Москит. Конфронтация
— Лежать! — прорычал я, пытаясь в месиве энергетических помех вычленить аномалию, порождаемую взявшими нас в оборот операторами.
Меня опередил кто-то из зенитчиков. В лесу ниже по склону что-то гулко ухнуло, и сразу сгинуло воздействие, я хрипло выдохнул и крикнул скорчившимся на скальном уступе бойцам:
— Стреляйте! Стреляйте, черти!
И сам подал пример, выпустив короткую очередь по перебегавшим от дерева к дереву нихонцам. Следом зашёлся в лихорадочном стрёкоте станковый «Хайрем», и противник залёг, но не отступил. Пули свистели над головой, били в сосновые стволы и камни, одна такая разлетелась на куски прямо передо мной и кусочками медной рубашки рассекла скальп почище опасной бритвы. Макушку резанула острая боль, потекла на глаз кровь, а только смахнул её и опустел магазин. Воткнул запасной, сделал два выстрела, и как на грех заклинило автомат.
Я ругнулся и отполз от края скального уступа, принялся дёргать рукоять затвора в тщетной попытке избавиться от перекошенного патрона.
Да что ж такое-то?! Не везёт, так не везёт!
Ладно хоть станковый и ручной пулемёт обеспечивали достаточную плотность огня, чтобы атака нихонцев на нашем участке захлебнулась. Противник залёг и даже начал отступать, когда в лес полетели ручные гранаты. Слева отстреливались пограничники, а вот справа вдруг раздались отчаянные крики, шум рукопашной и треск кустов. Да ещё на десяток голосов завопили:
— Банза-а-ай!
Я только и успел, что перевалиться с живота на бок, когда через подлесок к нам продралось с полдюжины зашедших со спины нихонцев. Загрохотали выстрелы, противник ринулся в штыковую, я метнул молнию в палившего из пистолета офицера. Электрический разряд не прикончил того на месте, лишь заставил выронить оружие, а вот меня отдача из-за элементарного вроде бы воздействия едва не отправила в нокаут, в голове всё так и поплыло. Но переборол дурноту, собрал всю свою волю в кулак и ударил снова.
Получай!
Подвела фокусировка. Взорвать голову уже выдернувшему из ножен меч офицеру не вышло, ладно хоть усилия, затраченные на скачок давления, всё же не канули втуне: левый глаз противника лопнул, а из уха плеснула струя крови. Готов! Точно готов!
Бежавший за командиром пехотинец пинком в голову повалил на землю не успевшего развернуться к нему Бирюка, сходу ткнул штыком в спину бойца, распластавшегося за станковым пулемётом и тут же оказался сбит с ног сам, рухнул на меня, вцепился в горло и попытался то ли задушить, то ли смять кадык.
Сдохни, сволочь!
Миндальничать я не стал и врезал нихонцу под рёбра, усилив тычок доброй порцией сверхсилы. Узкие щелочки глаз пехотинца разом округлились, и мне не составило никакого труда отпихнуть от себя человека с превращёнными в поджаренный фарш потрохами.
Миша принял на штык замахнувшегося прикладом нихонца, а на следующего со спины кинулся кто-то из егерей, всадил в шею нож. Я ухватил рукоять катаны и коротким тычком снизу вверх добил насаженного на игольчатый винтовочный штык вражеского солдата, развернулся к катавшемуся по земле в обнимку с противником Бирюку и получил каблуком в лоб, завалился на спину.
— Идут! — испуганно заорал Прокоп откуда-то сбоку. — Ваш бродие! Идут!
Я сплюнул кровью, ухватил оседлавшего ефрейтора нихонца за ногу, рывком подтянул, подмял под себя и, не стал нашаривать вылетевший из руки меч, всадил сопернику под лопатку нож. Хватило и этого, тот дёрнулся и затих.
Бирюк с залитым кровью лицом отвалил от станкового «Хайрема» заколотого наводчика и выдал длинную очередь по вновь бросившимся на приступ высоты нихонцам. Я, хоть это и было мучительно больно, выдохнул навстречу им шаровую молнию, ухватил чью-то винтовку и выстрелил, дослал патрон и выстрелил снова.
Чуть выше нас по склону вновь заработала зенитная установка, и атака захлебнулась, противник откатился назад.
Вот только надолго ли?
Сомневаюсь. Очень-очень сомневаюсь.
Глава 5
Нихонцы ходили на приступ высоты ещё дважды, да разок мы сами контратаковали, собрав ударный кулак из уцелевших операторов. Не из стремления отбить прежние позиции, просто неожиданной вылазкой сорвали очередной приступ. Сожгли вражеский броневик, а на обратном пути собрали трофейные каски и всё оружие, которое только попадалось на глаза, заодно прихватили брошенный при отступлении патронный ящик.
Увы, всё это была лишь капля в море. Боеприпасов катастрофически не хватало, пулемёты пожирали их с пугающей быстротой, а экономить патроны не получалось при всём желании, поскольку лишь чрезвычайная плотность огня заставляла нихонцев откатываться от высоты.
Угомонились узкоглазые лишь незадолго до рассвета. И сами затихли, и обстрел из миномётов прекратился. Я даже подремал немного в обнимку с автоматом, но то возня сменявших друг друга караульных будила, то гул авиационных двигателей, а потом и вовсе на юге загрохотала артиллерийская канонада.
И это было странно и непонятно: мы продолжали контролировать дорогу на Белый Камень, мимо нас ни одна машина проскочить не могла, а пехотинцам, пусть бы даже они и прошли напрямик через лес, без поддержки бронетехники в городе ничего не светило.
Или нет? Или застали наших врасплох?
Терялся в догадках на этот счёт я недолго, только-только продрал глаза, и прибежал вестовой, выдернул меня на собрание офицерского состава. Штабс-ротмистра ночью зарезал прокравшийся мимо часовых диверсант, и пограничников возглавил старший вахмистр, которого хоть и посекло осколками, но раны оказались поверхностными, и он остался на ногах. Ещё присутствовали взводный разведчиков поручик Гнёт, прапорщик Аспид и командир экипажа броневика, который каким-то чудом до сих пор оставался на ходу. А вот артиллерии у нас больше не было: зенитную установку накрыло прямым попаданием, а сорокопятку раскатал взобравшийся на косогор танк.
— Только что пришла радиограмма, — сразу перешёл к делу оказавшийся среди офицеров старшим по званию поручик Гнёт, — противник вышел к Белому Камню в обход нас. Приказано идти на соединение с основными частыми.
— Каким образом? — нахмурился подпоручик-танкист. — Просека на южном склоне перерезана, придётся бросать технику! Так и под трибунал угодить недолго!
— Ничего мы бросать не станем! — уверил его взводный разведчиков. — О заслонах позаботятся егеря, технику спустим по западному склону прямо на дорогу. И сразу уйдём на просеку. Нихонцы уже вышли на южные окраины Белого Камня, напрямик в любом случае не проехать.
У танкиста полезли на лоб глаза.
— По западному склону? Да там обрыв!
— А операторы на что?
Подпоручик задумчиво хмыкнул, потом спросил:
— А шум двигателей?
— Выделим вам оператора, поставит звуковой экран.
— Нам бы ещё к пулемёту патронов тогда.
Поручик Гнёт криво ухмыльнулся.
— На ходу подмётки режешь! — отметил он и взглянул на Аспида. — Поделишься патронами, Глеб?
Прапорщик нехотя кивнул.
— Куда деваться? Поделюсь.
— Вот и замечательно, — похвалил его Гнёт и уставился на меня: — Теперь ты, Линь…
Думал, намылят шею за неподобающий внешний вид, поскольку явился я на собрание в прорезиненной куртке поверх синего рабочего комбинезона и кедах, ещё и с трофейной каской под мышкой, но нет — такие пустяки сейчас никого не волновали.
— Сколько у тебя осталось бойцов?
— Четырнадцать, если со мной. Из них девять ходячих.
— Есть кто-нибудь толковый?
— Ефрейтор-сверхсрочник.
— Пусть заменит тебя на время марша. Грузовик поведёшь.
— Есть!
На этом и разошлись. Уже светало, поднявшийся над речушкой туман расползся по округе, и медлить было никак нельзя. Остававшиеся в строю егеря начали спешно готовиться к вылазке, а санитары погрузили раненых в кузов грузовика и на три телеги, одну из которых решили прицепить к моему автомобилю по причине убитой осколком коняги. Сам я поручил бойцов заботам ефрейтора Бирюка и занялся проверкой колёс автомобиля, уровня бензина, масла и воды.