Возвращение не гарантируется
На полке в буфете увидела интересную статуэтку: слон, поднявший хобот, как будто трубил тревогу. Вырезан он был из черного дерева, явно грубовато, такое впечатление, что вручную, обычным острым ножом. Во всяком случае, это не заводская поделка, которые сотнями штампуют на конвейерах сувенирных фабрик. Рядом стояла фотография, на которой Евгений с каким-то парнем, оба в военной форме, касках и парашютах с заправленными под них автоматами в обнимку позировали на фоне каких-то джунглей. На обороте было написано: «На память Скату от друга Гепарда».
— Что ты там рассматриваешь? Положи на место! — раздалось сзади.
Она и не услышала, как Евгений вышел из ванной. Он был в плавках и наброшенном на плечи махровом полотенце.
— Не бери ничего без спросу! — раздраженно сказал он и только тут среагировал на ее наряд. — Ничего себе! Ты стриптизерша, что ли?
— Догадливый, — кивнула она. — А ты думал, я кто?
Он усмехнулся.
— Да я думал — обыкновенная проститутка. После того, что ты рассказала про вас с Галкой. Да еще ногти накрашены на руках, на ногах, да и полный кошелек долларов. Что я еще должен был подумать?
Женя сделала вид, что обиделась.
— Вот многие так и считают, что стриптиз — то же самое, что и проституция. А на самом деле это танцы, как в балете, еще сложнее, кстати.
— Прям-таки сложнее? — усмехнулся Евгений.
— Да, представь себе! Ты видел, чтобы балерина лазила по шесту вниз головой? А я это проделываю каждый день…
Он только развел руками.
— Да я и не был никогда в театре. Но знаю точно, что балерины догола не раздеваются!
— И я догола не раздеваюсь! Только бюстгальтер иногда снимаю!
— Пацаны ходили, другое рассказывали.
— А-а-а… Так это приватный танец, в отдельном кабинете. Если засунут сто долларов в трусики, то я их сниму на пару минут. Но это и все: сняла, надела… Тут ничего такого нет, охрана следит строго… Бывает, приватник у столика, он дешевле, это вообще невинно — прямо в зале, свет горит! Приспустила — и тут же надеваю! На глазах у всех — никто ничего плохого не подумает!
— Конечно! — хмыкнул он. — У тебя и сейчас белье такое, что можно не снимать: и так все видно!
— Кому видно, тому стыдно! — привычно отбрила она. Это была уже не бабушкина, а вторая любимая Галкина поговорка.
— А зачем ты сейчас так вырядилась? Шеста у меня нет, представление ты уже отработала…
— А мне больше и надеть нечего! Вещи мы в камере хранения оставили, а с собой взяла только то, что понадобится.
Евгений осмотрел бутылки с косметикой.
— Зачем такие здоровые с собой носишь?
— Так они дешевле выходят. Хочешь, натру тебя гелем? Для кожи полезно…
— Обойдусь. У меня кожа жесткая, как у ската. — Он вытер голову полотенцем и бросил его на стул.
Женя ойкнула: на мускулистом теле ее спасителя розовели шрамы — круглые, линейные, звездообразные… На предплечье, на спине, на бедре…
— Что это у тебя?!
— Ничего. Не обращай внимания.
— Ты что, воевал?
— Да нет, так, случайно получилось.
— А вон у тебя и фотография военная.
— Это еще когда в армии служил.
— А вроде недавняя. — Тонкий наманикюренный пальчик скользил по грубой коже, осторожно касаясь следов ранений. — Это же больно и страшно… Не каждый перенесет такое! А ты еще за меня вписался… Они же стреляли, я слышала! Зачем рисковал? А если бы убили?!
Она уже не просто гладила шрамы, а нежно целовала каждый. Вначале осторожно, потом все более и более страстно. И дышать стала глубоко и возбужденно, и прижималась все сильнее… Евгений отстранился.
— Давай спать, я еле на ногах стою. Завтра — как договорились: уходишь без завтрака, у меня не будет времени. В шкафу есть чистая простыня и одеяло. Возьми, постели себе на раскладушке.
— А мы что, порознь спать будем? — неприятно удивилась Женя.
— А как еще? Ты же говоришь, стриптиз — не проституция.
— Я проституцией и не занималась. Галка — да, было, давно, правда. Но я — только если для дела. С Петром Николаевичем жить пришлось. А ты вон с какими ранами за меня вступился… На это не каждый мужчина отважится. Все, в основном, языками болтают, а как до дела…
Женя безнадежно махнула рукой.
— Короче, ты меня спас, и я тебе обязана. А чем я могу рассчитаться? Долларами — как-то не в цвет: доллары мне дают. За выступление, конечно! — поспешно добавила она.
— Да не нужно со мной рассчитываться! Я же не за это встрял…
— И я не за это…
Евгений внимательно взглянул на неожиданную ночную гостью. Она действительно смотрела на него другими глазами. Более заинтересованно, что ли…
— Ладно, давай спать ложиться.
— Подожди.
Она нагнулась, расстегнула ремешки и сбросила прозрачные платформы, сразу став ниже ростом.
— У тебя есть какой-нибудь проигрыватель?
— Вон, на шифоньере.
Женя порылась в своей бездонной сумке, достала маленький диск, вставила в компактный черный приборчик, щелкнула выключателем.
— Продолжаем концерт «Шахтинская весна», — объявил упругий молодой голос. — Песню «Последний журавль» исполняет солистка Евгения Барышникова!
Заиграл полифонический оркестр, богато насыщенная звуками музыка наполнила бедно обставленную комнату.
— Ты че, танцевать собралась? — спросил Евгений.
Но она только приложила палец к губам.
— Слушай…
Из проигрывателя полилась чувственная песня, нежная, как поцелуй феи, и сладкая, как турецкий рахат-лукум. Про пару журавлей, которые горячо любили друг друга и от счастья танцевали в синем небе под розовыми, подсвеченными заходящим солнцем облаками…
Девушка пела с глубоким чувством и страстным надрывом, идущим от самой души. И голос у нее был профессиональный: сложная картина колебаний звучащих голосовых связок, обертоны и акустические призвуки спектра музыкального звука обволакивали Евгения, погружая в океан ранее неизведанных чувств… Как будто выводила свои медовые рулады Эдит Пиаф, или Мирей Матье, или еще какая-то звезда мирового уровня…
Но счастье не бывает долгим, подула холодом наступающая злая зима, и полетели влюбленные журавли на теплый юг, спасаясь от снега, метелей и продувающих насквозь ледяных ветров. В тяжелом путешествии журавль поддерживал подругу, закрывал от пронизывающего ветра, подставлял свою спину, чтобы она могла хоть немного передохнуть в воздухе.
И голос исполнительницы леденел, в мед и рахат-лукум звуков постепенно добавлялись крупицы кайенского перца реальной журавлиной жизни… И точно — кордон охотников на пути перелета, пальба, облачка пороха внизу, свистящие вокруг смертоносные катышки свинца… И верная журавушка прикрыла собой возлюбленного, приняла в маленькое сердечко дробовой заряд — и рухнула, кувыркаясь, с высоты, разбившись вдребезги о стылую землю… а журавль, хоть и остался невредимым, не полетел дальше — кружил над страшным местом, пока сил хватило, а потом сложил крылья и камнем упал грудью на острый камень, рядом со своей подругой… Перца в голосе становилось все больше, он вытеснял сладость, и в конце осталась одна жгучая горечь…
Умолк, словно умер, изрешеченный свинцовыми шариками, голос, смолкла музыка, но Евгений стоял, как будто зачарованный, — все происходящее прошло через его душу, и он сам был журавлем, бросившимся на скалы вслед за возлюбленной! И это незнакомое ему состояние удивляло и даже немного пугало: слишком далеким оно было от ощущений, которые он обычно испытывал, и чувств, которыми всегда руководствовался в жизни и работе.
— Ну как, понравилось? — вопрос Жени вывел его из забытья. — Чтобы не думал, будто я только вокруг шеста крутиться умею! И с Галкой не сравнивал… Я с «Журавлями» первое место на областном конкурсе заняла!
— Да я, вообще-то, в музыке не особенно разбираюсь, — медленно проговорил Евгений. — Но сейчас просто за сердце взяло! Даже удивительно как-то… Кто поет-то?
— Ты же слышал: Евгения Барышникова. Это я и есть.
— Да брось заливать!
— Серьезно. Могу паспорт показать. Я-то в Москву приехала на певицу учиться, а получилось оно вон как…