грязном полу, мрачного подземелья.
Туман безумия в моей голове почти рассеялся, сменившись пугающим вопросом. Что это было? Изнасилование? Вспышка страсти? Она отдалась мне сама, или я надругался над человеком, проявившим ко мне милосердие? Я совсем ничего не помню, и мне очень хочется верить, что Ильсана хотела этого, но я боюсь спросить ее, я боюсь даже повернуться и взглянуть ей в глаза.
– Не бойся, посмотри на меня, – голос Ильсаны звучит мягко и чуть насмешливо, – ты сделал все правильно, и мне понравилось.
Ее слова в одно мгновение переворачивают мое настроение. Тоскливое грызущее чувство вины сменяется почти восторженной эйфорией. Порывисто поворачиваюсь и встречаю горящий взгляд холодных зеленых глаза. Она по-прежнему прекрасна! Даже в этом затхлом подвале она умудряется оставаться богиней. Растрепанные волосы лишь придают ее образу легкости и задора, а обрывки одежды обвивают ее тело словно задуманный и гениально исполненный драгоценный декор.
В глазах Ильсаны появляется легкий налет грусти, и протянутая рука касается моей щеки красным накрашенным ногтем.
– Да, мне, действительно, понравилось. Я увидела тебя настоящего, и ты был прекрасен. – В звучащем голосе появилась тонкая нотка сожаления. – Мне даже жаль, что у этого случая никогда не будет повторения.
У меня вдруг сперло в груди и сердце сдавило приступом тоскливой безнадеги. Остро захотелось схватить ее за руки, притянуть к себе и закричать – почему?! Порыв был силен, но я удержался, потому что в этот миг какая-то часть моего разума взбунтовалась. – «Очнись, она просто играет с тобой, – закричал мой рассудок, привыкший во всем подозревать подвох, – не будь таким простаком, взгляни в ее ледяные глаза, она просто манипулирует твоими чувствами!»
Моя внутренняя борьба не укрылась от Ильсаны, и на мгновение я ловлю в них недовольную искру. Всего лишь на миг, и тут же там вновь появляется холодное равнодушие, а в голосе звучит злая ирония.
– Если бы мой отец увидел сейчас свою дочь, то убил бы меня своей собственной рукой. Дочь спафария трахается в затхлом подвале с неприкасаемым! Какой позор! Какое унижение!
Резко приподнявшись, она отбросила назад свои длинные волосы, и белые, налитые упругостью груди качнулись в такт ее движению. В огромных зеленых глазах свернуло колдовское пламя, и ее взгляд остановился на моем лице. Странное ощущение охватило меня в этот момент, такое, будто где-то в глубине моей души она искала ответы на свои собственные, самые сокровенные вопросы.
Всего лишь миг, и Ильсана уже вернулась. Резко отстранившись, она вдруг выкрикнула:
– А знаешь, мне все равно! – Ее голос зазвучал надрывно и по-настоящему искренне. – Мне плевать на отцовскую гордыню, на жадность и развращенность брата! Мне все это надоело! Больше всего мне хотелось бы сбежать. Иметь свою собственную жизнь. Бросить этот опостылевший отцовский дом, эти приемы, лживые улыбки и реверансы! Но куда… Куда мне бежать?! Я аристократка, я одна из самых богатых наследниц в империи, но у меня нет ни гроша личных денег. Я нищая, такая же как ты, Юни!
Отрываю взгляд от ее груди и поднимаю его навстречу мечущим искры зеленым глазам. В этот момент я бы очень хотел ее утешить, но ничего путного в голову не приходит, а Ильсана вдруг сражает меня наповал.
– Я бы, наверное, могла сбежать с тобой, Юни. Ты сильный, бесстрашный, ты смог бы меня защитить, и ты мне нравишься, но мы оба нищие, а для побега нужны деньги. Нужны деньги на жизнь, деньги на то, чтобы спрятаться от погони. Ведь отец не простит, и нас будут искать по всем уголкам империи.
Внезапно замолчав, она резко поднялась и расправила на себе разорванную одежду.
– Мне пора. – Длинные ухоженные ладони пригладили выбившиеся пряди, а в зеленых глазах появилась затаенная грусть. – Прощай, Юни!
С ужасом смотрю на удаляющиеся босые ноги, холодея от мысли, что она сейчас уйдет навсегда. Моя несбыточная мечта, вдруг так реально вспыхнувшая и поманившая, сейчас исчезнет, а я вновь останусь совсем один в жутком темном подвале. Это безумное отчаяние вырывается в крике.
– Постой!
Шаг Ильсаны замедляется, словно она решает, услышать мой зов или нет, но через мгновение взгляд ее прищуренных глаз упирается мне в лицо – что ты хотел мне сказать?
В моей голове настоящая мешанина, но яркой прошивающей молнией стучит в висках лишь один вопрос – как мне ее удержать?!
Я не нахожу ответа, и в зеленых глазах ожидание меняется на разочарование. Еще миг и я уже кричу в ее полуобнаженную спину.
– Не уходи, у нас будут деньги!
Глава 16
В полной броне топчусь по горячему песку, ловя сквозь щель забрала каждое движение Парса.
– Атакуй, доходяга! – Недовольно рычит тот на мое, вполне понятное нежелание получать еще один синяк на теле.
Чуть больше часа идет наш спарринг, а на мне уже нет места, которое бы не болело от ударов этого изувера. Панцирь, шлем, поножи, наручи, все эта броня спасает от смерти, но ничуть не уменьшает болезненность каждого удара. За все это время я ни разу не ушел в Сумрак за спасением, потому что, во-первых, я опасаюсь, что Парс меня раскусит, а во-вторых, я просто физически не успеваю. Мы отрабатываем мою атаку, а значит, я должен нападать: бежать вперед, махать мечом, защищаться щитом. Все это требует огромного внимания, а для входа в Сумрак нужен хотя бы миг полной концентрации только на Сумраке. Глубокая оборона идеально подходит для этого, а вот атака нет. Здесь все стремительно меняется, и я еще ни разу не успел за Парсом. Я безнадежно проигрываю, потому что моими руками и ногами руководит разум, он же руководствуется рефлексами и опытом. Мне нужно всего лишь мгновение для концентрации и ухода в Сумрак, но именно его-то Парс мне и не дает. Я нападаю, но с первого же удара получаю такой убийственный ответ, что приходится начинать с начала. Встаю, кидаюсь вперед, получаю по голове или по ногам, падаю, и по новой. Экзекуция идет уже третий день, и я еле держусь на ногах. Гудит голова, ноют отбитые ребра, а покрытые синяками руки мелко дрожат от тяжести щита и меча. Успокаиваю себя лишь тем, что в конце концов мне самому нужен реальный опыт в реальном мире. Мои синяки и ушибы – это цена за умение правильно держать меч, наносить и отражать удар без помощи Сумрака.