Кофе готов, милорд (СИ)

– Гретта, я готов лично работать сутками напролет под твоим руководством на благо нашего общего дела, особенно если оно будет прибыльным, – мягко начал подросток. – И ты это прекрасно знаешь. Я не хочу саботировать твою идею. Напротив, уже сейчас могу накидать список слабых зон и преимуществ, на которых можно сыграть. Но скажи мне, пожалуйста, где мы возьмем деньги на первоначальные вложения? Если ты знаешь способ одномоментно получить несколько сотен фионов, не обращаясь в банк, к ростовщикам и не грабя прохожих, то поделись им, пожалуйста. Потому что я понятия не имею, откуда нам взять такой капитал сразу, – тихо закончил он.
Пауза затягивалась. Я смотрела в распахнутые глаза своего помощника и видела в них отражение моего собственного отчаяния. Пожалуй, в этом мире никто не был мне так близок по духу, как Ясень. Именно он понимал мое стремление к независимости, он одобрял мое желание иметь свои собственные деньги и разделял мою свободу мысли.
Прошедшие дни не только я ломала голову, как дальше содержать новых домочадцев. Каждый день я видела этот вопрос в болезненных складках на мальчишечьем лице, видела в нем отражение своей злости на себя за то, что наша «семья» экономит на необходимом. Нас беспокоила одна и та же мысль, даже если мы не делились ею друг с другом, но она витала в воздухе, третируя и лишая сна.
И всё-таки ему было хуже. Он заранее знал, что может произойти, и теперь неистово казнил себя за то, что не смог собрать больше денег. Молча, не позволяя себе жалости и не прося понимания, он тащил это чувство вины изо дня в день. Наверное, это и послужило толчком для моей повышенной мозговой активности.
И теперь, глядя на мое застывшее лицо, он понимал, что ответа у меня нет. Горькое понимание, отнимающее силы и надежду.
– Я знаю, – вдруг решительно раздалось из-за моей спины.
***
– Скажи на милость, давно ты этому научился? – пыхтела я, отогревая примерзшую обувь своих домочадцев. Недовольные слуги, со вкусом бранившиеся еще пять минут назад и поминавшие кое-чью мать, выдохлись и покорно ждали высвобождения из ледяного плена.
– Да оно само как-то получилось. Понятия не имею, почему обратно не выходит, – жалобно бурчал подросток, орудуя стамеской у ботинок дворецкого.
Более подходящего момента для объявления своего присутствия клят выбрать не смог.
Первой взвизгнула Мира, не иначе, как от неожиданности, разглядев прячущегося под моими волосами чертенка. Вслед за ней воинственным воплем откликнулась Берта, потрясая внушительными кулаками, и конюхи, с лихим хэканьем кинувшиеся прибивать «нечистую пакость».
Мои крики и попытки прикрыть ребенка потонули в общем гвалте лиц, не знакомых с нашей мелкой безрогой нечистью. Я так растерялась, что не сообразила даже увернуться, а перепугавшийся за целостность чертенка Ясень просто колданул по площади пола своей фирменной микро-заморозкой, приклеив подошвы остальных к доскам.
А обратно отклеить не смог.
– Что ж за лёд такой, даже плавится с трудом. Уверен, что заклинение невозвратное?
– Не знаю, но эту воду я больше не чувствую. Только не пинайтесь, Миром прошу, – взмолился он, отколов последний кусок от ботинка Феликса. Тот подумал минутку, прикрыл глаза и неохотно отодвинул ногу.
– Ах ты ж кабздюк мелкий, я тебе такую трепку задам, уши обратно себе будешь примораживать, – тихо сатанел Яким, которому приморозило портянки.
Опасливо покосивший на злого деда, Ясень поспешил отойти к Мире, вынуть ее из домашних сапожек и усадить на стул. Остальные разуваться отказались, вслух мечтая о том, как напинают освобожденной обувью под задницу одному недомагу.
– Честное слово, не специально, – побожился он. – Зато пока познакомьтесь с мелким.
– Сам знакомиться не буду, а вот с топором эту тварюшку познакомлю с радостью, – грозился Анри, дрыгая скованными ногами.
Чертенок по своему обыкновению тихо всхлипывал, прячась в моих волосах. Маленький рёва-корова не столько испугался, сколько смертельно обиделся на гадких двуногих, которые вместо благодарности за гениальное знание собрались его пристукнуть, о чем и шептал мне в ухо, щедро сдабривая жалобы слезами.
 
Я как могла его утешала и выжимала из себя температуру, близкую к магме. Обувь удивительным делом не плавилась, ноги тоже остались целы, а вот лёд мало-помалу сдавал позиции, неохотно стекая каплями по доскам.
Ну вот, теперь еще с этим феячеством нужно разбираться. Хотя тут не моя проблема, кто колданул – того и забота.
– Давайте-ка не будем устраивать здесь сечу, – так поглядишь и половички лишние. – Это мой личный клят. Он безвредный, не пакостит, чисто моется и любит сладкое.
– На тебя похож, – задумалась Берта, рассеяно поглаживая мою макушку, пока я делала свое дело.
Слуги вообще страшно смущались, когда я присаживалась рядом и наклонялась для организации «обувного потепления». Дворецкий так сразу отказался, мол, или виновник лично его высвободит, или он подождет, когда лёд растает естественным образом, но склоняться к своим ногам графине не позволит.
– А как его зовут?
– Э-э-э-э…
Нет, не может быть. Я что, правда не знаю, как зовут малыша? А у него вообще есть имя? Рита, ты саму себя разочаровываешь. Он столько времени прожил у тебя, но ты даже не поинтересовалась его именем, да и о нём самом мало, что знаешь. А ведь это чёрт! Самый настоящий чёрт. Так почему я веду себя так, будто черти – это рядовое событие, которое каждый день встречается?
Если честно, такая невнимательность к окружению меня насторожила. Я никогда не отличалась излишней рассеянностью или равнодушием к близким, а тут раз за разом вижу последствия своей незаинтересованности. Это снова результат шока от перемещения, моя личная неприятная черта или проделки этого мира?
– Ясень, справишься дальше сам? И размотайте уже деду портянки, он же замерз, – подхватив маленького, я поспешила к себе наверх.
Малыш не сопротивлялся и тоже старательно что-то обдумывал.
– Рассказывай, – поудобнее усевшись на простеньком покрывале, попросила я.
– Мама звала меня Чуком, – пробормотал клятик. – Но мы редко зовем друг друга по именам.
– Почему?
Оказалось, что у чертей всё вовсе не так, как у людей, что, конечно, не удивительно. И самим чертям все равно, как их называют: чертями или клятами, они еще застали те времена, когда их называли также, как и в моем мире. Тайну рождения клятов мне не рассказали, зато посвятили в семейные отношения.
– Не принято у нас заботиться о рожденных. Мамы и папы объясняют основы мира, а дальше ты сам по себе. А моя мама другая, она мне много про людей рассказывала, она меня врать учила и даже шерстку мою расчесывала.
– Кстати, а зачем вы врете?
– А вы зачем?
– Ну-у-у, люди лгут ради выгоды. Есть еще ложь во благо, но с ней всё неоднозначно.
– Вот и мы для выгоды. А еще это немного весело, вы так нас забавно проклинаете, когда не получаете желаемое.
– Ты говорил, что кузнец нарушил клятву. Ты съел его силу?
– Ага, всё подчистую. Вкусно было, но мало.
– Тогда почему ты всё еще здесь? Кто-то что-то говорил про возвращение домой, если я не ошибаюсь.
– Захотел и остался, – насупился малыш.
– То есть возвращаться домой не обязательно?
– Не-а. Мы домой возвращаемся, потому что тут делать больше нечего, да и опасно – каждый человек прибить может. Ну и дома у нас тепло, – мечтательно закрыл глаза он. – Только тебя же ни на секунду оставить нельзя. Только отвлечешься по важному делу, как ты сбежишь, душенька! – забавно он всё-таки сердится, умильно.
– Кстати, а почему моя душа – твоя?
Услышанное поразило меня. Слегка смущаясь и оставляя бороздки от когтей, Чук рассказал, что в момент «побега» души Гретты её тело обмякло и вся шайка-лейка мелких чертят, ошивающихся в воде, разом загомонила. Каждый понял, что происходит – в мир приходит новая душа необычным способом, а, значит, бог выберет душу сам, особо ценную и подходящую для мира и тела.