Маски сбежавшей невесты (СИ)

В комнате отчетливо ощущались следы чужого присутствия. Вещевой сундук был закрыт, и даже небольшой навесной замочек аккуратно пристроен на место, но влажное полотенце, которое я в спешке бросила на крышку, висело теперь на спинке кровати. Дверца скрипучего старого шкафа, прежде болтавшаяся на одной петле, оказалась починена, постель убрана. Спасибо добрым господам стражникам — несмотря на вопиющее нарушение приличий, я время от времени забывала привести комнату в порядок.
В голове почему-то возник образ лорда Хенсли, застывшего на единственном свободном от мебели квадратике пола. Вообразить картину целиком было сложно — я вообще с трудом представляла, как он при его росте поместился бы в крохотной комнатке со скошенной низкой крышей. Интересно, а кровать после тщательного досмотра он сам заправлял или попросил кого-то из подчиненных?
Я помотала головой. Нет, ничуточки не интересно.
И тут взгляд наткнулся на нечто странное.
На подоконнике лежало письмо.
Маленький желтый конвертик с сургучной печатью притягивал к себе точно магнитом. Я вцепилась в него дрожащими руками, глядя на ровные аккуратные строчки.
«Для мисс Эверли Вестерс, лично в руки.
Императорская резиденция, верхние покои графини Лоррейн Хенсли».
Обратного адреса не было.
Вне всякого сомнения, письмо было от Мэрион. И доставили его совсем недавно, иначе лорд Коул знал бы о нем и задавал, наверное, совсем другие вопросы. Я почувствовала, как нервно и быстро забилось сердце. Мэр не забыла обо мне. Что бы ни случилось, она никогда не заставила бы меня мучиться неизвестностью, гадая, все ли в порядке. И вот оно, живое тому подтверждение!
«Моя дорогая Эверли!
Не знаю, как рассказать обо всем, что случилось с тех пор, как я последний раз писала тебе. Ты, наверное, проклянешь меня за то, что я сделала, но молю тебя, милая сестра, быть снисходительной к бедному горячему сердцу. Я наконец встретила свою настоящую любовь, ту самую, о которой прежде мы с тобой читали лишь в книгах. И это не герцог Голден, как ты, должно быть, подумала. Нет. О нет, нежная моя Эверли!
Εго зовут Дик, и он конюх. Он служит — служил! — в доме его сиятельства на Дворцовом острове, где мы с супругом решили провести медовый месяц. Поначалу я не обратила на него внимания, но однажды, когда я захотела прокатиться верхом, а лорд Эдельберт был слишком занят, чтобы составить мне компанию, Дик вызвался подобрать лошадь и показать округу. Мы провели вместе целый день — волшебный, удивительный день — а по возвращению в поместье уже не представляли жизни друг без друга.
Конечно же, нам пришлось скрывать наши чувства ото всех. Я всегда находилась при муже, а Дик — в конюшне, и придумать благовидный предлог для свидания было невероятно трудно. Ох, Эверли, ты не представляешь, что мне пришлось пережить в те ужасные дни, как тяжело было моему истерзанному сердцу! Но Дик, мой верный Дик, предложил план, исполнив который, мы смогли бы быть вместе. Он узнал, когда герцога не будет дома, и в ту же ночь мы сбежали. В кромешной темноте пересекли залив, ютясь вдвоем в маленькой рыбацкой лодочке, а к утру уже были на материке в Боствилле, откуда я и пишу тебе это письмо.
Не ищи меня. Для нас с Диком будет лучше, если о нас забудут. Продолжай вести тихую жизнь и не держи на меня зла. Надеюсь, ты, как и я, найдешь свою любовь и обретешь счастье. Я буду молиться, чтобы так и случилось. Ты всегда будешь в моих мыслях и моем сердце.
С любовью, твоя драгоценная сестра Мэрион».
Я перевела взгляд с исписанной страницы за окно, туда, где за много-много километров от меня находился Боствилль — подумать только, мы разминулись в порту всего лишь на неделю! Попыталась представить Мэрион — счастливую, влюбленную, скачущую на быстроногой кобылице бок о бок с пылким молодым конюхом.
И не смогла.
Я вдруг поняла, что совсем не знаю сестру. За последний год мы отдалились друг от друга, а после ее встречи с герцогом на зимнем балу письма и вовсе стали приходить все реже и реже. И… к своему стыду, я понимала, что и сама уже не ждала их столь же жадно, как раньше. Светская жизнь сестры не вызывала у меня прежнего интереса, а туманные намеки и обещания, что ещё немного, и мы с ней сможем зажить, как полагается, ни в чем и ни в ком не нуждаясь, занимали меня куда меньше веселых шалостей и безобидных мечтаний Лоррейн.
 
Все наши годы в приюте Мэр упорно пробиралась наверх, грезя о богатстве и высоком положении в обществе. Мне же отводилась роль восхищенной наблюдательницы. И я восхищалась — настойчивость и упорство сестры вкупе с недюжинным умом и красотой никого не могли оставить равнодушным — но за время в разлуке это чувство поблекло, вытесненное ежедневной рутиной компаньонки молодой графини.
Я знала, что поначалу никаких чувств к герцогу Голдену у Мэр не было. Она отзывалась о нем трезво и прагматично. Но потом у писем будто сменилась тональность. Восторгов стало больше, страниц — меньше. И я робко предположила, что Мэр изменилась. Что почувствовала любовь и поняла, как и я, что в мире есть не только злые, черствые и равнодушные люди, коих мы в избытке встречали в приюте. Я думала, что она наконец узнала настоящее счастье.
И вдруг — такое…
Взгляд опустился на штамп. Действительно, четвертый почтамт Боствилля, дата — почти две недели назад. Видимо, отправление корреспонденции задержали из-за недавнего шторма. Магические послания беспрепятственно перелетали залив в любую погоду, но Мэр купила самую дешевую марку, и потому ее письмо так долго пылилось на складе.
Впрочем, чего ещё стоило ожидать. Сестра всегда отличалась прагматичностью, и даже любовные переживания не помешали ей спланировать все детали побега. Скорее всего, она рассчитывала, что я получу ее письмо уже после того, как шумиха немного утихнет. А значит…
Дешевые чернила просвечивали сквозь тонкую казенную бумагу с оттиском почтового герба в уголке. Я приложила ладонь к листу, зажмурилась. Крохотную комнатку озарила вспышка света. Полупрозрачный кристалл камня силы на тонкой атласной ленте в одночасье полыхнул насыщенно-алым, напитываясь от тела иной, более привычной магией — магией огня, моей главной и самой страшной тайной. Кожу обожгла горячая волна…
— Проклятье!
Зашипев от боли в обожженных пальцах, я отбросила в сторону смятый лист. Тонкая бумага тлела по краям, на обратной стороне письма красовался едва заметный след ладони. И… ничего.
Огненная магия, которую я по наущению Мэрион и мамы скрывала, притворяясь слабой воздушницей, должна была проявить особые чернила, в которые сестра добавляла капельку парной природной силы. Таким нехитрым способом мы прятали наши самые сокровенные послания. Каждое письмо Мэр, с виду невинное и лаконичное, содержало хотя бы несколько строк, скрытых от глаз чужаков — соседок-доносчиц, строгих воспитательниц приюта, недобрых людей и всех, кто мог и наверняка хотел навредить нам.
Мама повторяла об этом день за днем, пока ещё была жива — никогда и никому не открывайте правду о способностях к нескольким видам стихий, молчите, прячьтесь, доверяйте только друг другу. И Мэр верила, а вместе с ней верила и я, хотя тайные послания и измененный цвет камня силы казались просто веселой забавой, сближавшей меня с сестрой.
Никому не было дело до двух сирот, живущих на краю Империи. И если бы не амбиции Мэрион, вытащившие нас наверх, скорее всего, так оно и оставалось бы.
Вместо того чтобы выполнить завет матери, сестра затеяла какую-то странную игру. Сначала был Вест-холл, затем — назначение к Луноликой Императрице и сближение с высшей придворной знатью, а после — туманные обещания скорого богатства и возвышения над нищетой сиротского приюта. Мэр не делилась деталями — из десятка писем невидимыми чернилами на обороте надушенных листков я поняла только, что это как-то было связано с магией и герцогом Голденом. Иногда упоминался кто-то третий, но даже в скрытых посланиях сестра не называла его имени.
 
Слова звучали загадочно и рождали в душе смутную тревогу. Я всерьез беспокоилась о сестре, справедливо опасаясь, что заговоры и секреты не доведут до добра, но к моим робким просьбам оставить все как есть и довольствоваться тем, что мы уже имели, Мэр оставалась безучастна. Οна упрямо шла к своей цели, и даже между пылких строк, восхваляющих герцога Голдена, умудрялась втиснуть обещание, что ещё немного — и все изменится. Она уже близка, она почти докопалась до истины…