Кофе готов, милорд (СИ)

Я неожиданно улыбнулась, на секунду поймав полный восхищения взгляд Виктора. Лучшее предложение, честное слово. И так приятно, когда на тебя смотрят, как на маленькое чудо, озаряющее жизнь теплым светом.
Пусть таким образом путешествие отложится еще на несколько недель, а то и пару месяцев, но мы всё успеем, и я уеду с легким сердцем, зная, что мои преданные слуги, ставшие домочадцами, будут в безопасности и при деле.
Кстати говоря, кто-то обещал мне визиты на вечер. И уже темнеет, по-зимнему рано топя город в сумерках. Вторя моим мыслям, с улицы послышалось лошадиное ржание. Пришлось отойти к единственному целому окну, удачно выходящему во двор, и рассмотреть первого посетителя.
Посетительницу. Выходящая из экипажа маркиза поразила меня своей худобой и бездонными глазами, ярко выделяющимися на похудевшем лице. Елизавета была болезненно бледная и будто смертельно уставшая, но осанку держала столь ровно, что, казалось, последняя соломинка переломит её спину.
Словно почувствовав мой взгляд, она вскинула голову, обшарив глазами поплывшие стекла, и наткнулась на меня. Секундная пауза и я приветливо улыбнулась, кивая на вход. Между нами не будет вражды. И какое счастье видеть облегчение в её глазах, плещущееся признательностью и решительностью принести извинения за своего отца.
– Гретта, ты бы не могла, пожалуйста, для меня кое-что сделать? – весьма смущенно попросил лорд-советник, подобравшись сзади и положив теплые ладони на мою талию.
– М-м-м, что?
– Можешь сварить мне ещё кофе?
 Эпилог 
Погруженный во тьму рабочий кабинет не выделялся особым излишеством на фоне таких же бездушно-типовых комнат роскошного загородного поместья. Третий этаж, восточная сторона, а потому солнце всегда спешило перебраться на другую сторону, оставляя окна в приятной для герцога полутьме.
Для сегодняшнего вечера шторы были предусмотрительно закрыты, слуги отосланы вниз, при нем только преданный старый пёс-дворецкий, готовый как скалить зубы за жизнь свое господина, так и с радостью отдать богу душу.
Отдать душу, да…
Герцог отодвинул железную цепочку, вмонтированную в стол, свечи, кинжал, небольшой хлыст и иглы. Будет неприятно этим пользоваться, но ради цели – почему бы и нет. А пока есть время пододвинуть ближе настольное зеркало и оглядеть свои светлые волосы, зеленые глаза и приятную благородную внешность, которая так нравилась его возлюбленной.
Пожалуй, Кларисс недаром считался одним из самых привлекательных выпускников военной гимназии, а старая привычка называть себя герцогом по титулу отца, разделенная на двоих с братом, помогала держать голову высоко поднятой в любой ситуации.
Он никогда не понимал сочувствующие шепотки за своей спиной, незаметным ядом обмусоливающие его статус. Не будет же он в самом деле завидовать брату или ненавидеть его за то, что он родился раньше? Смешно, право слово. Дату рождения не выбирают. Как и родителей.
Ему повезло – любящие родственники никогда не подчеркивали первенца семейства Адельгизов и не ставили его в пример, а Её Величество и вовсе называла своим любимым племянником. Один только номинальный дядюшка их большой августейшей семьи сошёл с ума, пытаясь отобрать власть у того, кто владеет ею по праву. Даже больше, юноша был искренне рад своей участи, зная, что ему не придется выбирать между долгом перед герцогством и любовью.
А вот от неё удача отвернулась с самого начала. Мало того, что при рождении прекрасный цветок отдали в лапы мелочному ублюдку, так ещё и единственный близкий человек погиб от болезни. Впрочем, Кларисс искренне надеялся, что он относится к числу самых близких. Но как же ему тяжело…
Пожилой, но ещё крепкий дворецкий внёс поднос, на котором лежал новый запертый в кожаный переплёт том. Лорд провёл пальцами по крепкой обложке, расстегнул пряжку и отработанным движением откинул несколько страниц, остановившись на красочной иллюстрации двух пересекающихся сфер.
У неё получилось. Старый трактат о душе, который они нашли в поместье Амори́ будучи ещё детьми, был полон высокопарных терминов, бесящих до зубовного скрежета рассуждений о высшей морали, о ценности жизни, о достоинстве и смелости встретить трудности лицом к лицу, а не сбегать. И когда автор наконец устал лить в уши читателя бесполезную нравственность, приоткрылась дверца ко вполне разумным объяснениям параллельности миров.
 
Не удивительно, что такое сокровище было спрятано в самом неожиданном месте дома. То-то старый конюх поражался, что благородные малявки раз за разом бегали на конюшню. Умилялся, старый дурак, тяге к животным, но каждый раз перепрятывал свою драгоценность. Зря.
Вынести трактат с конюшни они не посмели. Хоть и было соблазнительно владеть первоисточником-рукописью, но пришлось делать копию. Настоящую копию, а не ту урезанную подделку, которая валяется на полках в библиотеках.
«Когда кляты соблазняют душу…». Он не отговаривал её. Боялся, что если не дать ей уйти туда, она уйдет за грань. Но как простить себе трусость?
Нет, не трусость. Он не виноват, что хотел жить и не имел повода сбегать. Не виноват, что его жизнь легче, а нервы прочнее. Но и оставлять возлюбленную одну не имел ни малейшего права. Она так долго к этому готовилась, загоняя себя в беспросветные тиски отчаяния и боли, ради одного-единственного шанса избежать уготовленной участи. И он обязан её поддержать.
Интересно, что она почувствовала, когда пришла в себя? Помнила ли, что произошло? Помнила ли, кто она? Жаль, что никто оттуда не возвращался и не оставил сведений. Автор талмуда предполагал, что человек забудет перемещение и не вспомнит свою боль, вынудившую его пойти против божьего замысла, в этом и есть спасение – в забвении и забытии.
Думать о неудаче не хотелось. Она должна, просто обязана выжить и если её место ныне занимает пришелица, то сомневаться в успехе затеи не приходится.
Пусть бездари и слепцы развлекаются с подделкой здесь. Его воротит от одной мысли, что прекрасное, любимое, юное тело заняла чужачка, наглая в своих мыслях и действиях. Какие же они все идиоты, если принимают эту бабу за наследницу рода. Впрочем, она сослужила хорошую службу, приняв удар сумасшедшего завистника на себя.
Настоящая наследница ждет его там. И он найдет способ к ней попасть безо всяких душевных страданий и тяги к петле.
– Вноси, – вылощенный дворецкий поклонился и вышел. Кларисс прикрыл глаза. Для любимой это было спасением, поэтому он не удивился, узнав, что у неё все получилось легко. Ему же предстоит пробить брешь пространства и времени без обязательного условия.
Жаль будет расставаться со своей привычной внешностью и жизнью, но ему следует думать о том, как вымаливать прощение у любимой за свою нерешительность. Ведь она там совсем одна…
Вернувшийся слуга тащил за шкирку маленькое нескладное тельце, отчаянно ругающееся и пытающееся не заплакать.
– Ты человеческая сволочь! Забирай всё золото, хоть все подводные клады, но не смей меня трогать, бесхвостое животное!
– Ну-ну, не стоит так нервничать, – усмехнулся юный лорд, взглядом приказывая пристегнуть пленника к железной цепи. – Мне не нужны твои проклятые фионы. Мне нужно то, что вы так старательно охраняете.
– Мы охраняем свои жизни. У меня больше ничего нет!
– Есть. И если ты этим не поделишься, я поделюсь тобой с дворовыми собаками. Как думаешь, твоя шерсть придётся им по вкусу?
Пленник молчал, с лютой злостью глядя на бездушного человека, смеющего просить больше, чем золото. О, говорят бог не ошибается, но его мучителю явно забыли доложить душу!
– Тебе придётся кое-что мне рассказать. И не просто рассказать, а показать на практике. Помочь, если будет угодно, выжать из себя всё, что знаешь, пока я сам не выжал из тебя всё, до последней капли крови.
– Что тебе нужно? – с ненавистью проговорил клят, потирая небольшие, но острые рога.
– Расскажи мне о способе попасть в другой мир.