Седьмая звезда (СИ)

— Я понял то, что … попал в ад! — процедил Илай.
И только в своей каюте, Энн поняла, что на самом деле спать она не хочет, да попросту и не сможет. Положив таблетку снотворного на самом видном месте, она принялась ходить из угла в угол. Иногда она присаживалась на краешек койки, нервно барабаня по ней пальцами, затем вскакивала и принималась ходить снова.
Мысли! Словно голодные черви, бередящие мысли вгрызались в сердце, высасывая силы и оставляя в нём пустые дыры. Энн уже знала, какой она должна сделать выбор, она просто не представляла, как она будет жить дальше рядом с ним. Она подбирала слова, которые должна была сказать ему. И больше всего на свете она не хотела причинять ему боль!
Как часто такие испещренные страданием сердца не бегут, а тянутся друг к другу, находясь даже ближе чем можно это себе представить. Когда боль уже начинает затягивать в свой омут, им ещё сильнее нужны ответы на вопросы, из-за бичующего желания получить полную порцию, чтобы ощутить свой предел, испытывая своё сердце.
Илай стоял в коридорном отсеке напротив её каюты. Когда перед Энн распахнулась дверь, она столкнулась с этим ожидающим, уставшим взглядом побитой собаки.
— Ты скажи, … я понять хочу, — тихо и настойчиво проговорил он, — ведь я заслуживаю объяснения или нет?
— Именно это я и собиралась сделать, проходи, — поникнув, кивнула она, пропуская его в свою каюту.
— Только отблагодари меня правдой, хорошо? Я и так чувствую себя как апельсин, с которого содрали кожуру, так что можешь не бояться меня обидеть. Скажи, так мол и так, любовь была короткой. Или это была игра, та, в которую играет Зур? — жестко прозвучал его голос, и потемневшие от разочарования глаза, обратились на неё синим, печальным озером.
— Зур не играет — он так живёт. … И я никогда не обманывала и не играла с тобой, Илай! … В моей жизни сложилось так, что вложить всё это в слова очень сложно. Очень сложно донести до тебя мою правду, но я постараюсь … ради моей любви. Не нужно так усмехаться, выслушай вначале. — Энн говорила и говорила, стараясь не смотреть в эти кричащие глаза, потому что от этого боль становилась невыносимой, на протяжении всего разговора, по её щекам, очищая душу, катились слёзы. Он слушал её внимательно, не перебивая.
— Мы были вместе с братьями изо дня в день, мы выросли на глазах друг у друга. Все мы были разные, но слились в одно целое, в неделимое существо. Я была самой младшей, когда меня приняли в семью мне было четыре, а Зуру самому старшему было десять. В юности Зур ещё сильнее укрепил своё лидерство, он почти взял на себя за нас всю ответственность. Меня как единственную сестру он оберегал больше остальных. Спорил, убеждал, наказывал, защищал, уступал, носил меня на руках, когда я болела. Не смотря на его несносный химерский нрав, я очень любила его, потому что всегда видела его истинные мотивы, и каким он был в душе. Пиратам никто не преподает этику и мораль, у них свой кодекс нравов, который гласит: что они сами могут придумывать себе правила и сами же могут их отменять. Вначале это был порыв, любопытство, и мы переступили черту, брат и сестра стали спать вместе, он стал моим первым и единственным до тебя мужчиной. В обычной жизни он мог придираться ко мне, я огрызалась, но нас неразрывно тянуло друг к другу. Постепенно Зур возымел надо мной невероятную власть. Химеры пытаются обладать не только телом, но и духом — это их потребность. Но часть моей души оставалась независимой, я не хотела принадлежать ему полностью, хотя он уверенно считал меня своей. У нас началось противостояние, слишком открытое, и отец пресек это. Он запретил нам, строго запретил продолжать эти отношения. Тиар сказал, что мы должны оставаться лишь братом и сестрой, чтобы сохранить сплоченность нашей семьи. Мы оба поклялись ему. … Мы перестали заниматься любовью, но тем братом, что в детстве Зур уже мне стать не мог. Это чувство было в его взгляде, в случайном прикосновении, в наигранной агрессии в мой адрес. Так продолжалось около двух лет, но затем, с нашим отцом случилась эта беда. Тиар потерял память, и его суть стерлась. А значит — исчез и запрет. Зур окончательно занял место главы семьи.
 
А затем эта трагедия нашего падения на Тарго — и я по нелепой случайности оказалась на Аватаре, где познакомилась с тобой. … До этого я никогда не общалась с мужчинами так близко, кроме моих братьев и Зура. И я терпеть не могла имперцев! Но в тебе скрывалось что-то неуловимое, теплое, светлое, живое, несмотря на пустоту и одиночество. Ты отрицал это, но я почувствовала, что ты на самом деле ценишь чувства, но боишься заполнить ими своё сердце. Твоё благородство и открытость привлекли меня. Твоё смущение, твоя сила, твоё спокойствие и уверенность. Ты был другим, но что-то в тебе мне показалось родным. То, что между нами было — это было по-настоящему, и это связало нас. Все мои слова и действия были искренними, Илай. Ты стал мне очень дорог. Когда я нашла тебя у работорговца — я боялась потерять тебя. Я была готова бороться за твою жизнь, даже с собственными братьями, хотя и понимала, что нам с тобой нельзя быть вместе. Для меня ты — это другое, ясное и свободное небо, это всплеск ласковых волн, вызывающих в душе такое сладкое и незнакомое мне ранее чувство, это чистый источник, придающий силу, это светлая вспышка в моей бродячей жизни. Когда я крикнула, что люблю тебя — это была правда. Я и сейчас это чувствую. … Но вместе мы быть всё равно не можем, даже если ты теперь летаешь с нами. … Потому что … Зура я тоже люблю. Вот в этой необъяснимой ситуации и заключается вся сложность! Я люблю вас обоих. Если кто-то скажет, что так не бывает, я готова поспорить и доказать обратное. Это же я пыталась рассказать и Зуру, но он это воспринял страшно и тяжело. Моя любовь к нему пропитана не только благодарностью и преданностью за все года, но и страстью. Меня безудержно влечет к нему. Зур для меня словно основа, словно ось всей моей жизни. Он словно питает всё моё существование. Я ни за что не согласилась бы потерять и его. После того как он спас меня с научно-исследовательской станции от имперского конвоя, после того как я долго приходила в себя от болезни — он окончательно забыл о клятве, данной Тиару. Его химерская любовь сломала все барьеры. Он снова напомнил мне, что я его женщина, и только его. Вот только его способность чувствовать эмоциональное состояние и угадывать мысли не давала ему покоя, и он заставил меня сознаться. Я не буду пересказывать тебе весь этот ужас. В том состоянии он мог легко убить меня и братьев, которые пытались его остановить. А потом я сломалась не в силах больше выдерживать его призрение и решила умереть, невероятно глупо конечно, причём два раза. Но потом сломался он — решив меня спасти и простить. Я знаю, что нужна ему полностью, что он будет бороться и дальше за ту часть, которая ему ещё не сдалась. Он никогда не отпустит меня — это против его химерской логики, потому что его отношение ко мне серьёзно. И вот двое мужчин, которые мне так дороги — оказались на одном корабле, и мне нужно определиться. Учитывая все условия и наше положение — я решила, что между мной и тобой не может ничего быть. Я буду с Зуром, чтобы защитить всех. Потому что иначе уже во второй раз его ярость уничтожит нашу семью, он убьёт нас и себя тоже. Но я не могу перестать любить кого-то из вас. …Часто сложенные нормы нравственности и порядочности утверждены лишь кем-то, кто не был идеалом. На самом деле эти рамки так и не определены, у каждого они свои и судить кого-то по своим рамкам невозможно, потому что легко ошибиться из-за своей зашоренности. Одновременно веселый и добрый человек, судя по твоим рамкам, легко может оказаться порочным, чистый — жестоким, правдивый — сплетником, наивный — предателем и наоборот. Если твои нормы резко не констатируют с другими — значит, ты в пределах единого мнения, а если нет, то ты либо ищешь свой круг, либо ты изгой. Нормы пиратов — быть изгоями для общества. Моё мировосприятие наткнулось на твоё, иное мировоззрение. Я не оправдываю себя, хотя меня это очень сильно терзает, меня разорвало пополам, потому что глубоко в душе я никогда не смогу сделать окончательный выбор. Прости меня, Илай. … Прости за то, что причинила тебе боль, — ссутулившись, Энн вздрагивала, обнимая себя за плечи, так и не решившись поднять глаза.