Возвращение не гарантируется

Из-за этого он и открыл огонь с дальней дистанции, обнаружив себя и потеряв возможность уложить сразу пять-семь врагов. Потому что кинжальный автоматный огонь наиболее действенен на пятидесяти-шестидесяти метрах. Но тогда не успеешь убить мчащихся в атаку псов…
Поэтому он начал стрельбу из американской винтовки «М4А1» с коллиматорным прицелом, когда до целей было метров сто пятьдесят. Оружия у него было достаточно: два израильских автомата «Тавор», десяток магазинов, осколочная граната «М67». Так всегда бывает: тому, кто прикрывает отход, близкие друзья оставляют свое оружие. Оставили бы и воду и еду, но они уже закончились. Да ему еда и не понадобится — проголодаться он не успеет: время жизни ограничено собственными способностями и боевым опытом тех, кто идет по следу. И граната — его последний аккорд. Он знал, как правильно на нее лечь, чтобы мгновенно улететь в небо, а не кататься изуродованным обрубком по грешной земле.
Первый выстрел, как и следовало ожидать, попал в цель. Идущий посередине цепи рослый Страж опрокинулся на спину, остальные тут же залегли в высокую траву, и открыли шквальный ответный огонь. Они не стали пускать псов, понимая, что потеряют их без всякого толка. Вот она, философская дилемма боя: собак можно убить только на достаточном расстоянии, поэтому приходится жертвовать эффективностью неожиданного огня с ближней дистанции. Но философские дискуссии и бой — суть разные вещи, поэтому надо исходить из того, что есть. Во всяком случае, ему удалось остановить погоню.
Теперь Стражи лежали в зарослях слоновой травы и были озабочены не тем, чтобы догнать группу, а тем, чтобы, во-первых, не потревожить одну из в изобилии водящихся здесь габонских гадюк, а во-вторых, убрать того, кто встал у них на пути. Он знал, что при сложившемся раскладе в конце концов им это удастся, потому что африканские псы умеют ползать, и они могут пустить их с двух сторон, прижимая его огнем к земле. Он представил, как широкие челюсти вгрызаются ему в руку или ногу, или сразу в шею, и по спине пробежал неприятный холодок.
Он никогда не думал, что когда-нибудь испытает это проявление страха. Хотя у многих сослуживцев такое происходило, и они не стеснялись об этом рассказывать. В конце концов, страх — естественное проявление инстинкта самосохранения. Но если трус ему поддается, то смелый и подготовленный воин умеет его преодолевать. А ему не приходилось бороться со страхом: он его не испытывал. До настоящего момента…
Трава была здесь не очень высокой. Поэтому он увидел, когда вдали, между желто-зелеными стеблями, поднялась черная голова с биноклем у глаз, навел на нее красную точку прицела и выстрелил — дернувшись, голова резко исчезла. Он не сомневался в том, что попал. И тут же в ответ ударили автоматные очереди. Они состригали траву вокруг и попадали в ствол баобаба, за которым он прятался. «Тук, тук, тук!» — раздавались глухие удары, будто бы огромный дятел хотел свалить дерево или продолбить его насквозь.
Хотелось прижаться к земле, но этого и добивались Стражи, поэтому он поступил ровно наоборот: взял автомат и дал несколько длинных очередей в ответ — полетели сбитые стебли травы, вскочил, закружился и рухнул раненый Страж. Перестрелка продолжалась несколько минут, и несмотря на то, что стороны не добились заметных результатов, помогала достигнуть конечной цели, ибо каждая секунда работала на уходящую группу, увеличивая ее шансы добежать до вертолета. Но, судя по шевелению травы, Стражи не собирались спокойно лежать на одном месте и ждать. Они стали выдвигаться с флангов, охватывая его полукольцом. Собаки были где-то с ними, хотя он их и не видел. Он непрерывно стрелял, меняя то автомат на винтовку, то винтовку на автомат, и мог с уверенностью сказать, что поразил трех или четырех Стражей.
Но вдруг из травы, словно выброшенная пращой, вылетела громадная рыжая собака, очевидно, пущенная для проверки его возможностей. Она неслась огромными скачками, преодолевая за один прыжок два, а может быть, как ему казалось, и три метра. Может быть, она даже не бежала, а летела… Попасть в стремительно мчащегося зверя нелегко, но когда она в очередной раз прыгнула, красная точка перехватила ее в полете. Выстрел, визг, и рыжая туша, перекувыркнувшись через голову, покатилась по земле. Тут же позиции противника взорвались ураганным огнем. С толстенного баобаба летели листья, ветки и куски коры. Похоже, что у Стражей был ручной пулемет. И снова он прижался к земле, скорчившись за переплетением толстых корней. И снова открывал огонь, когда видел шевеление травы или просвечивающие сквозь нее фигуры преследователей.
 
Перезаряжая автомат, он, как всегда, перевернулся на спину и увидел в небе над собой грифов-стервятников. Когда он устраивал засаду, их не было. Он знал, что грифы безошибочно определяют место, где им удастся поживиться падалью, но никогда не представлял себе, что «живиться» они будут им. Что на этот раз он станет падалью. От этой мысли у него опять пробежал холодок по спине. И тут же появилась мысль: ну, в принципе, парни уже спасены. Они оторвались, и ему вовсе не надо доводить дело до финального аккорда: ведь самоподрыв вовсе не цель задания! Если группа ушла, то и задача выполнена! Какой смысл ему задерживать Стражей дальше? Да и насколько он сможет их задержать? На полчаса? Час? А может, они подкрадутся быстрее. У них остались две собаки. Если они еще сократят дистанцию и пустят псов, то вполне могут застрелить его, когда он сосредоточится на зверях… Или собаки растерзают его, когда он переключит внимание на их хозяев… Куда ни кинь — везде клин!
И тут пришла мысль, которая всегда позволяет оправдаться перед самим собой. Уже нет никакого смысла оставаться здесь, потому что он выполнил свою задачу. Он задержал преследователей и дал возможность сослуживцам уйти. Правда, он не слышал рокота вертолета. Но на достаточно большом расстоянии и с учетом того, что ветер дует в ту сторону, это вполне объяснимо. Значит, можно уходить! Но для этого нужно убить собак. Потому что от собак уйти невозможно. До границы примерно десять километров. Если он оторвется, то, скорей всего, ему удастся спастись.
Он поднес к глазам бинокль и, внимательно вглядываясь, рассмотрел в траве ползущих справа и слева к нему Стражей. Их комбинезоны сливались с окружающей растительностью, но опытный глаз отделял пока еще живых существ от неживой природы.
Для удобства прицеливания он встал и, прячась за ободранный пулями ствол баобаба, несколько раз выстрелил. С высоты своего роста, конечно, обзор был лучше, чем из положения лежа, и две пули попали в цель. И тут же в атаку пошли оставшиеся собаки — похоже, у Стражей не выдержали нервы. Он выстрелил — раз, два, три, но промахнулся: очевидно, сказывалась усталость и нервное напряжение. Тогда он стал наводить красную точку маркера не на голову с прижатыми ушами, а на живот, который открывался при каждом прыжке. Дело пошло на лад: атакующая слева собака с жалобным визжанием плюхнулась в траву, и, хотя пыталась ползти вперед, опасности уже не представляла. А нападающая справа за это время сократила дистанцию до пяти метров и уже прыгала на него, когда пуля угодила ей прямо между глаз. С псами было покончено.
Переключившись на собак, он не обращал внимания на ожесточенную стрельбу Стражей. Пули свистели рядом с ним, и он чувствовал, что вот-вот очередная свинцовая оса ужалит его, хотя до сих пор он привык жалить противника, чем и оправдывал свой позывной. Но вдруг все вокруг потемнело. Он не понимал, в чем дело. На небе появились звезды. Неужели так быстро наступила ночь? Да, в этих широтах темнеет очень быстро, но не так, как будто среди бела дня просто выключили свет! И тут же он услышал хрипение, сопение, и совсем рядом из темноты вынырнула почему-то освещенная морда африканской собаки с широко раскрытой пастью. С устрашающим криком он выставил ей навстречу винтовку, зубы щелкнули и перекусили оружие пополам — в одной руке остался ствол, а в другой — казенная часть с прикладом. Справа и слева выскочили еще невесть откуда взявшиеся и неведомо чем освещенные псы, вцепились ему в руки, ноги, повалили на землю, острые клыки схватили за горло…